Гостиница - Владимир Васильев (Ташкент)

— Так какого же черта ты суешься в мою с ним разборку? — осклабился предводитель. — Может, у нас это способ такой жить одной жизнью, и иначе мы не умеем… Милые бранятся — только тешатся…

— Я вижу, что он мучается, — ответил Мальчик. — И мне его жалко… А вообще-то, я не задумывался, а действовал инстинктивно… — Что ж, любовь тоже из области инстинктов, — кивнул атаман. — Итак, ты сдержал свое слово: ублажил наши желудки объедками с барского стола, — повел он рукой с ножом над столом. — Ублажишь наш дух, когда мы погрузимся в фантоматические глубины… Ублажил лично меня интеллектуальной беседой, хотя, прямо скажем, не слишком напрягал интеллект… Теперь моя очередь расплачиваться… Слушай, элик!.. Идея! Ведь, как пить дать, ты еще мальчик… Хочешь телку? Вот эту, показал он ножом на Девчонку.

Та вскочила со стула, силясь что-то сказать, но слова явно застряли у нее в горле.

— Посмотри, какая свежесть, — продолжал издевательскую рекламу атаман. — Покажите ему товар! — приказал он помощникам.

Двое тут же вскочили и ловким, явно отработанным движением задрали вверх платье Девчонки, схватив заодно и руки, чтобы она не дергалась. Под платьем не было ничего, кроме обнаженного детского тела с первыми робкими признаками женственности.

— Полюбуйся: она всегда готова! — прокомментировал голосом рыночного торговца атаман. — Стройна и бела, аки березка во поле, но может быть нежна и загадочна, подобно иве плакучей… Ну же, делай иву!.. — подсказал он медлительным подручным.

Те сдернули с Девчонки платье и, сняв заколку, распустили неожиданно пышные волосы, золотистым водопадом рассыпавшиеся по плечам и укрывшие Девчонку по пояс.

— Ну, хороша? — поинтересовался, причмокивая, атаман.

Мальчик молчал, соглашаясь про себя, что живая картина, представленная ему, обладает несомненной эстетической ценностью…

— Смотри-смотри, — не замолкал атаман. — Еще при ней бессознательная гибкость и грация гусеницы, но уже ощущается близкое великолепие бабочки… О, как все это мимолетно, неуловимо!.. Спеши отведать!.. В другом месте не перепадет… Не умеешь — научим, не сможешь — она сама поможет… Делай с нами, делай, как мы, делай лучше нас!.. Свежесть весеннего утра открыта тебе!.. Впрочем, как и всем остальным… Утро принадлежит всем, но не все им пользуются… Сначала этой утренней зарей насладились твои братья-элики. Завлекли на какую-то фазенду, напоили до отключки или на иглу посадили и познавали прелесть женского утра от зари до зари, пока не иссякли… А потом выбросили ее в полном вырубоне на городскую свалку… Где я ее и подобрал… Для того, кто ищет, там много чего полезного можно обнаружить… У нас оттуда полный комплект аудио и видеотехники… Небольшой ремонт и… Ее тоже пришлось слегка подремонтировать, но зато теперь можно пользоваться без ограничений… Хотя, конечно, в разумных пределах. С ней все в порядке, но рефлекс — когда поддаст, нестерпимо хочется… Помоги же бедной девочке…

Мальчик не предпринимал никаких активных действий, во-первых, потому что прекрасно чувствовал провокационность ситуации, во-вторых, не ощущал ни малейшего протеста со стороны Девчонки. Казалось, что она, вообще, ничего не видит и не слышит, пребывая где-то в иных измерениях.

Мальчик искренне не понимал, как этот хитрый атаман может рассчитывать на его сексуальную рекцию в данной ситуации. Да и обнаженное тело — это совсем не то, что могло бы вызвать ее в нем. Он привык к обнаженности. И свертницы его в бассейне и спортзале по древнегреческим образцам не слишком закрывались, и у взрослых женщин это было не принято — таился только самый-самый минимум, и видеопродукция не делала секрета из обнаженной натуры, и великое искусство явно к ней благоволило, и мама в домашней обстановке предпочитала откровенное «ню». И хотя бабушка ворчала частенько по этому поводу, мама только подхихикивала и делала по-своему. А однажды он услышал загадочную фразу, которую мама сказала бабушке, считая, что его нет поблизости: «Когда-то он хотел этого и не имел… Пусть же теперь оно принадлежит ему… Быть может, он за этим и вернулся?..»

До сих пор Мальчик не мог разгадать таинственного смысла этой фразы, хотя искренне пытался, но одновременно и боялся, чувствуя в разгадке что-то страшное.

Учитывая все это, надежды атамана были, просто, смехотворны. А может, он и не надеялся, а только издевался?.. Ведь ясно же, что данная ситуация может вызвать сексуальные эмоции только у совершеннейшего маньяка!..

— Отпусти кота! — потребовал Мальчик.

— Что ж, похвально, похвально! — кивнул атаман, словно подтверждая ожидаемость результата. — Отпустите ее, — приказал он подручным, и они отпустили руки Девчонки.

Она, демонстрируя полное равнодушие к одежде, откинула волосы за спину, села к столу, плеснула в стопку коньяка и выпила в одиночестве.

— Состояние фрустрации, — осуждающе посмотрел на Мальчика атаман.

— Ну, раз тебе кот дороже человека, перейдем к коту… Я отпущу его… Мальчик сделал шаг вперед.

Атаман предостерегающе поднял руку с ножом.

— Но при одном, последнем условии… Посмотрим, насколько искрення твоя жалость… Вернее, у вас, у мессий, это называется — сострадание…

— Какое условие? — внезапно охрипнув, спросил Мальчик, чувствуя очередной подвох.

— Ты должен занять его место, — невинным тоном ответил атаман.

— Не понял? — воззрился на него Мальчик.

Пацаны и Девчонка оторвали свои взгляды от стола и повернулись к атаману, почувствовав новое развлечение.

— Что ж тут непонятного? — удивился атаман. — Разумеется, с учетом масштабного коэффициента ты должен занять место этого кота на кресте… Точнее, на Х-ресте… Вот на этом!..

Он нажал какую-то кнопку на подлокотнике «трона» и подвал залил яркий свет. Вместе со светом на пол упала тень буквы «Х». Мальчик резко обернулся. Его ослепил яркий луч прожектора, укрепленного на потолке за громадной деревянной буквой «Х», опирающейся на две собственных «ноги» и на угадывающуюся сзади третью.

Буква была слишком велика для Мальчика. Она нависала над ним и подавляла. Видимо, слепящий свет прожектора усиливал эффект. Мальчик растерянно посмотрел на развлекающуюся компанию.

Атаман просиял, заметив его растерянность.

— Впечатляет?!.. Мое изобретение, — гордо признался он. — Великий символ Сущего… Великий, вечно неизвестный «икс» Бытия… «Икс — хромосома», порождающая нас в недрах этих телок… Символ Бытия, вечно перетекающего в Небытие… Мы настолько привыкли к нему, что не замечаем, как от рождения до смерти распяты на этом «иксе»… А если даже русское «Ха», то все равно: хрен — корень жизни и вечная насмешка бытия: ха-ха-ха… И имя Христа не случайно начинается с этой буквы…