Грустное кино - Терри Сазерн

«Безусловно, – подумал он, – там должен быть хотя бы один… единственный… крупный… акционер… который ее еще не ебал». Тут Лис вздохнул, осел на сиденье и затеял скучное табулирование.

Тем временем «мерс» катил к отелю, а Дебби Робертс с неизменным изумлением в ясных глазах, которое составляло ее фирменную марку, обращаясь к брату, воскликнула:

– Черт, Дэйви, а ведь колоссально будто снова увидеться с Энджи!

Дэйв сверхневозмутимо пожал плечами.

– Надеюсь, у нее там все путем, – пробормотал он, – и она занимается своим делом.

– А я просто надеюсь, что она там! – воскликнула Дебби и повернулась к агенту. – Скажи, Лис, ты уверен, что она все еще там?

Лис грустно улыбнулся и покачал головой.

– Похоже, в наши времена, деточка, уже ни в чем нельзя быть уверенным. Но мы очень скоро это выясним, разве не так?

Сказав это, он ощутил настоящий озноб. Заядлый завсегдатай ипподрома с непременной верой в интуицию, Лис был не на шутку встревожен, чувствуя, как его опасения усиливаются с каждым поворотом больших колес «мерса». Впрочем, теперь все уже вышло за пределы простых опасений – это было ужасное предчувствие.

21

Когда С. Д. вернулся к машине после своих весьма необычных занятий, он развалился на заднем сиденье подобно измотанному марафонцу, который даже не может понять, выиграл он или проиграл.

– Куда, шеф? – спросил невозмутимый Липс Мэлоун.

– Просто поводи немного по округе, Липс, – отозвался старик, в глазах у которого ничего нельзя было прочесть из-за темных очков. – Мне нужно обдумать кое-какие производственные проблемы.

Примерно через час С. Д. наметил в качестве места следующей остановки отель. Ему требовалось «освежиться перед обедом», как он выразился.

Вылезая из машины, старик повернулся к Липсу, который придерживал для него дверь, и засунул две аккуратно сложенные банкноты в нагрудный карман пиджака своего серного спутника.

– В общем, – с лаконичной уверенностью добавил он, – ты знаешь, где меня найти… на тот случай, если подвернется что-то интересное.

– Так точно, шеф, – без выражения сказал Липс, а затем поднял два пальца к воображаемой фуражке. В каких-то фильмах он видел, что именно так делают британские шоферы.

Тем временем на охоте за «пом-помом» все шло не слишком удачно. Какое-то время события развивались именно так, как спроектировал их возможное развитие Борис. Переживая грандиозное воздействие экзотического винт-опиата под названием «Грустная девочка», Энджи пребывала в полном неведении относительно продвижения языка Фераля, который вначале достиг клитора, а затем – через солидный промежуток времени – полностью вошел во влагалище. Какие бы ощущения это ни вызвало у девушки, она, судя по всему, приписала их общей эйфории от наркотика. А потому в плане актерской игры она продолжала в том же духе – как будто все было в полном порядке. Стоны и корчи с закрытыми глазами остались точно такими же, как и раньше, а Энджи продолжала ласкать, целовать и сосать искусственный член, превосходно демонстрируя продолжительную и нарастающую страсть.

Когда Борис увидел, что язык Фераля целиком вошел во влагалище, он прошептал Никки:

– Порядок, убирай эту ерунду из кадра. – После чего художник-постановщик отклеил липкую ленту, крепящую «оснастку целомудрия» над лобком Энджи и на ее ягодицах, а затем убрал полоску ткани, обеспечивая таким образом языку Фераля немедленный и полный доступ к сказочному «пом-пому».

– Теперь держи это, Лас, – прошептал Борис главному оператору, который в данный момент снимал сцену посредством ручного «арри», – а потом мы попытаемся в этой же съемке получить ее лицо.

– Проверь, стоит у него или нет, – сказал он Никки через минуту, не желая покидать камеру.

– Ах, я и сам бы рад, – вывел художник предельно экстравагантную трель, с балетной легкостью скользя к другой стороне кровати. Убедившись в эрекции, он в преувеличенном изумлении изогнул брови: – Ах, Иисус Мария, еще как!

– Порядок, Лас, – сказал Борис, – давай попробуем ту сторону.

Они быстро двинулись к другой стороне кровати, где Энджи с закрытыми глазами сосала искусственный член. По сигналу Бориса Никки ловко открепил ограничительную полоску Фераля. Возбужденный член выскочил, точно чертик из табакерки.

– Ням-ням-ням, – заворковал Никки.

– Порядок, Лас, – прошептал Борис. – Будь наготове, потому что это может долго не продлиться. – Затем он наклонился к девушке. – Не открывай глаз, Энджи, мы по-прежнему снимаем… это прекрасно… я просто хочу, чтобы ты на минутку попробовала другой… пожалуй, он может быть лучше… – Говоря все это, он одной рукой держал искусственный член, а другой – орган Фераля, высвобождая один и вводя замену. Переход получился предельно плавный, и Энджи, по-прежнему с закрытыми глазами, лишь промычала, словно бы в сонном удовлетворении.

– Ну как, разве этот не лучше? – спросил Борис, в то же самое время отступая назад из кадра и энергичными жестами призывая Ласа продолжать.

– Мм… – промычала Энджи, – теплее. – И она устроилась поуютнее, точно кошка у блюдечка с кремом.

Тони, который прибыл на съемочную площадку как раз вовремя, чтобы увидеть «великое хуепереключение», как он окрестил это позднее, в завороженном возмущении наблюдал.

– Хотел бы я знать, понимает она или нет, что у нее там настоящий хуй!

– Мне самому интересно, – отозвался Борис. – Но я ручаюсь, что на большом экране это будет выглядеть чертовски классно. Ты только врубись в это лицо – ведь оно же ангельское, черт побери! Нам надо бы ей нимб организовать! – И он принялся дико озираться в поисках кого-нибудь из осветителей.

Пока еще невозможно было понять, то ли наркотик мешал Энджи осознать, что игра стала реальностью, то ли напротив, позволил ей принять этот переход от притворства к действительности. Больше всего это было похоже на тот род сна, в котором сновидец, сознавая, что это на самом деле сон, а следовательно, вещь безвредная, позволяет ему, и даже с охотой, продолжаться.

Пока Никки и бригада осветителей работали над эффектом нимба, Ласло снова двинулся снимать другой конец (язык Фераля).

– Послушай, – спросил он у Бориса, продолжая снимать и едва шевеля губами, – а как насчет того материала с задним проходом, про который ты упоминал?

– Фантастика, – сказал Борис. – Мы получим анал – язык и нимб в одной композиции! Прекрасно. – И он уже собрался было изложить идею перехода с «пом-пома» на задницу самому Фералю, как вдруг поймал мимолетный, но очень многозначительный его взгляд. Взгляд этот говорил о том, что партнер Энджи уже на грани оргазма. – Нет-нет, Фераль, – стал умолять Борис, – пока еще нет, пожалуйста! Никакого «бум-бума»! Пожалуйста, пока еще никакого «бум-бума»!

Бешено толкая перед собой Ласло, он устремился к другому концу (голове Энджи), словно мог невесть как предотвратить беду у ее источника. Однако ничего уже было не поделать. Это со всей очевидностью явствовало из воя экстатического высвобождения, что вырвался из губ Фераля, а также из конвульсивной дрожи, которая охватила все его тело. Анджеле в первоначальный момент спазма, похоже, еще казалось, что все это часть романтического сна, сексуальное притворство, и что вполне можно продолжать в том же духе. Она даже повторила свое громкое мычание, словно бы от удовольствия или в предвкушении такового – точно котенок, готовый устроиться еще удобнее для новой порции теплого крема. Однако с первой же струей пришло грубое пробуждение. Энджи выдернула член изо рта, разглядывая его широко распахнутыми от недоверия глазами. Крошечная струйка спермы поблескивала у нее на подбородке, когда в ее крепкой хватке стойкий орган принялся выдавать свое главное сокровище… но теперь уже прямо на новую затейливую прическу Энджи. Она просто не могла в это поверить – или так, по крайней мере, казалось. Застывшая, загипнотизированная, Энджи держала член прямо перед собой, точно плюющуюся кобру, в то же время от него отворачиваясь – так что основная масса спермы вошла прямиком в ее золотые локоны справа, образуя там, согласно позднейшему выражению Хелен Вробель, «самую богомерзкую липкую гадость, какую только можно себе представить!».

Эффект воздействия массивного спуска Фераля на ее безупречную прическу стал чертовски травматичным, еще больше усиленный, надо думать, дьявольским «винтом». Так или иначе, Энджи, совершенно голая, лишенная даже «оснастки целомудрия», бросилась бежать со съемочной площадки, вопя при этом, как буйно помешанная. Хелен Вробель тут же устремилась в погоню, сжимая в протянутых руках голубой парчовый халат.

Борис, в состоянии предельного возбуждения, затопал вокруг камер.

– Что ты получил, Лас? Что ты получил?

Лас пожал плечами.

– Ну, это мы получили… не уверен, что именно это было, но мы его получили.