Совершенство - Татьяна Миненкова

Отодвигаюсь от края ближе к середине сапборда. Чувствую горячее дыхание Нестерова на затылке и неосознанно прижимаюсь ближе. Вода продолжает течь с нас обоих нескончаемыми ручьями, но возле него значительно теплее.

— Лиш отстегни, — тяжело выдыхает Марк, и только тогда я вспоминаю, что страховочный трос еще стягивает мою щиколотку, а мой сапборд тянется за нами, словно детский кораблик на веревочке, замедляя движение.

Без возражений дрожащими пальцами отстегиваю застежку лиша, стараясь не думать о том, что яркую доску теперь унесет в море. Все равно весло я уже утопила. Мысли путаются в голове, скачут бестолковыми кузнечиками, не давая сосредоточиться хоть на одной.

Солнце успело сесть и за считанные минуты резко похолодало. В сумерках различаю контуры скал приближающегося острова. Не нашего. Другого. Но в такой ветер не попривередничаешь — добраться бы просто до суши, чтобы не чувствовать себя, словно в центрифуге.

Помощи от меня мало, и я просто стараюсь не мешать Нестерову. Крепко стискиваю дрожащими пальцами скользкие края доски и слезящимися глазами вглядываюсь в опускающийся на море полумрак.

Представить себе не могла, что погода может испортиться настолько стремительно. Когда мы выходили в море, ветер был слабым и теплым, ничего не предвещало беды. Предупреждения Нестерова о том, что в воде может быть опасно, на тот момент казались бредом. И я его не послушала.

Угораздило же попасть в подобную ситуацию именно с ним. Зная Марка, меня ожидает нудная лекция с обвинениями в безалаберности и глупости, насмешками над моей самонадеянностью и заносчивостью. Я готова всё это выслушать. Пусть ругает и обвиняет, пусть наорет на меня, если захочет. Только сначала — вытащит на берег.

Когда мы выбираемся из течения, что упорно выносило нас в открытое море, грести становится проще. Прикрываю не перестающие слезиться глаза и снова тщетно пытаюсь откашляться. В носу и горле словно провели наждачной бумагой, царапает и жжет. Сглатываю слюну с привкусом морской соли и кривлюсь.

Открываю глаза, лишь почувствовав, что плавник доски скребет по камням и в следующий миг высокая волна, наигравшись, выплевывает нас на берег. Нестеров оттаскивает доску дальше, чтобы ее не унесло обратно. Отстегивает лиш. Остается на камнях, опустив голову на руки и тяжело дыша.

Теперь понимаю, почему мы разбили лагерь на единственном из островов архипелага, что имеет песчаный берег. В отличие от него, этот — галечный. Больно ударившись правым локтем, издаю сдавленный стон. Однако сил совсем нет, и я лежу на острых камнях, почти не чувствуя дискомфорта и холода.

— Ты в порядке? — хрипло спрашивает Нестеров.

Он нависает надо мной темным силуэтом, и я открываю глаза, когда с его волос на мою щеку капает вода. Неужели лекция о последствиях моей глупости начнется сейчас? Я не уверена, что готова. И все же, не узнав собственный голос, отвечаю.

— Да.

— Можешь включить фонарик на телефоне?

Привстаю на локте и шиплю от боли, но все же нащупываю гидрочехол под прилипшей к телу мокрой футболкой. После всего, что произошло за последний час, айфон чудом остался со мной, не разбился и даже не намок.

Включаю фонарик, вырвав из полумрака непривычно бледное лицо Нестерова. На его правой скуле темнеет царапина, но в остальном Марк цел, хотя, видимо, тоже очень устал. Немудрено. Счастье, что мы вообще здесь, а не болтаемся где-то в открытом море.

Сощурившись от бьющего в лицо света, Марк забирает у меня смартфон и, оставив на камнях, осматривает в свете фонарика единственный оставшийся у нас сап.

— Часть плавника откололась, — мрачно резюмирует он, снимая поврежденную запчасть, вертит в пальцах. — Но это не помещает нам добраться до лагеря, когда погода улучшится.

Он возвращает мне айфон, но я не спешу выключать фонарик. Наличие света создает иллюзию безопасности и спокойствия. Хоть угроза и миновала, сердце всё еще бьется как безумное, а мышцы дрожат от напряжения. Мокрая одежда противно липнет к холодной коже, но сухой нет.

Вздыхаю. Марк не говорит вслух, но я и без того чувствую в произошедшем свою вину. Она болезненно сдавливает грудную клетку, тянет, словно тяжелый холодный камень, неприятно царапает внутри. Ощущения непривычные. Ненавижу брать на себя ответственность за что бы то ни было, но отчетливо осознаю, что укорять, кроме меня, некого. Так и не дождавшись от Нестерова нудной лекции, бормочу:

— Прости, Марк, — мой голос всё такой же хриплый и надтреснутый от кашля. — Мне жаль, что так вышло.

Он неожиданно усмехается:

— Ничего. Если для того, чтобы ты перестала называть меня по фамилии следовало всего лишь утопить сап и нахлебаться воды — оно того стоило.

Тоже усмехаюсь, но смешок похож на начало истерики. От того, что Нестеров не обвиняет меня и не ругает должно стать легче. Теоретически. Но почему-то не становится. Чувствую, как горло сдавливает сильнее, а глаза щиплет от неожиданно набежавших слез.

Вдыхаю глубже. Нельзя позволить себе расплакаться. Не здесь и не сейчас. Не при нем. К тому же, я слишком хорошо себя знаю — если заплачу, потом не остановлюсь. Медленно выдыхаю. Смаргиваю слезинки, которые все-таки стекают по щекам, оставляя за собой мокрые дорожки.

— Тебя так расстроило то, что сегодняшнее свидание с Сахаровым снова не состоится? — на свой лад трактует мои эмоции Марк.

Нет. О Никите я не думала, пока Нестеров не напомнил. На фоне недавней перспективы смерти от утопления моя борьба за Леркиного жениха внезапно начинает казаться глупой и несущественной прихотью, не достойной того, чтобы тратить на нее время и силы.

Издаю нервный смешок. Еще один. Он больше похож на сдавленный всхлип. В следующий момент слезы уже льются из моих глаз нескончаемым потоком, словно они копились где-то внутри десяток лет, а только сейчас прорвало сдерживавшую их плотину. Закрываю лицо руками, не в силах сдержать эмоций, которым пока затрудняюсь дать определение.

Нестеров тянет меня к себе, усаживая на сап рядом с собой. Прижимает к своей груди, обтянутой тканью насквозь промокшей футболки. Даже сейчас она пахнет бергамотом. Теперь этот аромат почему-то кажется еще ярче. Всхлипывая, я с удовольствием вдыхаю его, позволяя наполнить легкие.

— Брось, милая, неужели он и правда так важен дня тебя? — шепчет Марк, обжигая дыханием мою макушку.

После того, как только что я сама назвала его по имени, будто перешагнув в собственном сознании невидимую грань, его «милая» отчего-то начинает раздражать еще больше. Нестеров думает, что мои слезы из-за Ника, но я и сама не могу понять, почему плачу. Скорее всего, это стресс вызвал такую бурю неконтролируемых эмоций.

— Ты просто