Измена. Закрывая гештальты - Дора Шабанн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом было оно.
Безумие.
Натуральное безумие.
И его надо было остановить.
Надо.
Остановить.
Но не…
Горячие жёсткие руки, сжимающие талию, скользящие по спине и ниже, жадные, глубокие, страстные поцелуи, кружащаяся голова от восторга, паники и недостатка кислорода.
Смешалось все это в сияющий фейерверками хоровод.
Арина, ты сошла с ума.
Тебе сорок лет.
Что ты творишь?
Он же настолько моложе!
Он же…
Ах!
Будут говорить, что брюки есть преграда для внезапного грехопадения — не верьте.
Врут.
Бессовестно.
Или им просто мужчины не те попадались.
Мне вот на старости лет посчастливилось впечатлить такого, что горизонты мои раздвинулись быстро, широко, резко.
Как и ноги.
Глава 40
Похмелье и прочие неожиданности
'Любовь нечаянно нагрянет,
Когда ее совсем не ждешь,
И каждый вечер сразу станет
Удивительно хорош…'
Василий Лебедев-Кумач «Как много девушек хороших»
Похмелье, та расплата, что наступает после любого хорошего праздника.
А тут я даже толком не осознала ещё всего восторга, а уже «приносят счёт»: стыд и сожаления, угрызения совести и ощущение провала.
Пришла в себя после череды фейерверков в голове, уткнувшись носом в шею Глеба и вцепившись зубами в его шикарную «трапецию».
Да мышцы у него — загляденье…
И не только они.
Езус-Мария, что я наделала⁈
О чем только думала.
Нет, понятно, что не думала, но как теперь вообще?…
— Т-ш-ш, моя медовая девочка! К черту все сожаления, слышишь? Не смей даже… такой кайф даришь… а какая ты сладкая… — Глеб шептал все это мне в висок, пока я пыталась разжать сведенную от восторга челюсть.
Какой позор… холера ясна.
Надо срочно привести себя в порядок, извиниться? Поблагодарить? Мамочки, куда я попала? Какой ужас!
— Ари, малышка, посмотри на меня…
Нет-нет-нет!
Только не это. Я уже чувствую, как огнем горят щеки, полыхают уши, да все лицо и шея тоже.
Ой.
Сильные руки слегка встряхивают меня, одна крепко держит за талию, а вторая нежно приподнимает мое, соперничающее с помидорами, лицо.
Ой, мамочки.
— Девочка моя, ты прекрасна! Я в восторге, моя хорошая, тебе ни к чему смущение. Но, знаешь, я пока недостаточно впечатлился. Порадуй меня еще, пожалуйста, — выдохнул в губы и смял все возражения и возмущения страстным, жестким, подчиняющим поцелуем.
Нет, мне срочно надо прийти в себя, отбросить этот сумасшедший восторг и невероятную чувственную эйфорию.
Я так не могу. Не должна.
Все неправильно. Так нельзя…
Ой, мамочки мои.
Кому были все эти правильные и мудрые слова?
Горячие руки и губы за несколько минут справились с тем, с чем я боролась годами: к чертям снесли все воспитательные установки детства и некий налет цивилизации из отрочества, а про юность с ее запретами я даже не вспомнила.
Заставили забыть про хорошо/правильно/положено.
Заставили забыть про все.
Я ужасная женщина.
Мне так все нравилось.
Катастрофа.
А когда Глеб, целуя, сжимая и поглаживая все на своем пути, рухнул передо мной на колени, в голове будто бы жахнула петарда.
Мои чудесные белые льняные брючки слетели с ног в мгновение ока.
Рваный выдох и жаркий поцелуй в самый центр ощущений взбодрили меня до того, что голос прорезался:
— Глеб, ты что? Нет, не надо…
— Надо-надо, медовая. Мне кажется, я заслужил десерт, м?
Затылок мой знатно жмякнулся об кору дуба, когда невозможно влажные кружева моих трусиков были решительно сдвинуты в сторону.
Дыхание перехватило, когда одна нога моя взлетела и оказалась на широком, мощном плече.
Устроилась очень уютно, как влитая.
Боже, Арина!
— Ари, малышка! — прохрипел Глеб, но там ему никто не ответил.
Да и вообще, на что он рассчитывал?
Когда голова кругом, дыхание через раз, глаза закатились — тут уж не до диалога.
Ой, мамочки мои, катастрофа.
Горячие ладони, сжимающие попу, нежные, но неумолимые губы, выцеловывающие узоры вокруг центра удовольствия, поцелуи и страстный шепот — все это вместе в вечерних сумерках произвели на меня сногсшибательный эффект.
Меня трясло. Я вся была в мурашках и бисеринках пота, ноги дрожали и подгибались, а в ушах стоял непрекращающийся гул.
Если меня тут кондрашка хватит — я не удивлюсь. И даже возражать не стану.
Ох, какой пожар.
Везде.
А потом он сжал твердыми губами самую ценную мою горошину и резко вошел внутрь двумя пальцами.
Голову я не разбила об дерево каким-то чудом, а вот губу прокусила, да.
Поэтому наш невероятно нежный и долгий финальный поцелуй был со вкусом крови.
— Ты волшебная, восхитительная женщина. Жестокая, но щедрая богиня из древних легенд. Ари, моя Ари. Теперь только моя, слышишь? — шептал мне этот сумасшедший, целуя меня везде, куда доставал, помогая одеться и привести себя в порядок.
Шальная улыбка, горящие безумием глаза, судорожно бьющаяся на мощной шее жилка, взлохмаченная мной шевелюра — концентрированный восторг, определенно.
И тестостерон. Вот сейчас он шарашил во все стороны с невероятной силой.
А я только закатывала глаза и с ужасом думала: «А как я домой поеду?», ноги не держат, голова не соображает.
Натурально, восторженная малолетка после первого поцелуя.
Хм.
Поцелуи удались, это бесспорно. И такого рода были впервые, да.
Но, Езус-Мария, это же позор: днем, в историческом центре, с малознакомым парнем, который еще и настолько моложе.
Арина! Это же кошмар.
Зато как здорово было, а?
Вероятно, в глазах моих плескалось не слишком много ума, но эмоций через край, так что Глеб все понял правильно. И до машины меня почти донес. В смысле, сначала повелся на мое: «Я в порядке. Я сама дойду…»
А после того как я чуть не навернулась третий раз, подхватил на руки со словами: «Я счастлив, что смог впечатлить тебя хоть так…»
У машины, опустив меня на землю, долго согревал в объятьях, укачивал и шептал:
— Ты же понимаешь, малышка, что теперь мы вместе? Да, знаю, тебе сложно, но привыкай. Каким надо быть идиотом, чтобы такое сокровище упустить, а?
Я пыталась выбраться из этого порочного и невероятного чувственного омута, но куда там?
— Максимум пару дней тебе на привыкнуть к этой мысли. Прости, больше не выдержу. Без тебя даже дышать трудно, — Глеб поцеловал так, что я вновь забыла кто я и где.
А когда собрала мысли в кучу, обнаружила себя за рулем, а его — салютующего мне рукой с зажатыми в кулаке моими черными кружевами.
Ой-ой.
Нет-нет.
Не сейчас.
Об этом
