Расти, березка! (рассказы и очерки) - Дмитрий Азов

На шахту его не приняли: не было ему и семнадцати. Пошел на стройку плотником — «дотягивать» возраст. Потом еще один год прихватил — учился в горнопромышленной школе, мечтал таким шахтером стать, как Николай Мамай.

«Пристрелка» оказалась нелишней: приняли его на шахту имени молодогвардейцев. Сначала трудился путевым мастером вместе с такими же молодыми хлопцами. А в армию ушел уже из забоя. Попал в добрые руки капитана Холопова, командира роты связи, и старшего лейтенанта Нуритдинова. Но Степан был еще слишком молод, неопытен, горяч и неосмотрителен. А Холопов я Нуритдинов — командиры требовательные и высоко квалифицированные военные специалисты-наставники. Они обучали солдат электротехнике, материальной части радиостанции, учили уходить от помех, работать, в сложных условиях. Это Степану нравилось. Особенно он любил ночные дежурства, с их напряжением и таинственностью, когда в бездонном темном небе слушаешь позывные вертолета, отправившегося в полет. Твоя подвижная радиостанция замаскирована где-то далеко на лесной опушке, вокруг тишина, лишь попискивает в наушниках, а ты представляешь, как над аэродромом вспыхивают зеленые гроздья ракет и одна за другой стартуют винтокрылые машины, берут заданный курс.

Все было так же и в этот раз. Прошло положенное время, и вертолет правильно вышел на приводную радиостанцию. Капитан Скороходов и рядовой Илькив услышали в небе рокот и выскочили из своей машины. Летчик уже включил посадочную фару. Луч света упал на вершины деревьев, вырвал из темноты небольшую поляну, окруженную дубами. Сейчас — посадка. Капитан и солдат побежали туда встретить летчика, отлично выполнившего полетное задание. Но вдруг вертолет камнем пошел вниз, с грохотом упал на землю, перевернулся и загорелся. Скороходов и Илькив бросились к объятой пламенем машине…

Теперь же надо было отнести летчика подальше, пока не взорвались бензобаки.

Они бежали тяжелыми мелкими шажками, вобрав головы в плечи и пригнувшись, хотя знали, что это не спасет от взрыва: место открытое. Но вон дубы, а там небольшой овражек. Туда!

И едва они донесли Никитина до овражка, раздался взрыв. Поляну заволокло густым, жирным дымом.

Рядовой Степан Илькив придерживает голову раненого летчика, слышит его негромкий стон и слышит, как капитан Скороходов, поднявшись в машину, связывается по радио с руководителем полетов:

— Курс триста шестьдесят! Курс триста шестьдесят…

Илькив замечает в небе светящиеся точки. Кричит:

— Летит! Товарищ капитан, летит уже!

Вверху включена посадочная фара. Столб света упирается в землю, образует круг. Еще несколько мгновений — и вертолет мягко приземляется на поляне.

Старший техник-лейтенант Никитин все еще без сознания.

Машина подруливает к радиостанции. Илькив, Скороходов и вертолетчики осторожно поднимают Никитина в кабину.

Вертолет поднимается, скрывается за верхушками сосен. Капитан вытирает платком лицо, опускается на пенек. Солдат садится рядом:

— Как думаете, товарищ капитан, Никитин выживет?

— Трудно сказать.

Потом они долго молчат, смотрят на темнеющую поляну, где догорает искореженный вертолет.

— Вот она какая, летная жизнь. Опасная! — говорит наконец Илькив.

— А я эту жизнь ни на какую не променяю, — отзывается капитан Скороходов. — Это сейчас я на радиостанции, а то все время летал… Заразил меня авиацией старший брат, он под Берлином погиб в Отечественную. С тех пор мать о самолетах и слышать не хотела. А тут подоспело время мне в армию. И я себе авиацию выбрал. Но честно скажу, не из-за романтики, а просто решил погибшего брата в строю заменить.

Капитан погладил рукой плечо:

— Печет! А у вас как?

— И у меня немного, — говорит Илькив. — А брови начисто опалил.

— Брови вырастут, — покивал головой капитан и продолжал: — Кроме брата у меня еще друг был, постарше он. На истребителе летал. Тоже погиб. В память о нем мы с женой своего сына назвали. Так что без авиации не могу.

— Меня мать тоже на шахту отпускать не хотела, — вдруг сказал Илькив.

— А вы убежали?

— Ну не совсем так… — Илькив смутился. — Да все равно меня сразу на шахту не взяли — по возрасту. Направили в горнопромышленную школу. А замполитом там знаете кто был? Радик Юркин! Помните, в «Молодой гвардии»? Потом Юркина перевели в ДОСААФ начальником автомотоклуба. А я в ДОСААФе в планерной школе занимался…

Сидят офицер и солдат, негромко разговаривают, а сами думают: как там дела с Никитиным? Должен бы человек выжить!

Гаснут звезды. На бледном небе ярче выделяются верхушки деревьев. Покачиваются от ветра. Над ними облачко, подпаленное снизу солнцем. Хорошо полететь к этому облачку, прошить его серебристым корпусом самолета и с высоты глянуть на родную землю.

Степан Илькив на всю жизнь запомнил свей первый полет на планере. И тут его напутствовал краснодонец Радик Юркин, провожая питомца в полет, крикнул:

— Смелей! Не жмурься!

Когда самолет, буксирующий планер, отделился, Степана охватило беспокойство: а вдруг планер перестанет повиноваться ему?.. Но тут же обнаружил, что аппарат послушен его рукам. Успех окрылил, он стал еще упорнее заниматься и на районных соревнованиях завоевал первое место, получил высокий спортивный разряд.

— Так вот и получалось: над землей и под землей — на планере и в забое…

Неожиданно яркие лучи солнца осветили поляну.

Капитан поднялся, вытер о мокрую траву сапоги.

Встал и солдат. Высокий, немного сутуловатый, с припухлыми веками, он кажется утомленным. Поеживается от утреннего холодка, широкой узловатой ладонью проводит по лицу, подбородку, разделенному надвое складкой. Если бы не ссадины на руках и лицах, не куртки, прихваченные огнем, — и не подумаешь, что люди только что совершили подвиг. Они не раздумывая бросились в горящую машину на помощь пилоту, зная, что каждую секунду могут взорваться баки…

В подразделении уже знали о случившемся, и Скороходова с Илькивом встретили, как героев. Но всех беспокоило состояние старшего техника-лейтенанта. Весь день ждали вестей из госпиталя. Врачи боролись за жизнь пилота.

А Степан Илькив долго не мог заснуть: только сомкнет веки — видит пылающий вертолет или белое, бескровное лицо старшего техника-лейтенанта. Потом снова про шахту вспомнил. Было ли легче тогда — в забое, когда с ним случилось несчастье? В забое дело пошло на лад: попал в бригаду коммунистического труда, поступил в школу рабочей молодежи, продолжал заниматься в планерной школе. И так все его захватило — книги, небо, забой, — где только время брал? И вдруг однажды поднялся из шахты, дошел до пригорка, глянул вдаль и… ничего не увидел! В общежитие пришел ощупью, никому ничего не сказал, не пожаловался. Надеялся — отдохнет и вернется зрение.

Но утро не принесло облегчения. А он снова, назло себе, пошел на шахту и отработал в забое смену — с колоссальным напряжением воли, ощупью, да так, что сразу и не заметил никто из товарищей.

Однако кого-кого, а бригадира не проведешь! Взял он Степана за руку, повел к клети. Спросил:

— Давно?

Степан не ответил: спазма сдавила горло.

— Не волнуйтесь. Будем лечить. Но придется полежать, — сказали ему в больнице. — Расширение зрачков. Болезнь опасная. А забой придется оставить.

— Да я ж сюда по комсомольской путевке приехал!

— Ну так что же. Путевка при вас останется, — приветливо улыбнулась врач.

В палате было еще несколько «глазников». Одни лежали после операции, других готовили к ней. Сосед по койке сказал:

— Галина Ивановна — ученица Филатова. У нее руки золотые.

Степан молчал. И думал, думал. Как же так получилось?! Работал, учился, летал — и сразу всему конец. Прощай, забой, прощай, армия, прощайте, полеты? Как же так?

После смены прибежали ребята из бригады. Шумной ватагой прорвали заслон медсестры, ворвались в палату.

На другой день — новая группа… Не давали хандрить Степану.

А по утрам Галина Ивановна снимала с его глаз белые повязки. Внимательно рассматривала глаза. Расспрашивала, где мать, отец, не пишет ли девушка. Нет, девушкой не обзавелся еще.

— Ну эту ошибку можно поправить, — шутила Галина Ивановна. — Главное — победить недуг.

И Галина Ивановна победила его недуг.

С тех пор прошло много времени. Но Степан никогда не забывал о женщине, которая вернула ему зрение. И сейчас, беспокоясь о состоянии пилота Никитина, он вспомнил Галину Ивановну. Не такие ли, как она, люди бьются в эти минуты за жизнь офицера?! Они спасут Никитина!

В воскресенье Илькив поехал в госпиталь. Когда вышел из вагона, заметил женщину: она расспрашивала, как пройти в госпиталь.

— Будем попутчиками, — сказал Степан. — Вдвоем не собьемся с курса.