Россия вечная - Юрий Мамлеев

Кроме того, Запад никогда не позволит нам стать великой процветающей державой, если это будет от него зависеть. Опыт последних лет — прямое подтверждение этому. Поэтому экономика, ориентированная на зависимость от Запада, обрекает Россию и подавляющее большинство ее народов в лучшем случае на жалкое полуколониальное существование. Это не означает, конечно, что необходим, отказ от сотрудничества с Западом, но оно должно быть таким, чтобы исключалось подчинение кому-либо.

Однако для России так же опасна изоляция, а тем более конфронтация с Западом. Россия находится в этом отношении между Сциллой и Харибдой — и только узкий путь между двумя этими опасностями поистине спасителен для нас. Политика России должна, на мой взгляд, соединить твердость в отстаивании своих национальных интересов (в СНГ и на периферии своих границ) с мудрой гибкостью и готовностью к компромиссам, неизбежными в политике.

В течение последних пяти лет я утверждал и продолжаю утверждать, что всем нам необходимо осознать три важнейших момента. Первое. Россия может быть спасена и объединена на основе патриотизма. Второе. Всемирное устройство не может быть однополюсным, когда господствует только одна сила или одна страна. И, наконец, России необходим новый конструктивный третий путь.

Если говорить о третьем пути в социальном отношении, то я имею в виду доктрину, которая основывалась бы на особенностях народов России и отличалась бы как от тоталитарного социализма, так и от западного капитализма. Говорят, что такого пути нет, но если даже его «нет» (в чем я сомневаюсь), то он должен быть выработан ради спасения России. Вся трудность заключается в том, что в этой новой модели необходимо объединить экономическую и технологическую эффективность, присущую многим формам капитализма, с социально ориентированной политикой, ибо для нашего экономического развития неприемлемо как немыслимое социально-экономическое неравенство и несправедливость, характерные для капитализма, так и погибельное технологическое отставание, особенно в ключевых областях, от которых зависит безопасность страны.

Конечно, конкретизировать экономическую программу спасения страны могут только экономисты, ученые и политики. И те, кто это сделает, на веки вечные заслужат право называться спасителями Родины…

Очевидно также, что в России должна существовать мощная объединяющая идея, предлагающая высшую цель и высшие ценности. Но идеологию нельзя создать искусственно, она должна соответствовать истории и традиции народов, его внутренней жизни. Единственная идеология, которая может действительно работать у нас, — это идеология, основанная на патриотизме, то есть на таком мировоззрении, которое соединяло бы исторически сложившиеся идеалы и потребности России будущего.

И здесь мы подходим к важнейшему моменту: не только Россия должна понять мир, но и мир должен понять Россию, признать ее право на существование в качестве самостоятельной цивилизации. Ее самобытность не отрицает ее «общечеловечности». Если Россия найдет себя, то она войдет в эру внутренней и социальной стабильности и, следовательно, будут сняты ее противоречия с внешним миром. Спокойная, удовлетворенная своей жизнью страна выгодна и Западу: в этом гарантия и его спокойствия. Но патриотическое мировоззрение (разумеется, не шовинистическое, а, безусловно, включающее уважение к другим народам) должно наполниться конкретным духовным и социальным содержанием, оно должно быть разумным, гуманистическим, просвещенным, находящимся на уровне требований двадцать первого века, но в то же время не отрывающимся от своей первоосновы — вечной России.

Естественный патриотизм, который живет в душе и в сознании всех, кто любит Россию, является самым действенным и глубоким препятствием для всякого националистического экстремизма, ибо направляет национальное чувство и самосознание, неотделимое от жизни нашего народа, в нормальное русло. Это чувство исчезнет только тогда, когда умрет последний русский человек, причем в слово «русский» я вкладываю не только этнический смысл, но и духовный: русским может быть всякий, кто считает себя принадлежащим к вскормившей его культуре, кто любит Отечество.

Поскольку наша страна — многонациональная, то русский патриотизм должен быть органически дополнен общероссийским — или, если угодно, — евразийским патриотизмом, выражающим чувства всех наших народов и, в частности, их принадлежность к великой державе. Одно не противоречит другому. Но, учитывая роль русского народа, бессмысленно, по-моему, говорить о строительстве нового общества, затушевывая значение русского патриотизма и пытаясь подменить его чем-то искусственным или растворить его в некоем общесоюзном единстве, как было в советское время. Опыт мировых утопий теперь мертв для нашей страны, и пора понять, что сильное государство можно создать только на естественной национально-исторической почве.

Теперь о другом важном моменте. История учит, что однополярная система мира, предусматривающая господство одной страны или одной геополитической силы, невозможна и попытки ее создания, как правило, встречают сопротивление других цивилизаций.

Право России быть собой, ее право на национальную самобытность может быть осуществлено только в условиях многополярного мира, когда отсутствует господство одной силы, а мир существует в форме нескольких цивилизаций (западной, исламской, индийской, российской, китайской…), сотрудничающих друг с другом, а не конфронтирующих между собой. Это была бы лучшая модель мира, которая позволила бы — путем взаимного отказа от экспансионизма — взаимодействовать народам, странам, людям, сохраняя при этом свою культуру и самобытность.

Можно возразить, что любая благополучная модель мира, основанная на стабильности, — всего лишь идеал, к которому надо стремиться, а действительность вместо этого может подсунуть наихудший сценарий. Но, имея в виду эту возможность, давайте думать о том, как и куда приложить все силы, чтобы это не стало реальностью.

Несмотря на жестокие уроки истории, данные нам не раз, не смолкают разговоры насчет некоего единого магистрального пути человечества, по которому-де все страны и народы должны следовать. Мы слишком хорошо знаем, чем это кончается. Поэтому России, при всей ее вовлеченности в современный мир, следовало бы сохранить определенную отстраненность — на всех уровнях — от этих путей. Тем более, я думаю, уже в начале нового тысячелетия от многого, что кажется «нормальным» сейчас, человечеству придется отказаться, хотя бы ради своего выживания.

Последние годы словно огонь, вырвавшийся из преисподней, прошел по России и странам СНГ. В будущем пламя может вспыхнуть в других регионах. В этом отношении ни у кого не должно быть иллюзий: у Провидения нет любимчиков.

Но если наша страна сохранит себя, свою вечную суть, свои великие внутренние и внешние сокровища, то ей — в силу многих ее особенностей — предстоит поистине великое будущее. Перед глазами каждого из нас — необъятная, бездонная, мерцающая Вселенная со своими бесчисленными звездами и мирами, но мы родились в маленькой ее части, называемой Россией. И всякое рождение не случайно. Значит, с Россией мы связаны самим Богом, и ее судьба — наша судьба…

Мы должны выстоять. Прежде всего духовно, сохранив свою великую душу и культуру, не допустив туда всей грязи и обмана современной цивилизации. И хотя Достоевский предупреждал, что нам не простят, если мы будем самими собой, думаю, что в конце концов все-таки поймут, догадаются — и простят…

«Духовное падение нельзя остановить неведением и запретами»

«Вечерний клуб». 30 июля 1992 г.

— Юрий Витальевич, вас устраивает, что к вашему творчеству применяют термин «сюрреализм»?

— Относительно. Этот термин говорит лишь о том, что мое творчество не совсем укладывается в рамки традиционного реализма. Как многие писали на Западе, его истоки в «сюрреализме» Гоголя и фантастическом реализме Достоевского. А эта традиция, на мой взгляд, гораздо глубже обычного традиционного реализма, она работает со скрытыми, часто необъяснимыми сторонами человеческой души и мира. Поэтому я бы сказал, что для меня больше подходит термин «метафизический реализм». Я бы определил как реализм, который выходит за рамки обыденной жизни, который пытается проникнуть, скажем, в параллельные миры и в слои человеческого «я», которые относятся не к психике, а к необычным сторонам человеческой души.

— Не сталкивались ли вы с отождествлением вас с вашими героями?

— Как правило, нет. Моя проза написана таким образом, что вы чувствуете — автор несколько отчужден и стоит в стороне от всего там происходящего.