Ватерлиния - Александр Громов

– Решил, значит?

– Решил.

– И не передумаешь?

Шабан помотал головой. Сзади подошла Лиза, молча прильнула, обняв за шею. Она уже умела немного говорить, но при Менигоне боялась даже дышать, если только не чувствовала кожей тепло своего бога и господина. Шабан блаженно закрыл глаза. Ехать ему уже никуда не хотелось.

– Собирайся, – хмуро сказал Менигон. – Смотри, не пожалей потом.

…Хижина была широкая и низкая, с просевшими от времени углами. Она стояла на краю неширокой долины в густой тени крутой и как-то особенно нахально выпирающей скалы; ее крыша была крыта гнутой рифленой жестью, в которой легко угадывалась наружная обшивка стандартных ангаров под флайдарты, только жесть давно уже не сияла, а была крашена в какой-то особенно тусклый цвет. Мало того, на крыше хижины неведомые хозяева зачем-то терпели землю и россыпь булыжников, уже изрядно затянутых рыжим лишайником. «Почему они не уберут эту дрянь?» – с недоумением подумал Шабан и вдруг понял, почему, и одобрительно хмыкнул. Он представил себя смотрящим вниз со стандартной высоты полета патрульной платформы – хм, даже с минимально возможной высоты полета над горным рельефом хижина выглядела бы не хижиной и не ангаром, а просто ничем – бугорком, на котором не остановится взгляд. Чтобы увидеть, нужно сесть, а сесть тут негде: вокруг какие-то развалины, растрескавшиеся фундаменты, бренные руины времен Второго Нашествия, если не Первого. Археология.

Шабан был рад и этому. Они шли уже второй день – без пищи, без связи, без сигнального буя, без сна. Без батарей «ишаков», вычерпанных до дна на перевалах, без отдыха, с единственной надеждой: выйти на равнину и ждать, что их рано или поздно заметят с воздуха. Или не заметят. А может быть, заметят слишком поздно: равнина не горы, и в отработанных дыхательных фильтрах недолго ждать пятнистой горячки.

Нельзя было оставлять сигнальный буй в вездеходе. Равно как и нельзя было оставлять вездеход в Большом каньоне, зря Менигон не послушал. Непростительная беспечность. Ищи теперь этот вездеход на равнине под наносами: судя по гулу и ошметкам грязи на скалах, первый вал селя был высотой едва ли не в половину стены Порт-Бьюно.

И ведь знали, что в Большом каньоне селеопасно! И ведь не без оснований предполагали, что в горах недавно прошел аммиачный дождь!

– Хозяев, кажется, нет, – сказал Менигон, сопя обмороженным носом. – Подождем, спешить некуда.

– Мистика какая-то, – сказал Шабан, оглядываясь. – Никогда бы не подумал, что в Редуте кто-то живет вне Порт-Бьюно и поселков. Я бы так не смог. Кто эти отшельники?

– Хорошие люди. А насчет «не смог бы» – не зарекайся.

Пока Шабан раздумывал, как это понимать, Менигон уже стучал в дверь – три удара, потом еще четыре. Ответа не было. Внутри оказалось темно, и пока глаза привыкали к сумраку, Шабан чувствовал себя неуверенно. Он мысленно сравнил себя с зондом, просунутым в неведомый и чуждый человеку организм, и нашел сравнение довольно точным.

Знать бы еще, кого Менигон называет хорошими людьми? Кроме себя, естественно…

Судя по всему, хижина была покинута недавно. Несомненно, она была человеческим жилищем, а не пристанищем убегунов, и пахло в ней так, как пахнет только во временном жилище: холодным запустением, пылью и плесенью, откровенным нежеланием заниматься приведением хижины хоть к какому-то подобию уюта. Здесь занимались совсем другим, и Шабан, привыкнув к темноте, заметил невдалеке от малюсенького, похожего на бойницу окошка колченогий стол и два ящика вместо стульев, нехитрую спартанскую утварь, развешенную по стенам, пару грубых топчанов, крышку люка в полу, ведущего, очевидно, в подвал, и в самом дальнем углу – нечто громоздкое, похожее на гигантскую дровяную печь, способную согреть десяток таких хижин, но эту печь пришлось бы топить бревнами.

Он слишком устал, чтобы удивляться, но, вглядевшись и узнав до тошноты знакомые всей Прокне очертания, все же удивился. «Печь» оказалась серийной натурализационной камерой устаревшей модели, а вокруг нее – на ящиках, на полу и друг на друге – громоздились десятки приборов, соединенных дебрями кабелей и толстых шлангов. Назначения некоторых из них Шабан не знал, другие были ему знакомы. Например, вот этот кристаллизатор выдыхаемого циана, модель ЮИ-200, точно такой же установлен на каждом развед-вездеходе. Шабан вспомнил, как недавно Менигон вытребовал со склада новый ЮИ-200, нахально заявив, что старый выбросил из-за утечки. И уж совсем по-родному выглядела система воздухоочистки – та самая. Только теперь в ее пропаже не было ничего необъяснимого, не зря же Менигон последнее время рвался в одиночную разведку. Шабан покачал головой. Ловко…

– У этих твоих хороших людей, надеюсь, все в порядке с законом? – с подозрением спросил он.

Менигон зевнул – во всю пасть.

– Ты мне сначала скажи, что такое закон, – буркнул он, валясь на топчан, и заворочался, – и тогда я подумаю, как ответить.

Резонно, подумал Шабан. А в самом деле, что такое закон в Редуте? И существует ли он вообще? Вопрос из вопросов. Нет, есть, конечно, установления Правительственного Совета, сохранились остатки кодекса первопоселенцев, а это уже кое-что. Наконец, четверо из пяти новых граждан Редута прибывают с Земли, привозя полезную привычку жить по ее законам, устоявшимся в течение веков, – и это тоже неплохо. Но все-таки нет закона как такового, нет незыблемого монолита, основы всякого государства, и, что самое странное, нет ощущения, что место закона вдруг заняла неопределенная страшноватая пустота. Да и откуда взяться ощущению? Оно появится лишь тогда, когда распоряжения Правительственного Совета войдут в очевидное и резкое противоречие с устоявшимся укладом жизни, а этого, к счастью, пока нет. Мы сами знаем, что хорошо и что плохо, а о том, что мы не знаем, расскажет Поздняков. Хорошо, например, беречь вверенное государственное имущество, а не беречь, напротив, плохо, и Менигон, конечно, сам понимает, что занимается словоблудием. Вот загремит на год на северный шельф – там ему быстро расхочется развивать тему: есть ли закон, нет ли закона…

Менигон спал, развалившись на топчане, похрапывал во сне и иногда резко дергал лицом. Поколебавшись, Шабан лег на другой топчан, положил под голову свернутое одеяло и стал размышлять. Раздражал храп, и Шабан, покосившись на спящего, вполголоса ругнулся. Вот кто умеет озадачить неожиданной проблемой и тут же уйти в кусты. Завел в гости к каким-то подозрительным отшельникам, ничего не объяснил и знай себе храпит, как будто так и надо. Ну и черт с ним, пусть спит. С ним можно поспорить о многом, но уже разговор о мыслительных способностях убегунов или, например, моделей не поддерживается им принципиально. Для него разум – не более чем набивка черепной коробки, более ценная у себя, чем у всяких прочих, и иного подхода он знать не хочет. В этом его беда и его счастье, но он не видит беды и счастья тоже не видит. Может быть, он прав и в этом.

…Он открыл глаза от движения воздуха и, подняв голову, отметил, что вход в хижину распахнут настежь. В рубленый прямоугольник дверного проема тек воздух и лезли колючие потоки света, а в середине прямоугольника – Шабан заморгал – неподвижно застыл резко очерченный силуэт однорукого человека. Он стоял молча, как монолит, расставив гранитные ноги, и его голова упиралась в притолоку. Экая глыба… Геракл.

Шабан потянулся и сел на топчане, рассматривая однорукого. Он не был убежден, что это не сон.

– Лежать, – негромко приказал однорукий. – Не двигаться.

– Вы кто? – с неудовольствием спросил Шабан. – И позвольте уточнить: с какой стати мне не двигаться?

Силуэт в дверном проеме качнулся вперед, человек вошел в хижину, и здесь выяснилось, что с руками у него все в порядке, но Шабана это нисколько не обрадовало. Недостающая силуэту правая рука была направлена точно на него и, как водится, не пустовала.

– Не двигаться, – повторил человек. – Буду стрелять.

Теперь он был совсем рядом, громадный и ловкий в движениях, с торсом античного бога, прикрытым драной выцветшей курткой. Этакий юный бог в рабочей одежде, спустившийся в юный мир и точно знающий, какие недоделки в этом мире он должен исправить. Одновременно в нем чувствовалась некоторая неуверенность, словно бог, не окончив работы, забыл, что нужно делать дальше. Забыл, взял пистолет и пошел искать виноватых…

Плохо дело, подумал Шабан, рассматривая оружие анфас. Со сна было вовсе не страшно.

– Семьдесят третий калибр, если не ошибаюсь? – спросил он. – И конечно, гранато-пули? Я бы на вашем месте не стоял так близко – достанется и вам. И вообще снесет полхижины.

– У меня обычные пули, – хмуро сказал гигант. – Разрывные. Рекомендую вам не двигаться и отвечать на вопросы. Кто вы такой? Откуда? Кто ваш приятель? Отвечайте быстро. – Он отошел на шаг и принял напряженную позу. Было ясно, что он выстрелит. – Даю пять секунд.