Воспоминание о счастье, тоже счастье… - Сальваторе Адамо

Бравый кюре в заупокойной мессе, сопроводив ту хвалебной и пламенной речью, призвал увековечить память Фернана подобием бриллианту чистой воды, в смысле деловой добросовестности и человеколюбия. Не он ли, дескать, перешёл в мир божественного света в момент исправления неполадки света обыденного? Разве притом не пнул ногою своею сам Господь Бог того? Почтенный малый решительно ничегошеньки не знал о роли, сыгранной куда как более обыденной ногой столь же обыденного стула.

Мы же, то бишь весь клан Легэ, нашли Фернана вовсе ранее нам неведомым и были столь растроганы, что хором зашлись в судорожном кашле, не взирая на сочувственное присутствие помощника мэра, двух-трёх зевак, некоторых родственников, полицейских в цивильном и малом числе, да нескольких озабоченных поставщиков, свидетельствовавших перед мадмуазель Легэ своё присутствие, дабы та не позабыла о них в предстоящем ей руководстве предприятием.

Все мы затем оказались в кафе Тишина и выпили за добрую память о Фернане Легэ. Фернанд умер, да здравствует Фернан! Через час с небольшим матушка Легэ заседание закрыла. Франсуаз, Фирмэн и прочая родня последовали за ней, мы же пожелали им не падать духом.

И вот, за столом осталась лишь странная троица — жандарм Розарио, вор Ролан и я, конспиратор. Про таких говорят, рыбак рыбака видит издалека. Как бы сообща смаковали мы ликование во исполнение долга, хотя каждый в отдельности сознавал преобладающую роль самого Фернана в приближении собственной же кончины. Каждый сокрушенно сказывал, каясь в грехах, о скромном своём участии в невинной травле Легэ. Мы клялись друг другу более не прибегать к шуткам с последствиями столь же непредвиденными, сколь и досадными.

Дабы излишне не удивлять итак уж украдкой посматривающих на нас клиентов из-за чрезмерной пламенности только что озвученного нами раскаяния, мы принялись за импровизацию посмертной, особым родом состряпанной хвалы своей жертве, словно бы с нами же и сидевшей. Один из нас со стаканом пива в руке объявлял громко, так чтобы слышно было всему кафе, некий обращённый к Фернану тост. В то же самое время двое других едва слышно продолжали его, и всё вместе должно было звучать в рифму. Вот что из этого получалось:

громко — Бывал он мужчиною бравого вида,

тихо — Да прятал помойку костюмчик из твида,

хором — За тебя, Фернан!

громко — Слыл славным он, прямым и честным,

тихо — Свиньёй, однако, был, повеса,

хором — За тебя, Фернан!

громко — С рожденья до кончины,

тихо — Беспутствовал скотина

хором — За тебя, Фернан! Давай, ещё по одной; веселись, кто как может…

громко — Ты ушёл, не бросив нам и тихого прощай

тихо — Баба с воза — пони легче, старый негодяй,

хором — За тебя Фернан!

Вот видите, ничего ж скверного.

И никаких нотаций, заметьте, просто чокнулись с Фернаном, и всё тут. После третьей бутылки Gueuze Lambic[24], предложил я компаньонам своим по печали наведаться в охотничий домик искусного грабителя нашего. Так уж он обожал этих своих козочек, телок, не очень-то диких гусынь и не слишком говорливых пав, что в частном музее своём должен был хранить что-нибудь трофейное, отчего визит наш туда мог стать, если и не доказательным, зато познавательным хотя бы. Незачем, думаю я, уточнять вам, что адрес побочной той резиденции дорогого нашего без вести пропавшего сообщила мне Пьеретта: дом 19, по улице Ласточек. Трогательно-то как!

И вот, снова мы, правда уже на другом берегу пруда, во Вьё Марэ, откуда видна мне вывеска Фезандри.

Присутствие на похоронах Ролана нас, меня и Розарио, по меньшей мере удивило. Однако, тот доходчиво втолковал нам, как случившаяся с Шарли беда тронула его. Потому-то ни за что и не хотелось ему, чтобы сорвалось предание виновника её земле. Он нам даже симпатичным едва не показался, столь рьяно предлагал познания свои к услуге в общем деле.

Мы проходим шикарную, забранную в дерево кухню, и оказываемся в просторной комнате отдыха с состаренными потолочными балками и увешанными фаянсовыми тарелками с буколическими картинками стенами, выбеленными штукатуркой.

По одну сторону комнаты устроена столовая с дубовым гарнитуром, по другую — канапе и пара кресел в коже цвета бордо, стоявших прямо напротив внушительного камина с экраном, дровницей, кремальером, на котором блистали медью сковороды, котелки и целое семейство кастрюль. Квадрат белого меха на мощеном провансальским камнем полу завершал убранство, в стиле «безыскусной деревни», тихого сего пристанища мсье Легэ. Заинтригованные слегка, мы переглянулись. «И это, что же, всё..?» — подумалось нам хором.

Некая дверь привела нас в коридор с парой пристроившихся друг за дружкой комнат и ещё двух ванн. Первая из комнат классическим деревенским стилем своим, без всяких там надежд на какие-либо сюрпризы, как бы продолжала дом. Вторая же дверь открывала вход в совсем иной, в потаённый мир Фернана.

Не оставалось ни малейшего сомнения, что мы оказались на театральных подмостках мерзостей его. Настенный бархат с оттенком фуксии отражением своим в огромном зеркале подкрашивал в розовое и потолок, и забранные в золочёные рамы плутоватые гравюры — фривольность сочилось здесь отовсюду. Гигантский телевизионный экран внушал доверия не более остальной меблировки. Выстроенные, словно на параде, на полке под видеомагнитофоном фильмы пятидесятых годов со всеми этими Бурвилями, Рему, Фернанделями, Габэнами и иже с ними, для пристойных показались нам слишком заумными. Что уж тут говорить об огромных размеров кровати со шкурами, обозревать которую не мог я, не припоминая рассказанную Пьереттой анекдотическую историю, и потому виделась она мне лишь машиной для истязаний. Тут же ютился импозантный и крепкий, как тюремная дверь, пленивший Фернана нормандский шкаф. Ну, не полная ли скотина?

Со всяческой предосторожностью и с помощью подвернувшейся под руку металлической проволоки Ролан ловко извлёк на свет божий все его секреты. Мы знали, что мерзавец наш тяготел ещё и к фетишу, стало быть, и добытые им в боях трофеи следовало искать повсюду.

За дверцами шкафа по одну сторону висели несколько костюмов, по другую громоздилась стопка выдвижных ящиков. Один за другим мы их и открыли. В первом, нисколько не удивившись, обнаружили мы кассеты с выразительными надписями и наклеенными фотографиями оголивших все свои прелести девиц. Во втором лежали разные инструментарии, живописать их я поостерегусь, но вы сможете найти это во всяком настырно зазывающем к себе клиентов секс-шопе. А третий, вот уж сюрприз, так сюрприз, забит женским исподним — тут тебе и трусики, и лямочки, и лифчики.

Со всей очевидностью, мсье прослыл знатоком, вроде меня, в бытность мою продавцом тонкого белья, хотя большинство из лежавших передо мной моделей отпугнули бы стыдливых моих клиенток материнского роду племени. На глазах у остолбеневших партнёров я опустошил ящик с диковинами прямо на кровать. Боже ж мой! Не уж-то есть женщины, способные всё это носить? Вопреки моему протесту, Розарио, всё ещё пребывая в эйфории от Gueuze Lambic, тут же запал на ярко красные трусики с чёрным пояском и разрезом по середке. Пускай на сей момент рядом с вами и лишь некий давнишний уголовник, да экс иль может быть и будущий могильщик, но, всё ж таки, мсье инспектор, ведите себя, пожалуйста, прилично.

И средь всей этой кучи сиреневых, чёрненьких, розовых, полосатеньких под тигра или зебру, в перьях и прочая, явился нам крохотный кусочек нежной, деликатной, поэтичной ткани — трусики La Perla, цвет персиковый, модель 052–030, размер 38.

Уже вечером вернулись мы на кладбище, отдать Фернану последние почести. На одну из перекладин креста из черного порфира, торжественно торчавшего в его семейном склепе, те крохотные трусики La Perla мы и нацепили.

И вот я с Пьереттой, у входа в её вертеп — это на седьмой общенациональной автостраде, в нескольких километрах от Бенша по дороге на Шарльруа.

Белая вилла с портиком, еврейский стиль. Во всём отменный вкус, если бы не нарочитая, с синими отблесками неоновая подсветка лакированной двери, пара целомудренных весталок с которой встречает вас виртуальными звуками своих лир. Всё по уму. Сбоку от кнопки звонка неприметная табличка: Тёмная ночь. Частный клуб.

Открывает нам слегка подрумяненная, с виду лет этак под сорок, блондинка с небрежно разметанными локонами.

— Марго… Жюльен… Жюльен… Марго.

— Добрый вечер, мадам.

— Хм, мадам! Что это он себе позволяет, приятель твой, Пьеретта!