Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

Знал ли Буткевич о дне и часе намеченной проверки трактира Подшивалова, я в точности установить не сумел, но выяснил, что вполне мог и знать. По крайней мере в самой Крестовой губной управе это известно было, а разговоры на служебные темы в служебных же кабинетах и коридорах никто не отменял. Но для себя я решил, что Буткевич знал, а то какое-то слишком жирное совпадение получилось бы.

Поиски ответов на третий и четвертый вопросы я, подумав, решил поменять местами и начать с вопроса четвертого. Почему именно к Хабибуллину пошел? Ну так он же и скупкой краденого занимался, и с Буткевичем знался, да и мне кое-чем обязан, вот я и понадеялся на Яшку-татарина. Как оказалось, не зря…

— Что ж, Хабибуллин, я так понимаю, ты по мне не скучал, — усмехнулся я. — Но у меня к тебе кое-какие вопросы появились. Ответишь — больше к тебе не приду.

Выглядел Хабибуллин настороженно, но мое обещание больше не приходить, похоже, его успокоило.

— В прошлый раз вы, ваше благородие, меня пообещали отпустить, как отвечу, и отпустили. Раз снова обещаете, снова отвечу, — смиренно сказал он. — Яшка милость больших людей помнит.

— Что краденое ты больше не скупаешь, мне губные сказали, — начал я с легкой дозы успокоительного, — но у меня к тебе по старому делу вопросы. Когда Николка Рюхин с подельниками заводчика Полуднева обчистили, к тебе они приходили с теми драгоценностями?

— Приходили, — покаянно закивал Хабибуллин. — За две тысячи рублев отдавали. Только я их прочь завернул.

— А что так? — я сделал вид, что не понимаю.

— Яшка бедный, — горестно вздохнул Хабибуллин, — у Яшки таких денег и не было никогда. Зато умный, — тут он скромненько улыбнулся, — и в такое дело не полез бы.

— Ну да, ну да, — с доверчивым видом я покивал головой и тут же резко сменил тон и чуть не рявкнул: — А Буткевичу ты о том говорил?!

— Говорил, ваше благородие, — испуганно признался Яшка.

— И что Буткевич? — продолжал я свой натиск.

Хабибуллин мялся, никак не решаясь говорить.

— Ты, Хабибуллин, давай, не бойся. Буткевич давно мертв, Рюхин со своими людишками тоже, тебе сейчас не их надо бояться, а того, что я твоим словам не поверю, — я постарался, чтобы голос мой звучал ласково, но Яшку это, как я и надеялся, не обмануло. Да я и не пытался его обмануть, просто когда таким голосом озвучиваешь вполне реальную угрозу, она воспринимается еще страшнее.

— Велел передать им, что нашелся покупатель, да чтобы они приходили с товаром к Сеньке Подшивалову, — не поднимая глаз, тихо сказал Хабибуллин.

— И приходили в тот самый день, когда он их там порешил? — понимающе спросил я. Хабибуллин опять закивал.

— И часто ты так к Буткевичу обращался, когда к тебе приходили? — шевельнулась тут у меня мыслишка, решил проверить.

— Нет, ваше благородие, редко. Буткевич у меня только побрякушки покупал золотые да серебряные, камни дорогие, а мне же такое редко приносили.

— Что ж, Хабибуллин, спасибо тебе, помог, — порывшись в кармане, я вытащил оттуда серебряный полтинник и положил его перед Яшкой. Понятно, это не так много, но все больше, чем ничего. Может, Хабибуллин мне еще пригодится, может, и нет, но за то, что я узнал, полтинника было не жалко.

— Вашему благородию спасибо, — прибрав монету, Яшка встал и низко поклонился. — Вы со мной по-доброму, и я вам все рассказал.

…Слова, коими старший исправник Горюшин охарактеризовал своего бывшего подчиненного, я, пожалуй, пропущу. Почему — сами понимаете. Скажу лишь, что слов тех сказано было немало, и произносил их Дмитрий Иванович с чувством, что называется, с выражением.

— Обыск бы надо у Буткевича дома провести, — напомнил я, когда фонтан начальственного красноречия иссяк.

— Если только вдова те драгоценности не продала уже, — проворчал Горюшин.

— Золото в войну продают только когда есть уже нечего, — напомнил я. — Да и не продашь просто так то, что у Полуднева украдено. Так что если только мелочь, о которой Хабибуллин говорил, в деньги обратить смогла, и то не всю.

— И то верно, — согласился Горюшин, на том мы и расстались. Он занялся отданием соответствующих приказов, я же переместился к себе в кабинет составить письменный отчет о визите к Хабибуллину.

Пока я максимально кратко и ужато излагал суть разговора с Яшкой-татарином, вспомнил высказанную Лахвостевым убежденность в том, что на службе в губной страже много не наворуешь. Ошибаетесь, Семен Андреевич, ох как ошибаетесь! Ежели к делу подходить творчески, даже простой урядник губной стражи может себе не только карман наполнить, но и найдется у него что в тайничок положить, да, глядишь, и не в один…

Все это, разумеется, в более обтекаемых и не ущемляющих начальственное самолюбие выражениях, я и высказал, когда за традиционным вечерним чаем господин майор поинтересовался моими успехами.

— Знаете, Алексей Филиппович, — Лахвостева мой рассказ вверг в легкую задумчивость, — я вам иной раз поражаюсь. Ладно, Буткевич, там изначально к воровству склонность была, да желание мошну набить, вот и развилась у него этакая во зло направленная изощренность ума. Но так ему и лет немало, опыт был. А у вас-то та изощренность даже посильнее будет, хоть и, слава Богу, не во зло вы ее обращаете! Это же надо было суметь думать, как Буткевич, чтобы историю с его заходом в трактир так размотать!

— Нет, Семен Андреевич, это надо было думать лучше Буткевича, — я постарался увести разговор в сторону от темы возраста. Ну некомфортно я себя чувствую, когда мне про него напоминают. Да, здесь я молодой, хотя двадцать один год по здешним меркам — это человек вполне взрослый. Аглая моя столько и прожила на свете. Но по двум-то своим жизням я куда как старше и опытнее, и чем меньше народу здесь будет это замечать и тем более осмысливать, тем мне спокойнее. — И воровскими умышлениями разум не отягощать, — завершил я.

— Да, вы правы, — с готовностью признал Лахвостев. — Уж простите, Алексей Филиппович, — тут он как-то нехорошо усмехнулся, — но ежели бы вы, не приведи Господь, к тем самым злоумышлениям обратились, я бы, пожалуй, вас поймать не смог. А уж я-то, грех жаловаться, в розыске воров человек не последний.

Я вежливо хихикнул, нагнув голову, показывая понимание и принятие столь своеобразной похвалы. Главное, с темы моего возраста съехали.

Столь умиротворенно-философское настроение моего командира имело свое объяснение. Как раз вчера Лахвостев вернулся из госпиталя, где два дня проходил очередной курс лечения, и лечение, как я полагаю, было успешным. Выглядел Семен Андреевич, во всяком случае, куда лучше, чем даже седмицу назад, а уж если сравнивать с тем, каким я его увидел, когда он пришел ко мне в госпиталь…

Вообще, поводов для благостного настроения хватало. Хватило бы и того лишь, что наконец-то наступила весна, причем наступила по-настоящему, а не просто по календарю. Пусть весеннее солнышко мы видели и не каждый день, но когда оно появлялось и отражалось в многочисленных лужицах и ручейках, это превращало жизнь в какой-то невероятный праздник, или, скорее, в предвкушение праздника, который вот-вот наступит и принесет с собой много-много радости. Пусть и чуть-чуть, но подешевел чай — чем не радость для таких чаевников, как мы с господином майором? А еще и датчане порадовали, объявив Швеции войну. Сделали они это сами по себе, насколько мне было известно, никаких договоренностей насчет союза и совместных действий против шведов у короля Христиана с царем Федором не имелось, однако же как тут не напасть на извечного соперника, ежели он завяз в русских снегах, да получил при том изрядную трепку? Собственно, нам такое рвение со стороны Дании тоже было на руку. Даже если война у датчан со шведами будет вестись только на море, что представлялось вполне вероятным, перспектива воевать на два фронта все равно очень сильно приблизит шведского короля к принятию наших условий мира. Тем более, эти самые два фронта не совсем равноценны — войну с нами шведы начали, чтобы отобрать чужое (пусть когда-то давно оно и принадлежало им), а вот против датчан им придется воевать, чтобы не отдать именно свое, можно сказать, исконное, потому как король датский, вступая в войну, нацеливался на Норвегию или хотя бы на ее часть. А необходимость защиты своей территории, согласитесь, предполагает уже немножко иной уровень мотивации. Впрочем, это их шведские проблемы. У меня, несмотря на весну, и своих хватало.