Будни революции. 1917 год - Андрей Светенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вернемся в Петроград, на Рождественскую, к репортажу в газете «Время»: «Начальник уголовной милиции Кирпичников, предварительно выяснив все связи Костромина, благодаря которым стал известен действующий в эту ночь пароль “АННЕКСИЯ” (в скобках отметим очевидный сарказм наркодельцов в отношении политической повестки дня – “мир без аннексий и контрибуций”. – А. С.) – итак, пароль, плюс четыре условных звонка в дверь, и наряду народной милиции предстала картина оргии. Человек сорок, типичные дамы полусвета, но и девицы 17–19 лет, дочери интеллигентных родителей, то есть те самые, из-за которых и проводилась операция. Шум, переполох, кто-то перерезал провода, погас свет. Но и под светом ручных фонарей милиционеров открылась неприглядная картина. В 12-ти комнатах квартиры опиекурильня, мужчины и женщины в полубессознательном состоянии. Выяснилось, что постоянных клиентов пускали бесплатно, при условии, что приведут новичков, а за дозу морфия брали пять рублей, но только с мужчин. Однако одна молодая девица взмолилась, что ее уже два месяца как силой заставляют присутствовать на всех оргиях, а пристрастившись к морфию, она вынуждена приносить из дома различные ценные вещи. И что она уже пристрастилась к морфию. При обыске, кстати, было обнаружено много пустых кошельков, серебряных портмоне и дамских ридикюлей». В итоге хозяин квартиры и несколько наркодельцов были арестованы, а дело передано в суд. Что ж, очевидная победа Временного правительства над одним отдельно взятым притоном.
15.06
В этот день – 2 июня 1917 года по старому стилю – газета «Время» опубликовала обширное интервью с выдающимся поэтом Валерием Брюсовым о его отношении к реформе русского языка. Поводом явилось то, что Временное правительство заслушало доклад Орфографической комиссии Академии наук, в котором были сделаны поистине революционные предложения об изменении системы правописания и алфавита. Те самые, что были реализованы вскоре после Октябрьской революции. «Я не знаю буквы “ять”, где и как ее писать». Итак, новации не были плодом усилий собственно большевиков. Орфографическая комиссия работала начиная с 1904 года, первый проект представлен в 1912-м, отправлен на доработку… И вот спустя пять лет приговор: отменить буквы «ять», «фита», твердый знак, букву «ер», была такая, ее в ряде случаев писали вместо «е». Например, в слове «советы». Предлагалось даже упразднить употребление мягкого знака в конце слов, заканчивающихся на шипящие. То есть «мыш», «ноч», «печ», «любиш», «не любиш» – пиши без мягкого знака.
Накануне Министерство просвещения издало циркуляр о введении в школах России нового правописания и алфавита уже с 1 сентября 1917 года. Но полемика продолжалась. И поэт Валерий Брюсов высказал свое решительное несогласие с новшествами: «Тут предлагают упростить наше правописание и думают, что это можно сделать, заменив его на фонетическое “то есть пишется, как слышится”. Я считаю, что это гибельная ошибка. В России много говоров, чуть ли не каждая губерния говорит несколько по-своему. Если каждый начет и писать так, как говорит, многое просто станет непонятным. Аканье, оканье, иканье – это произношение, но не правописание. А последнее тем и хорошо, что, написанное по правилам, понятно каждому русскому и останется понятным на века. Кроме того, мы говорим теперь иначе, чем наши деды сто лет назад, но и наши современные речи неизбежно станут непонятными следующим поколениям. И если позволить писать, как слышится и говорится, то придется издавать отдельно книги для Московской, для Костромской или Киевской губерний. Подумать страшно, к каким нелепостям приведет такое кажущееся “упрощение” правописания. Лучше уж школьникам потратить время на усвоение правил орфографии, нежели внести хаос во всю русскую литературу».
Ни Брюсов, ни другие литераторы и словесники, конечно, не могли тогда предвидеть, какую классовую заостренность приобретет орфографическая реформа, какой проверкой на лояльность пролетариату станут сами по себе буквы русского алфавита. Лев Успенский писал об этом в своей книге: «Навеки ушло время, когда не только школьники, учившиеся грамоте, но и весь народ наш буквально бедствовал под игом твердого знака – этой буквы-разбойника, буквы-бездельника, лодыря, буквы-паразита, которым полагалось венчать каждое слово, заканчивающееся на согласную букву. С гневом и негодованием писали о твердом знаке лучшие ученые-языковеды. А защищали его все те, кто желал народу темноты, невежества и угнетения… В 1918-м букве-паразиту и ее хозяевам-паразитам была объявлена решительная война».
После такой безжалостной оценки стоит ли удивляться, почему в первые 10–15 лет после Октябрьской революции привычный нам «твердый знак» был изъят из обращения, фактически репрессирован, а его место в таких нужных советской власти словах, как съезд и подъем, занимал скромный нейтральный местоблюститель – апостроф, или, в просторечии, запятая.
16.06
В этот день – 3 июня 1917 года по старому стилю – новый импульс приобрела тема сотрудничества большевиков с иностранными представителями, которых пресса называла более определенно – агенты. Так, в этот день гражданину Швейцарии Роберту Гримму было предъявлено требование немедленно покинуть пределы России.
Видный политик, социал-демократ, один из основателей компромиссного «двухсполовинного» Интернационала, Гримм после Февральской революции активно помогал вернуться в Россию эмигрантам из числа тех, кому в странах Антанты отказывали в визах, подозревая в сотрудничестве с немцами. Используя связи в швейцарском правительстве, Гримм действовал тайно, чтобы не повредить статус нейтралитета Швейцарии. При этом в мае 1917 года, отправляясь в Петроград, Гримм по просьбе прогермански настроенного швейцарского политика Артура Гофмана согласился прозондировать почву для подписания сепаратного мира между Россией и Германией. И уже после первых встреч с министрами Временного правительства из числа социалистов начал сообщать Гофману, что такой мир вполне возможен при соответствующих гарантиях – в частности, отказа немцев от наступления на Восточном фронте. Одна из телеграмм Роберта Гримма была перехвачена другим иностранным эмиссаром, находившимся тогда в Петрограде, французским социалистом Альбером Тома. Этот человек, разумеется, действовал в интересах Антанты и агитировал русских социалистов за продолжение войны до победного конца. Возник скандал, причем международного масштаба, поскольку Швейцария, повторяю, считалась нейтральной страной, и действия Роберта Гримма сильно подорвали ее авторитет в этом качестве. Гримм был объявлен немецким шпионом и выслан из России. На самом деле он был типичным «полезным идиотом», как
