100 великих романов - Виорель Ломов

Итак, фабула. В 30 лет Заратустра ушел в горы, где 10 лет провел в отшельничестве. Затем спустился в долину и, встретив святого старца, поразился, что тот «в своем лесу еще не слыхал о том, что Бог мертв». Придя в город, Заратустра стал учить народ о сверхчеловеке. Однако народ больше привлекало зрелище плясуна на канате, который упал с него и разбился. «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над бездной», – изрек Заратустра и понес труп плясуна с собой, но потом решил, что мертвого лучше оставить в дупле. Это внешняя канва начальных событий, насыщенных самыми разными мыслями и речами героя – «О трех превращениях», «О кафедрах добродетели», «О потусторонниках» и т. д. – всего 22 главки, заканчивающихся словами «Так говорил Заратустра» – рефрен, напоминающий турецкий барабан. В конце первой части герой произнес: «Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек». В целом первая часть солнечная и даже радостная.

Во второй части Заратустра вернулся в горы, провел там много лет, вновь спустился в мир, ходил среди людей и изрекал свои чаще всего желчные речи: «Ребенок и зеркало», «На блаженных островах» ит.д. – еще 21 главка, заканчивающиеся не только словом «говорил», но еще и «пел».

В третьей части – 14речей, разбитыхнаподглавки. В четвертой – 17 речей. Последняя – «Знамение». После того как поседевшего в странствиях и раздумьях Заратустру приласкали голуби и лев, он, «сияющий и сильный, как утреннее солнце, подымающееся из-за темных гор», воскликнул: «Сострадание! Сострадание к высшему человеку!» – и покинул свою пещеру.

Прямо скажем, ясности и стройности в романе искать не следует. Одно бесспорно – это энциклопедия афоризмов, не всегда равноценных, но зачастую блестящих. Что касается философского содержания произведения, у специалистов можно найти много интересных соображений, но, думаю, «широкому» читателю они будут крайне неинтересны. Какие же идеи развил автор? Если вспомнить, что через несколько лет после написания «Заратустры» Ницше вдруг «увидел» самого себя в золотом нимбе, а страдания своей души и плоти стал соотносить со страданиями Спасителя человечества, то вполне вероятно, что находясь еще в здравом уме, философ мыслил себя не иначе как основателем новой веры. Впрочем, это только догадка.

Помимо смерти Бога, центральной идеей романа является мысль о том, что человек – промежуточная ступень в превращении обезьяны в сверхчеловека. С этой мыслью связано учение о «воле к власти». Рассматривая проблему морали господ и морали рабов, Ницше предложил выход из тупика в идее сверхчеловека – представителя творческой интеллигенции, героя, стоящего заведомо выше героев толпы. Понятно, что интеллигенция, вышедшая из толпы, охотно подхватила и тиражировала эту идею. А под «волей к власти» Ницше понимал не какое-то стремление или желание, а господство, приказание. Сам Ницше основной концепцией своего произведения считал довольно туманное «Вечное Возвращение того же самого, или всех вещей», запечатленное им в образах спутников Заратустры: орла и змеи. Высшим прозрением автора стало то, что ужасно, оказывается, не Вечное Возвращение, а абсолютный конец.

Ницше устами Заратустры тщетно предостерег человечество: «Туда, где кончается государство, – туда смотрите, братья мои! Разве вы не видите радугу и мосты, ведущие к сверхчеловеку?» Именно это мы и видим сегодня в т. н. цивилизованных странах Запада и в России. На руинах государства шабаш сверхчеловеков заменил созидательный труд простых людей. Но это уже другая песнь.

Ницше не без гордости (и не без оснований) заявлял, что «Заратустрой» он довел немецкий язык до совершенства.

В 1889 г. датский филолог Г. Брандес прочел курс лекций, посвященных учению Ницше, в т. ч. и «Заратустре», после чего и началась окончательная духовная деградация интеллектуальной элиты человечества, напялившей на себя маску сверхчеловека.

На русский язык роман переводили Ю.М. Антоновский, В.В. Рынкевич.

В 1896 г. немецкий композитор Р. Штраус создал симфоническую поэму «Так говорил Заратустра».

По роману был снят единственный короткометражный фильм в 2001 г. (режиссер Н. Зедда).

Эмиль Золя

(1840–1902)

«Жерминаль»

(1885)

На похоронах писателя, вождя и теоретика т. н. «натуралистической школы», главной фигуры в политической либерализации Франции последней трети XIX в. Эмиля Золя (1840–1902) 50-тысячная толпа скандировала: «Жерминаль! Жерминаль! Жерминаль!». «Germinal» – «Жерминаль» (1885) – роман писателя, название которого ассоциировалось у граждан с названием седьмого месяца (21/22марта – 19/20 апреля) французского республиканского календаря (1793–1805), символа весны и возрождения, и с борьбой народа за социальную справедливость. Жерминаль – так называлось восстание в Париже 1–2 апреля 1795 г. (12–13 жерминаля III года Республики), когда голодный люд хлынул в термидорианский Конвент с криком «Хлеба и конституцию 93-го года!». Этот роман, один из 20 томов грандиозной социальной эпопеи писателя – «les Rougon-Macquarts, histoire naturelle etsociale d'une famille sous le second Empire» – «Ругон-Маккары. Биологическая и общественная история одной семьи в эпоху Второй империи» (1871–1893) – стал первым в мировой литературе произведением о рабочем классе и предметом национальной гордости всех французов.

Перенося в литературу приемы научного исследования физио – логов, Золя предпочитал называть свои произведения «экспериментальными романами». В 1867 г. писатель провозгласил, что отныне для него главной задачей является изображение «не характеров, но темпераментов», и погрузился в толщу человеческих пороков и общественных болезней, «как медик… в изучение трупа». На следующий год у Золя возник замысел серии из 10 романов, посвященных одной семье на протяжении четырех-пяти поколений, судьба которой определялась бы главным образом законами наследственности (через пару лет он добавил к ним и социальные законы). Тщательно разработав план, где были намечены основные персонажи эпопеи, и сформулировав задачу «изучить всю Вторую империю (1871–1893), от государственного переворота до наших дней; воплотить в типах современное общество, злодеев и героев», «заклеймить каленым железом» мир стяжателей и рассказать правду о положении рабочих, Золя четверть века работал над созданием «Ругон-Маккаров». Франко-прусская война и Парижская коммуна побудили его раздвинуть рамки цикла и создать еще 10 «документов эпохи». Начав с физиологии, писатель неизбежно пришел к показу социальных причин распада семьи, одни представители которой – потомки предприимчивого Ругона – стали коммерсантами, финансистами, политическими деятелями, а другие – потомки алкоголика Маккара – рабочими, крестьянами, наемными служащими.

В седьмом романе цикла «Западня», с которого, собственно, и пришла к нему слава, Золя впервые обратился к изображению жизни простого люда, показав обездоленность низших классов – не «отверженных» В. Гюго, а ремесленников Парижа. Картина физической и духовной деградации рабочих, написанная писателем, была ужасна, но вскоре он стал «переписывать» ее, мысля народ как олицетворение вечно возрождающейся жизни. В «Жерминале» – тринадцатом романе цикла писатель, выйдя за рамки исторического повествования, придал ему небывалую политическую злободневность и поднял до уровня трагедии.

Действие происходит в шахтерском поселке на севере Франции, где потомственная шахтерская семья старого забойщика Маэ влачит жалкое, почти животное существование. Нищета, каторжный труд и отупение – вечные ее спутники. Точно такие же, как у сотен других углекопов и членов их семей, забывших вкус хлеба. Общая тяжкая доля сблизила несчастных, заставила во главу поставить общие задачи шахтерского коллектива, выше даже собственной жизни.

Главный герой романа механик Этьен Лантье попал на шахту в пору всемирного экономического кризиса, когда жизнь и условия труда шахтеров стали и вовсе невыносимы. Хозяева угольных копей сворачивали производство, увольняли рабочих; свалив ответственность за безопасность труда на самих шахтеров, штрафами урезали им зарплату, снижали расценки. При этом шахтовладельцы устраивали углекопам разносы, ханжески вещая об их черной неблагодарности за то, что им предоставлено дешевое жилье, уголь и, наконец, сама работа. Парижане, изредка наведывавшиеся в эти края, умилялись щедрости хозяев.

Молчаливое рабство шахтеров поразило Этьена и подтолкнуло его к мысли организовать забастовку. После того как в обвале сломал обе ноги младший сын Маэ – Жанлен, возник повод. В дни забастовки Этьен возглавил делегацию, потребовавшую от владельцев шахты ничтожной прибавки платы за каждую вагонетку угля, но хозяева на это не пошли. Вскоре у шахтеров кончились деньги, в поселок стал наведываться комиссар полиции с жандармами, а правление компании задумало уволить наиболее упорных забастовщиков и подстрекателей. Это окончательно ожесточило шахтеров. На компанию продолжала работать только одна шахта. Штрейкбрехеров решили проучить – завязалась драка. Тут же прибыла полиция и армия. В ответ рабочие стали разрушать шахты. Восстание разрослось. С пением «Марсельезы» толпа направилась к правлению, сметая все на своем пути. Начались репрессии, Этьену удалось скрыться. На всех шахтах расставили полицию и солдат, но работа нигде не возобновилась. После того как искалеченный Жанлен убил солдата, столкновение шахтеров с солдатами стало неизбежным. Углекопы, схватив кирпичи, пошли на штыки. Раздались выстрелы. Погибли взрослые, дети, старик Маэ. Бунт подавили, в поселок пожаловали представители власти из Парижа. Замиренных рабочих уговорили выйти на работу. Однако русский анархист машинист Суварин, уповающий только на террор и диверсии, ночью подпилил одну из скреп обшивки, защищавшей шахту от подземных вод, и на следующий день поток прорвал обшивку и затопил шахту. На дне шахты остались несколько человек, среди них Этьен и Катрина Маэ. Едва успев спастись от потока в лабиринте подземелья, Этьени Катрина, которых уже давно связывало глубокое чувство, три дня провели в ожидании смерти. Спасение пришло, но запоздало – девушка умерла. Этьен покинул поселок. Вдова Маэ, потерявшая мужа и дочь, также как и сотни других шахтеров, вышла на работу.