Чиновник для особых поручений - Юрий Каменский

— Четвёртая дверь направо по коридору.

— Благодарю, — повернувшись на каблуках, Сергей двинулся в указанном направлении.

Остальные последовали за ним. В кабинете стоял девственно чистый стол и три стула.

— Садись, Володя, — подтолкнул Коренева Стас. — Тебе на правах гостя, так и быть, уступаю стул. Располагайтесь, товарищи. Итак, с чего начнём?

— Вы, что, перекрёстный допрос решили устроить? — криво усмехнулся Владимир.

— Здесь вопросы задаёшь не ты, — отрезал Мельников.

— Ладно, — пожал плечами липовый поручик. — Тогда слушайте. Завербовал меня английский подданный Освальд Рейнер. С тех пор работал на него. Что ещё интересует?

— Какие задания выполнял, это ты потом подробно напишешь. Меня, конечно, слил по-полной?

— По-полной, и никак иначе, — с плохо скрытой ненавистью глядя в глаза Стаса, скривил губы пленник. — Это тебе всё готовым на блюдечке поднесли. Должность, тёплое местечко под крылышком министра и дочку его в жёны. Как же, гость из грядущего! Не нам, рабочим лошадкам, чета! Что ты смотришь так?!

Стас усмехнулся.

— Как? Обычно смотрю. На чём он тебя приловил, на бабе? Да можешь не отвечать, уже знаю, что на бабе. Любвеобильный ты наш. Женщин, как я понимаю, ты тоже сдал.

— А что мне оставалось? — потупил очи Коренев. — Полину, правда, не нашли. Скрылась куда-то, почуяла, что ли? Галину Рейнер застрелил. Как это было, не знаю, меня там не было, а он не рассказывал. Я думаю, она сопротивление оказала. Он же профессионал, просто так стрелять нипочём бы не стал. А вот, с эстонкой твоей мы, конечно, маху дали. Такая змеища оказалась. Чудом живы остались, без шуток говорю.

— А то! — ухмыльнулся Стас. — Жаль, конечно, что вы уцелели, ну, что Бог не делает, всё к лучшему.

— Молодец, эстонка! — искренне восхитился Иван. — А, кстати, чего это ты в австрийской форме разгуливал?

— Так, я же не против русских работал, — вздёрнул голову Владимир. — Англичане же не враги нам, а союзники. Я против немцев и австрийцев.

— Ну, да! Как истинный патриёт! — съязвил Мельников.

Стас, усевшись на подоконник, закурил папиросу, и задумчиво выпустил дым. Галину, конечно, жаль, но эмоции в таких делах плохой советчик. Коренева надо не просто оставлять в живых, но и отпускать на все четыре стороны. Разумеется, связав всевозможными изобличающими показаниями. Благо, он не дурак и, стало быть, прекрасно понимает, что сегодня у меня на руках все козыри. Потому, он и лепит «раскаявшегося», сдавая всех и вся, кошке ясно. Будет упираться, шлёпнуть его «при попытке к бегству», и все дела.

Интересно, где Инга? Жалко будет, если она просто уедет и всё. Такого агента спалил, козлина! Слов нет, потерять Галину с Полей по-человечески больно, но Инга — это истинная жемчужина, второй такой не будет. Ладно, поплакали, сопли размазали, пора и за дело.

Подойдя к шкафчику, стоящему у двери, он достал бумагу, перо и чернильницу.

— Прошу. Итак, Володя, пишешь с самого начала, от Летнего Сада и до сегодняшнего дня. Ваня, побудешь с ним? У меня тут дело одно срочное образовалось.

— Я понял, — кивнул Иван. — Иди, я всё сделаю.

— Сергей, подкинешь меня до Гумбинена? Мне в штаб надо позарез. А там заправимся и обратно. Часа три максимум.

— Поехали, — встал из-за стола Мельников. — Мне, кстати, тоже у начальства отметиться надо, пока в дезертиры не записали.

До штаба они добрались без приключений. Все текущие дела уладились, на удивление, быстро. Ответив знакомому офицеру парой шуток по поводу контузии и «выходу» из окружения, собрались в обратную дорогу. Когда они уже выходили, Стаса окликнул прапорщик Лапутько, шифровальщик.

— Станислав Юрьевич, вас утром какая-то дама спрашивала.

— Какая ещё дама? — обернулся к нему Стас.

— Молодая, и очень интересная, — сделал большие глаза прапорщик. — Сказала, что сняла квартиру через два дома отсюда, по левой стороне.

— Она не назвалась?

— Нет. Кстати, судя по выговору, она из Прибалтики или из Скандинавии.

— Выговор жёсткий? Так, так, через два дома, говорите?

— Та самая? — негромко спросил всё понявший Мельников. — Беги, я в машине подожду.

Стас почти бегом преодолел указанное расстояние, и остановился у неприметного дома с крошечной лужайкой и садиком за кованной решёткой. Рядом с почтовым ящиком тускло поблескивала медная ручка звонка. С бьющимся сердцем он повернул её, и его напряжённый слух уловил, как звонок эхом отдался в глубине дома. Послышались шаркающие шаги, калитка распахнулась, и на него уставился пожилой бюргер.

— Was willst du, Herr[65]?

— Haben Sie[66]… - сбивчиво проговорил Стас. — Young Girl[67].

— Bitte, — отступив в сторону, немец сделал приглашающий жест.

Но Инга уже сама сбегала по выскобленным ступенькам, спеша к нему навстречу.

— Здравствуйте, Станислав! Ещё два дня ожидания и я собиралась уехать. Как это у вас говорится: «К черти за куличами!»

— К чёрту на кулички, — улыбнувшись, поправил её Стас.

— Не всё ли равно, — она проводила взглядом бюргера, зашедшего в дом, — Давай присядем тут, в саду.

Они присели на красивую скамеечку под раскидистой яблоней.

— Коренев задержан. Я уже всё знаю. Ты молодец.

— Я не молодец, — мрачно сказала Инга. — Они сумели уйти живыми. Теперь моя репутация испорчена. Ладно, это всё беллетристика. Ты будешь расторгать контракт?

— Даже не мечтай. Есть новое задание. Эстонцы ведь северный народ, так?

— Ты, что, хочешь меня на Северный полюс послать?

— Ну, что ты. Гораздо ближе. В Енисейскую губернию. Значит, слушай.

«Привет Надежде Константиновне и Григорию, и вообще всем друзьям.

Мой привет Вам, дорогой Ильич, горячий-горячий привет! Привет Надежде Константиновне и Зиновьеву, и вообще всем друзьям! Как живете, как здоровье? Я живу, как раньше, хлеб жую, доживаю половину срока. Скучновато, да ничего не поделаешь. Трещат морозы по сорок пять, а я в своей избушке, словно анахорет. Книг катастрофически не хватает, особенно по национальному вопросу. Если можете, вышлите что-нибудь, хоть на английском или французском языке, а то здесь даже паршивых „Национальных проблем“ раздобыть невозможно.

Если вздумаете написать, пишите по адресу: Туруханский край (Енисейская губерния), село Монастырское, Сурену Спандарьяну.

Ваш Коба».

Скупо падавший в небольшое оконце дневной свет давал возможность писать без керосиновой лампы, от которой у него уставали глаза. Сосо ещё раз перечитал написанное и, сложив листок, вложил между страниц книги. Оперевшись локтями о стол, посмотрел сквозь листву стоявшей на окне герани за затянутое ледяными разводьями стекло. Стоял ноябрь, но на дворе вторую неделю «потрескивал» морозец за сорок. Дымы из труб столбами уходили в небо.

На улицу старались выходить только по неотложным делам, лишний раз не высовывая носа из натопленных изб. Мимо беззвучно, словно в кинематографе, проехали гружёные розвальни. Шагавший обок возчик в длиннополом тулупе, треухе, с покрасневшим на морозе лицом, немо открывая рот, погонял седую от куржака конягу. Вот, повязанная платком бабёнка, поспешно пронесла на коромысле полные вёдра и скрылась за калиткой дома напротив.

В горнице тихо постукивала прялка в руках хозяйки, одарившей на Покров своего постояльца тёплыми носками. Сам хозяин, покряхтывая и дымя самосадом, грел спину у печи, подшивая валенки. Он закурил, и с грустью подумал о том, что совершенно напрасно отказался от денег, которые предлагал тогда Станислав.

«Гордость не позволила, — мысленно усмехнулся он сам над собой. — Вот и сиди теперь на бобах».

Он лукавил перед самим собой. На самом деле гордость тут, если и была, то присутствовала на втором, или даже на третьем плане. Просто в их среде, особенно здесь, в ссылке, как в деревне, всё было на виду. Если начать тратить деньги, моментально возникнет вопрос: «Откуда дровишки?» И первое предположение — из охранки. Потому, что врать не позволяла та самая гордость, а в историю про пришельца из грядущих времён, который, словно Гарун-аль-Рашид, делится с ним алмазами можно сразу выкинуть на помойку. Иосиф бы и сам не поверил в этот бред, чего уж там.

Может, Ильич с Надеждой чего подкинут. Они-то, при их доходах, в деньгах не нуждаются. В ссылке Сталин мало с кем общался из товарищей по партии, за что обрёл репутацию гордеца и грубияна. Всё дело было в том, что он никому не верил. И для этого были все основания. Его догадки, в конце концов, подтвердил тот же Станислав:

«Да все ваши кружки и тайные общества агентурой напиханы, как филипповская булка изюмом».

Сосо поверил ему. Именно потому, что и сам подозревал нечто подобное. Он это чувствовал позвоночником, всем нутром, всеми фибрами души. Потому и грубил, потому и бывал надменен. Доказательств, конечно, не было, но и общаться с ними — превыше его сил. Отношения Сталин поддерживал только с чахоточным Суреном Спандаряном, и как с земляком, и как с человеком, которому доверял более или менее.