Страшные сказки для дочерей киммерийца - Светлана Тулина

Нийнгааль ждала её у входа в шатёр, сидя на краю накрытого к вечерней трапезе ковра. Была она, похоже, в на редкость хорошем расположении духа — чудо из чудес! Одарила доброжелательной улыбкой и даже сделала изящной ручкой приглашающее движение — присоединяйся, мол.

Атенаис не рискнула притвориться, что не заметила — в последние дни настроение прекрасной госпожи менялось стремительней, чем весенняя погода в горах. За ослепительно солнечной улыбкой по малейшему поводу — или даже без оного — могла немедленно последовать такая буря, что крошились в мелкую пыль и столетние камни. Человеческая плоть, конечно, иногда бывает куда прочнее таких камней, — так, во всяком случае, уверяют истории! — но проверять это утверждение сказителей на собственной шкуре Атенаис пока не хотела.

А потому присела на дальний от Верховной Жрицы край ковра, склонив голову в знак почтительности и благодарности. И даже взяла из корзинки какой-то сушёный фрукт.

Она, конечно, предпочла бы поужинать одна, и, желательно — внутри прогретого жаровнями шатра, но выбирать не приходилось. Впрочем, умостившись как следует, она поняла, что теперь, когда замёрзшие ноги поджаты и полностью накрыты теплой накидкой, ей не так уж и холодно. Да и волосы за время прогулки успели высохнуть.

— А ты действительно красавица. Я не ошиблась в выборе.

Атенаис вздрогнула и подняла глаза. Верховная Жрица Деркэто смотрела на неё пристально, но по-прежнему доброжелательно. Выглядела она благодушной и удовлетворённой, и — ещё одно чудо! — похоже, никуда более не спешила.

Следующие слова подтвердили возникшие у Атенаис предположения:

— Мы задержимся здесь на несколько дней — животным надо набраться сил для перехода через пустыню. Да и нам отдохнуть не мешает. Ты ешь, ешь, не стесняйся! Запечённая рыба чудо как хороша! А главное — она не сушёная. И не солёная. Свежая! Ты только попробуй — язык проглотишь! И поворота клепсидры не прошло с тех пор, как била она серебряным хвостом в прозрачных водах этого дивного озера. Очаровательное местечко, правда? Я специально велела накрывать на воздухе, надоела вечная затхлость внутри шатров. Да и вид отсюда красивый. Только взгляни на озеро! Какой волшебный закат!

Атенаис послушно посмотрела на озеро, хотя теперь, после восторженных излияний Нийнгааль, любоваться красочными переливами закатных отсветов над горами и на воде не было ни малейшего желания. Неожиданная и какая-то слишком активная доброжелательность верховной жрицы начала вызывать у неё куда больший страх, чем презрение и чуть ли не откровенная ненависть последних дней. Почему-то вспомнились друиды-отступники — про них тоже старый Хальк рассказывал. Их ещё травниками называли, или грибными друидами. Потому что они не только вдыхали дым некоей чудодейственной травки, но и пили специальный отвар из ядовитых грибов.

Эти грибы и травки давали отступникам небывалую силу. Дух надышавшегося или испившего отвар отделялся от тела и поднимался до самых небес, где на равных беседовал с богами, узнавая все их помыслы и чаяния. Казалось бы — чего ещё желать? Атенаис тогда прямо спросила Халька, может ли их тарантийский друид дать ей эту травку или отвар — она очень-очень хотела бы побеседовать кое-с кем из богов. А ещё лучше — богинь. У них бы нашлось о чём поговорить!

Вот тогда-то Хальк и объяснил, кряхтя и вздыхая, что не всё так просто было с этими травками. Не зря же сами друиды объявили своих чересчур увлечённых отварами а дымокурениями собратьев отступниками и публично срезали их имена с Великого Древа.

А дело всё было в том, что слишком рьяно соблюдающий грибные ритуалы друид через некоторое время уже не мог жить без ядовитых отваров и курений. Лишённый их, он впадал в неистовство, мог неделями не спать и не есть, был готов совершить любые подвиги и преступления, только чтобы добраться до вожделенного зелья. Такие друиды с голыми руками бросались на вооружённых стражников — и зачастую побеждали. Они становились подобны демонам — злые, безумные и почти неуязвимые.

Мысль, заставившая Атенаис содрогнуться под тёплой накидкой, заключалась в том, что поведение верховной жрицы Деркэто очень похоже на то, о чём тогда рассказывал старый свиткохранитель. Все предыдущие дни она была неутомима и зла, ничего не ела и почти не спала, с каждым поворотом клепсидры становясь всё более нервной и раздражительной. В последнюю ночь, уже после перевала, она чуть ли не в голос рыдала, когда всё-таки пришлось остановиться. И пинками подняла людей и животных задолго до света — первое время пришлось идти практически наощупь.

Она действительно вела себя, как друиды-отступники, лишённые своего зелья. А сегодня…

Сегодня она была благодушна и довольна, много говорила и восторгалась всем подряд. И — никуда уже более не торопилась.

Совсем как друид-отступник, наконец-то всласть надышавшийся дымом вожделенной травки и наобщавшийся со всеми подряд богами так, что больше уже и не хочется…

Может быть, та вчерашняя трава, что Нийнгааль в костёр бросила, вовсе и не во сне была? Может быть — этот отступнический ритуал именно так и выглядит?

— Ты прекрасна, дитя дикого короля из далёкой страны.

Нийнгааль больше не смотрела на озеро. Она на Атенаис смотрела. В упор. Со странной смесью восторга, печали и раздражения. И ещё чего-то, очень похожего на ревность.

— Волосы как шёлк и такая нежная кожа… Не удивительно, что Он тебя одобрил. Он был ласков со мной. Я всегда привожу ему лучших. А из тебя получится просто чудесная невеста. Самая лучшая за последние полсотни зим…

Похоже, в этот момент грусть взяла верх над переменчивым настроением жрицы Деркэто. Атенаис отстраненно подумала, что это очень похоже на воздействие крепкого вина. Но ведь жрица почти не пьёт — так, слегка подкрашивает вином воду для вкуса, и всё.

Значит, действительно, травка.

Но травка там или не травка, подобным состоянием похитительницы стоило воспользоваться и узнать хотя бы что-нибудь о том месте, куда её везут. Только расспрашивать следует осторожно и издалека. Пусть считает обычным девичьим любопытством.

— А этот Повелитель, Госпожа, он… красив?

Нийнгааль рассмеялась, запрокинув голову. Смеялась она долго, и под конец этот истеричный и совсем не хрустальный смех её был больше похож на клёкот. Или плач.

— О! Он самый красивый Повелитель во всем подлунном мире!

Глаза её оставались сухими и цепкими. И от Атенаис потребовалось немалое мужество, чтобы продолжить расспросы под обжигающим взглядом этих лихорадочно прекрасных глаз. Но расспросить было нужно. Особенно теперь, когда окончательно стало ясно, что отец ничем не сможет помочь. Он наверняка давно уже потерял их след, иначе не была бы Нийнгааль так спокойна.