Возмездие - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но это же вы вынесли сумку из музея! — вскричал Митя.
— Нет, это ты ее вынес! Я к ней не прикасался. — улыбаясь, проговорил учитель.
— Вы же врете!! Вы врете!! — Митя задыхался от ненависти.
— Вру? Кто? Я?! Заслуженный учитель страны? Лучший учитель года? Ты соображаешь, что говоришь? — Голос Юрия Максимовича спустился до звенящего шепота. — А если я вызову милицию и заявлю о том, что ты рассказал мне здесь и сейчас, что вы вместе с матерью совершили кражу художественных ценностей из Эрмитажа, а? Что тогда? Тебе, положим, много не дадут. А вот мамаша твоя получит по полной программе. Лет десять, думаю, оттяпает. Как тебе такая перспектива?
Митя молчал. Юрий Максимович отшвырнул его и, глядя на лежащего у его ног подростка, продолжил:
— Жалея твою мать и младшего брата, я, так и быть, никому ничего не скажу. Но и ты прекрати свои выходки! — Голос его начал повышаться. — Ты что же думаешь, сявка, я позволю тебе дерзить, фыркать, делать какие-то намеки на наши отношения? Я дал тебе полгода, чтобы ты привык к создавшейся ситуации. Ты уже не ребенок. И нечего строить из себя невинность! Я говорил тебе, что буду иметь тебя когда захочу и сколько захочу? Говорил? Так и будет!
Он помолчал, упиваясь зрелищем поверженного юноши. И продолжил уже спокойно и уверенно:
— Если ты будешь хорошим мальчиком, если ты будешь меня любить, я сделаю для тебя все! Ты будешь учиться на лучшем факультете лучшего учебного заведения города. Я буду помогать тебе материально. Я буду опекать тебя. Понял? А ты будешь приходить ко мне сюда два раза в неделю, во вторник и в пятницу, в шесть вечера. И без напоминаний и всяких глупостей. Иначе твоя мамаша будет сидеть в тюрьме, а ты сгниешь в армии — это я тебе обещаю! Запомни: я всегда имею то, что хочу иметь. Мне понравились эти две картинки, — он указал рукой на два небольших полотна на стене, — правильно, они самые. Так вот, я захотел иметь их в своей коллекции, и я их имею. Я хочу иметь в своей коллекции тебя, и я буду тебя иметь, понял? А теперь выпей коньяку и снимай штаны, щенок!..
Константин Дмитриевич Меркулов мерил шагами кабинет, сердито и шевеля густыми бровями в сторону Турецкого и Грязнова, сидящих рядом, плечо к плечу, как Великая Китайская стена.
— И что еще нового мне предстоит выслушать в связи в этим чертовым делом? — вопрошал Меркулов. — Какого дьявола, Александр, ты засадил на трое суток еще и этого танцора?
— Интересное кино! Сам же велел мне копать среди гомиков. Я нашел подозреваемого, который ложится в картину преступления, как бильярдный шар в лузу, и я же еще и виноват!
— Чем же он похож на убийцу?
— Да всем! Ростом, цветом волос, отсутствием алиби, присутствием мотива убийства, запахом духов, наконец!
— И какой у него мотив?
— Ревность! Он уже не молод: двадцать два года для танцовщика — это почти старость. Плюс болезни.
Подвернулся Новгородскому. Тот, видно из жалости, снизошел до Варфоломеева, даже на таблетки раскошелился. И вдруг более молодой и смазливый соперник уводит «папика» прямо из-под носа. У него и взыграло ретивое!
— Что у него взыграло? Что ты несешь, Саша? Ты абсолютно несерьезно относишься к этому преступлению!
— Я абсолютно серьезно, Костя! — повысил голос Турецкий. — Этот человек вызывал подозрения! У него нет алиби. Я должен был провести с ним ряд следственных действий. И следствию удобнее, чтобы эти трое суток, пока мы проводили дактилоскопию, биологическую экспертизу, опознание подозреваемого консьержкой, — мне было удобнее, чтобы он это время был под рукой. Чтобы не гоняться за ним по всей Москве. И чтобы он вообще остался жив. Его соперник, смазливый юноша, между прочим, пропал два месяца назад. И если бы танцовщик Варфоломеев не был педерастом, ты бы и слова не сказал против его задержания?
— Не выражайся в моем кабинете!
— Извини! Но ведь у нас в стране существуют особые привилегии для сторонников однополой любви? Для них особые законы? Более мягкие? Ну, кто звонил тебе по поводу этого клиента, а? Признайся, Костя, что и у Варфоломеева нашелся защитник в стане «голубых». Так?
— Ну, так.
— Кто же это? — заинтересовался Грязнов.
— Один генерал, — глянув на генеральские погоны Вячеслава, ответил Меркулов.
— Это не я, — как-то даже шарахнулся в сторону Грязнов.
— А ты в Москве не единственный генерал. Есть и погенералистее, понял? Дело не в том! Если бы вы что-нибудь доказали — другое дело! А что у вас вышло? Похвастайтесь, товарищ Турецкий! — язвительно произнес Меркулов.
— Хвастаться нечем, — признался Турецкий. — Волосы Варфоломеева по структуре ДНК не совпадают с волосом, найденным на месте преступления. То же с отпечатками пальцев.
— А опознание? Кого опознала консьержка из дома убитого? Серова, так ее фамилия, кажется?
— Это вообще конфуз, — вздохнул Саша. — Представляешь, Костя, рядом с Варфоломеевым наши ребята — Кирилл Безухов и Саша Фонарев. Все в черных куртках с капюшоном, все стоят. Входит Серова, рассматривает троицу, указывает на Безухова и уверенно так заявляет: «Это он!»
Грязнов, не удержавшись, прыснул.
— Смейтесь, смейтесь, — покачал головой Меркулов. — Напоследок самое интересное: лично мне звонит генерал-майор, фамилию просил не называть, и сообщает, что седьмого ноября задержанный Варфоломеев весь день провел с ним, в его загородной резиденции. Поскольку он ему, оказывается, как сын родной. И его старушка жена тоже обожает этого мальчика. Вот так!
— Эх, какая сплоченность рядов! Какая забота о товарищах по оружию! Ей-богу, позавидуешь этим геям. Что-то нас, натуралов, никто так не защищает! — вздохнул Турецкий.
— А может, нас всего-то трое на всю Москву и осталось? — оглядев присутствующих, предположил Грязнов.
— Хватит паясничать! Тебе, Александр, лучше бы
вообще отъехать куда-нибудь на несколько дней. Чтобы здесь волны улеглись.
— Понятно. Куда прикажете отъехать?
— Не злись, это я так, к слову. Ладно, идите работайте. Танцора выпустили?
— Выпустили. Еще утром. До вечера успеет генерала навестить, — буркнул Саша, покидая кабинет начальства.
— Клавдия, ты женщина мудрая. Вот объясни мне, как можно спать с мужиками? — спросил Турецкий.
— А с кем же еще спать? — оторопела женщина, разглядывая приятелей.
— Да он не о тех, а о тех, — попробовал объяснить Грязнов и удрученно махнул рукой. — Пойдем, Саня, обмозгуем ситуацию.
И они вышли, провожаемые изумленным взглядом Клавдии.
В кабинете Турецкого, не сговариваясь, друзья стремительно наполнили рюмки из принесенной Грязновым фляжки.
— За натуралов! — провозгласил Турецкий.
— Присоединяюсь! — отозвался Грязнов.
Они выпили и с наслаждением закурили.
— А что этот танцор? С чего ты его прихватил-то, Саня?
— А ты почитай протокол допроса. И посмотри кассету. С того и прихватил, что его коллега, который якобы шантажировал Новгородского, после ссоры с депутатом пропал, как и не было. И этот мог пропасть. А у него, я считаю, мотив для убийства был. И внешность подходящая. Ты сравни с фотороботом. И духи «Опиум» опять же.
— А кто пропал после ссоры с Новгородским? Фамилия какая?
— Андрей Маслов. Еще одно мимолетное увлечение покойного депутата. Что-то не так сказал нашему Новгородскому и сгинул.
— А помнишь, бабка Мостовая показала, что слышала угрозы Новгородского в чей-то адрес? Может, как раз по этому Маслову колокол звонил?
— Может быть. Я их худрука, Михайлова, вызвал, заставил подать заявление о пропаже парня... Кто же эту сволочь прикончил? — задумчиво закончил Турецкий.
— Это ты о Новгородском?
— О ком же еще? Распутать бы этот клубок поскорее и забыть.
— Тогда давай за успех нашего безнадежного предприятия! — Грязнов налил по второй, одновременно доставая запиликавшую трубку мобильного.
— Грязнов слушает. Витя? Гоголев? Здорово, дружище!
Турецкий улыбнулся, махнул рукой. Мол, от меня привет! Гоголев — начальник питерского уголовного розыска, коллега и давний приятель, гудел в трубку таким громким, густым басом, что каждое слово было слышно на весь кабинет.
— Слава! У меня новости кое-какие. По картинам Малевича и Филонова.
— Ну-ну, не томи! — вскричал Грязнов.
— Да видишь ли, информация неофициальная, но вполне достоверная. У наших музейщиков свои скелеты в шкафах. И своя корпоративная солидарность. Сколько мои ребята коньяку с ними выпили, пока разговорили, — это не счесть!