Волкодав - Мария Васильевна Семенова

её, и увидишь не изнанку с торчащими нитками, а такой же узор. Разве только день в этом птичьем лесу сменится ночью, потому что серебристая изнанка листьев обернётся лунным блеском на верхней их стороне, да в ярких пятнышках на хвостах и крыльях пернатых поменяются местами цвета. Искусство подобной работы вельхские мастерицы ревниво хранили, передавая от матери к дочери. Вот такая комнатка, напоминавшая и добрую веннскую избу, и круглый вельхский дом под соломенной крышей, вместо внутренних стен разгороженный занавесями. Славно в таком месте и беседу вести, и за столом угощаться, и хорошие сны под одеялом смотреть…

Когда же вечер сделался поздним и горцы, а с ними Клочок Волк, собрались уходить, светлокожий Йарра чуть задержался на пороге, приотстав от названых братьев.

«Вот, – сказал он тихо, чтобы никто не слышал, – возьми…»

И в руку Волкодаву лёг маленький обрывок тесёмки, вернее, один сложный узел с подвязанным к нему другим, поменьше. Венн присмотрелся, и чем дольше смотрел, тем большее чувство странной тревоги внушала ему переплетённая нить. Хотя, спрашивается, что может быть тревожного в обычной одноцветной тесёмке? Или… всё-таки не вполне обычной?

«Что это? – спросил он столь же тихо, ибо понял, что Йарра понизил голос совсем не случайно. – Вот тут моё прозвище, как я понимаю. А большой узел что значит?»

«У нас с ним не шутят, потому что имя ему беда, – сказал Йарра. – По дороге, которую ты завтра начнёшь измерять, когда-нибудь пройдёт хоть один итигул. Или просто кто-то, кто нам родня. И если он найдёт этот знак, мы поймём, что с тобой случилось несчастье, и поможем тебе. Или… – тут он помолчал, – или отомстим за тебя».

Волкодав пристально посмотрел ему в глаза… Произнеси такое почти любой из тин-виленских мальчишек, можно было бы заподозрить пустую ребяческую трепотню, ибо есть ли на свете мальчишки, не жаждущие опасных приключений и тайн? Беда была в том, что Йарра ни к каким приключениям не стремился, наоборот, он успел их повидать столько, что хватило бы на несколько взрослых. Он вправду был ещё подростком, но что такое беда, знал даже слишком хорошо. И потому Волкодав принял у него знак выручки и отмщения, не переменившись в лице, и лишь коротко поблагодарил:

«Спасибо тебе».

Уж так расположена и устроена была Тин-Вилена, что никто из путешествующих сушей (горой, как выразились бы венны) этими местами на север или на юг не мог её обойти. Разросшийся город занимал почти всё пространство между бухтой и непролазными обрывами предгорий. Хочешь не хочешь – посети выселки, а то и старый город, Серёдку. Заплати пошлину, если идёшь без товара и, стало быть, не собираешься ничего продавать…

Волкодав с Клочком, мономатанцем Урсаги и двоими итигулами уже выходили в ворота, отделявшие старый город от северных выселок, когда слуха бывшего Наставника достиг голос нищего калеки, сидевшего на земле возле ворот.

– Подайте на хлеб, добрые люди… Пять дней не жрамши, брюхо к спине липнет… Подайте, добрые люди…

Прежде этого человека здесь никто из них не видал. Одну ногу он поджимал под себя, а другую вытянул прямо вперёд; засученная штанина позволяла видеть струпья и язвы, густо испещрившие нездоровую синюшную кожу.

Нынче у Волкодава, против всякого обыкновения, был при себе полный кошелёк денег, однако за просто так он их кому попало раздавать вовсе не собирался. Он вообще особым милосердием не отличался и, в частности, полагал, что этот нищий вполне мог бы если не тянуть с рыбаками сети, то чинить их, сидя на берегу, – уж точно. Не хочешь? Предпочитаешь клянчить на пропитание, сидя в пыли и обрядившись в рогожу[36], чего ни один человек, сохранивший к себе мало-мальское уважение, не сотворит?.. Ну и моё-то какое дело, добудешь ты себе пожрать или нет?..

Похоже, сегодня такого же мнения дружно придерживалось большинство горожан и заезжих. Подавали плохо. Кривобокая глиняная мисочка для милостыни стояла почти пустая. Попрошайка даже не заметил оглянувшегося прохожего и продолжал бубнить себе под нос, негромко, привычно, на одной ноте:

– Подайте на хлеб… В Самоцветных горах оставил я свою жизнь… Подайте…

«Что???»

Совсем неожиданно для учеников Волкодав шагнул в сторону – и опустился перед нищим на корточки.

– Говоришь, в Самоцветных горах?

Подобных просителей милостыни он немало встречал в Саккареме, у границы которого, в сердце дикого и почти непроходимого горного края, не присвоенного ни одной соседней державой, высились три проклятых Зуба. Встречались среди тех нищих всамделишные бывшие каторжники, кем-то отысканные и выкупленные из неволи, но успевшие утратить и силы, и волю к деятельной жизни: даже свобода не могла их исцелить, и они сломанными щепками плыли в никуда по течению дней… Были, как водится, и обманщики…

Здесь, в Тин-Вилене, нищих калек, поминавших загубленную на подземной каторге жизнь, Волкодав не встречал ещё ни единого разу. «Эк же тебя, братец, далеко занесло…»

Побирушка запоздало встрепенулся, поднял голову. Неопрятная борода, мешки под глазами… На какую-то долю мгновения Волкодав успел перехватить цепкий, ощупывающий взгляд.

Глаза нищего, впрочем, тут же снова стали тусклыми и тупыми – глаза человека, думающего не о жизни, а только о том, как бы прожить-пережить сегодняшний день. Раздобыть грошик-другой – кусочек съестного – и по возможности выпить… Однако и Волкодав не вчера начал присматриваться к людям. Краткого мгновения оказалось достаточно. «Так… Понятно…»

Взгляд лицедея.

Когда-то – он был тогда гораздо моложе и понятия не имел о многом из того, к чему привыкли жители больших городов, – он впервые увидел представление на рыночной площади. Представляли, как водится, легенду о древних героях, соратниках Богов в битвах со Злом. Юный венн, тогда уже, впрочем, носивший в волосах изрядно горного снега, протолкался к самым подмосткам… Увиденное захватило его. Человек в латах и чудовищной маске – воин Тьмы – заносил меч над головой поверженного героя, и Волкодав, хотя понимал, что всё совершалось вроде не очень по-настоящему, едва не рванулся на выручку… так, как делали дома, когда ряженые представали кто Изначальным Кузнецом, кто Богом Грозы, а кто и вовсе Мораной… Но тут он рассмотрел глаза лицедея, которого собрался было спасать. Это не были глаза героя, пытавшегося не дать Солнцу погаснуть. Это были глаза опытного ремесленника, прикидывающего, хорошо ли удалось сегодняшнее изделие и, стало быть, велика ли окажется выручка.

И наваждение сразу рассеялось: злодейский меч вновь стал крашеной деревяшкой, а кровь, текущая из жутких ран, – соком вишен, ловко раздавленных под одеждой. Венн повернулся к подмосткам спиной и начал проталкиваться обратно,