«Журавли» и «цапли». Повести и рассказы - Василий Голышкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, написано, — сказал он, ущипнув меня взглядом. — Вот, «Борушко»…
— Вижу, — сказал я, разглядев глубокий, как ножевая рана, надрез на внутреннем борту лодки. «Борушко», но не «Таран».
— Таран есть Таран, — сказал мальчишка, — а Борушко — это мой папа. Он тогда, как я, был… В общем, это была его лодка, и он тогда… — Мальчишка, смутившись, пристально посмотрел на меня, уж не думаю ли я, что он хвастается своим папой?
Но я не думал об этом. Я думал о другом. О том, как мальчишкин папа на этой лодке вместе с неведомым телефонистом Тараном…
Видимо, я, сам того не замечая, высказал свои мысли вслух, — потому что до меня вдруг донесся мальчишкин вздох, и я услышал мальчишкин голос:
— Нет, — сказал он, — Таран не взял папу. Спасибо, да, сказал… За лодку… А не взял. Таран сам пошел, с напарником. А ходил он так…
Дальнейшее я излагаю своими словами.
Заполучив лодку, Таран не стал медлить. Катушку на корму, аппарат туда же, напарника — на весла, сам за руль — и пошел. Вода в Днепре свинцовая. И тишина такая, будто все на свете вымерло. Обманчивая тишина. Он-то знает, Таран, что и левый наш, и правый, временно чужой, берега реки полны жизни, лежат, наставив друг на друга тревожное ухо, и ждут: левый — командирского благословения на смертный штурм днепровской воды, правый — когда штурм начнется — приказа открыть огонь и потопить в этой воде штурмующих.
Он, Таран, идет первым. Точнее, в числе первых. Идет, чтобы вместе с разведчиками зацепиться за правый берег и дать связь левому. Он тянет ее за собой, «нитку», — битый, чиненый телефонный кабель, тянет и травит, как перемет без крючков.
Их заметили. Завыли мины, бодая и разбрызгивая свинец реки. Но связисты успели доплыть. Вот они, живые и невредимые, на том берегу. Окопались под огнем, и телефонист подает голос:
«Таран за Днепром… Даю связь… Таран за Днепром…»
Пройдет немного времени, и левый берег, приняв данные разведчиков, отзовется на голос Тарана шквалом убийственного огня, и начнется общая переправа.
…У меня в памяти все еще звучит голос пионера-экскурсовода, повествующего о том, как Таран на своей лодке «из русских в немцы ходил», а уж другой голос, голос моего спутника, настойчиво пробивается в уши:
— Новоушицкий пошел. Сейчас увидим Тарана.
«Новоушицкий район, — догадываюсь я, — но тот ли это Таран?»
— Тот ли это Таран?
— Ну, разумеется… Какой же еще? — Мой спутник пожал плечами, а шофер, обернувшись, бросил:
— Тот… Про него даже поговорка пущена: «У кого дело в шляпе, а у Тарана в фуражечке». — Усмехнулся и приник к баранке, обгоняя автообоз с хлебом нового урожая.
— Какая-нибудь история? — Я пытливо взглянул на своего спутника.
— Если интересуетесь… — И вот что он рассказал.
Кража в Новой Ушице — явление редкое. А квартирных здесь испокон веков не знали. Во всякое время в доме кто-нибудь да есть. И вдруг нате, как снег на голову: прибегает к Тарану одна из жительниц поселка и не без восклицательных знаков сообщает: обокрали!
Таран — воплощение спокойствия. Заточил карандашик, достал тетрадочку (я ее потом видел: «Для происшествий») и вопрос за вопросом:
«Что взяли? Как в дом проник? В дверь? Через окошко?»
«Со двора, через кухню».
На строгом лице чуть заметная усмешка — показалась и спряталась: «Есть ниточка. Не случайный прохожий вор. Из здешних кто-то. Ходы-выходы знает. А если не из здешних, значит, из бывавших или живших здесь».
«Пошли».
Подошли к дому. Дом — как все прочие в Новой Ушице, за частоколом деревьев. Потерпевшая пригласила войти, но Таран стоял, ничего не видя, ничего не слыша. Стоял и воображал себя… вором. Вот он, зная ход, во двор вошел. Петлю вместе с замком выдернул. В дом проник и стал по шкафам и чемоданам шарить. Целый узел напихал — и через двор на улицу… Стоп. Через двор, но не на улицу — на улице с узлом он человек приметный, — а на огород, и там задами за околицу.
На огороде — вот где он будет след вора искать. И он нашелся, тот след, — плюшевая фуражечка с лакированным, как ноготь, козырьком. На веточке, как на гвоздике, висела. Не сам, конечно, вор повесил, а она повисла, когда вор сквозь кусты продирался. Вешняя трава возле кустов, будто конь валялся, помята. Ну факт — вор фуражечку искал. Не нашел и убрался прочь простоволосый.
Фуражечка эта уже не «ниточка». И даже не «синица в руках», а целый «журавль».
Таран прощается с хозяйкой, обещая ей благополучный исход дела, и не спеша идет по поселку, вежливо кивая то тому, то этому, а с иными подолгу толкуя о чем-то. Со стороны посмотреть, прогуливается человек и от нечего делать точит лясы со встречными-поперечными. Но это вовсе не так… Таран работает или, точнее, «занимается общественной деятельностью».
Народных дружин у Тарана не одна, а целых восемь, по числу подопечных сел с районным центром, и дружинников в них более двухсот, ребят, как на подбор, лучших на счету колхозном.
…Идет Таран, работает, но чем дальше идет, тем больше мрачнеет. «В такой вот фуражечке? Нет, не видывал». «Не нашенская, у нас в таких не щеголяют». «Из области мода, в Хмельницком, видел, носят». Пусть в Хмельницком. Но как она сюда, в Новую Ушицу, из Хмельницкого попала? Ветром занесло, что ли?
«Доброе утро, дядя Таран!»
Шел потупившись, размышляя о случившемся, услышал приветствие, остановился, поднял голову и порозовел от удовольствия: пионеры! Юные друзья милиции! Его главная «дружина»: глазастая и смелая.
«Доброе, ребята, доброе…»
Но ребята на Тарана не смотрят. Ребята смотрят на то, что у Тарана в руках. А в руках у дяди Тарана — доброго великана — гражданская фуражечка. И лица у ребят мрачнеют. Они давно слышали, что дядя Таран собирается в «отставку», на пенсию. Может, перешел уже и сейчас вот идет переодеваться в гражданское?
Не выдержали, пристали с расспросами:
«На гражданскую форму переходите, да?»
Таран, поняв, почему вдруг помрачнели, рассеял сомнение:
«Не то… Хозяина вот ищу». — И поиграл фуражечкой.
«А чья она? Кто хозяин?»
«Знать бы… — вздохнул Таран. — Одно ясно — во́рова».
Глаза у ребят загорелись. Фуражечка пошла по рукам. И вдруг голос из хора — неожиданный и ликующий:
«Она!»
Таран весь внимание. Смотрит строго и требовательно. Язык не повернется неправду сочинить. Но белобрысый, с круглой, как арбуз, головкой и не думает сочинять. Вчера он эту фуражечку, ну не эту, так точь-в-точь такую, видел.
«Где?» — голос у Тарана, как и вид, строг.
«На хлебном… С кочегаром… — мальчик запнулся, — ну это…»
«Бражничал», — подсказал Таран.
«Точно!» — просиял кавун, довольный тем, что мог оказать услугу самому дяде Тарану.
Дальше пошло-поехало, как по катаному. Правда, кочегар хлебного завода, вызванный и допрошенный, «факт распития» отверг начисто — чтоб он, да на рабочем месте, да еще с посторонним-неизвестным? — но к нему по этому поводу и не придирались. Его просто попросили припомнить обстоятельства визита этого самого неизвестного-постороннего в кочегарку хлебного завода. И кочегар припомнил: за шпагатом пришел. Упаковать что-то. Ну, кочегару шпагата не жалко, дал бы, да не было. Пришлось веревку пожертвовать. («Вот он чем узел скрутил», — подумал Таран.) Взял и ушел. А кто он, откуда, кочегар убей не помнит.
Таран упрекнул кочегара:
«Трезвый был, а не помнишь».
Кочегар виновато потупился и, боясь попасться на пьянке, припомнил:
«Из Хмельницкого, если не врал. А что здешний и на агронома учится, точно, врал. Я здешнего всякого знаю. А этого, гнедого, тогда только и увидел. Может, раньше не замечал».
«Проверим», — сказал Таран и отпустил кочегара.
«Гнедой»… С этой скудной палитрой примет Таран и явился в техникум. Фуражечку в дирекции не опознали: «Нет, не здешняя», а «гнедого» вдруг припомнили. Был. Экзаменовался. Не сдал и убыл. Откуда прибыл? Из Хмельницкого.
Спокойствие не выдало, но внутри у Тарана все запело. И кочегар сказал: из Хмельницкого. Совпадение? Нет, след.
В тот же день в Хмельницкий из Новой Ушицы выехал уполномоченный…
…Владимир Моргуненко не ожидал «гостей». Тем более в форме, один вид которой вызывал у бывшего кандидата в агрономы не безотчетный, а вполне осознанный страх. Владимир захлопотал, изображая радушного хозяина, но «гости» не собирались засиживаться. Они только на минуточку. За ним, Владимиром. «По вызову и приглашению товарища Тарана». Не знает, кто такой товарищ Таран? Участковый инспектор из Новой Ушицы. Ничего не забыл в этой Новой Ушице? Забыл не забыл, там будет видно. Поехали. И, пока ехали, Моргуненко все допытывался: зачем везут?
«На примерку», — отвечали усмешливые конвоиры.
И «примерка» состоялась. Тотчас, как только Моргуненко перешагнул кабинет участкового инспектора.
