Королевство грез - Джудит Макнот

Ройс поднял было руку, потом опустил, понимая, что она изо всех сил старается сдерживаться и не примет утешительного жеста, который сломает ее.

— Это был несчастный случай, — мягко проговорил он. Она испустила длинный ровный вздох:

— По мнению Александра, нет. Он, наверно, был где-то поблизости, потому что рассказывал всем и каждому, что слышал, как Бекки звала меня по имени, и это правда. Но еще он говорил, что мы поссорились и что будто бы я столкнула ее в воду.

— Как же он объяснил, что на вас была мокрая одежда? — коротко спросил Ройс.

— Он сказал, — отвечала Дженни со вздохом, — что я толкнула ее, постояла, а уж потом принялась спасать. Александру, — добавила она, — уже сообщили, что он, а не я будет наследовать отцу и носить титул лэрда. Только ему этого показалось мало — он хотел опозорить меня и добиться изгнания. После этого случая он без особого труда достиг цели.

— Каким образом?

Ее хрупкие плечи слегка передернулись.

— Еще несколько злобных выдумок и вывернутой наизнанку правды — дом арендатора был внезапно охвачен огнем в ночь после того, как я поспорила по поводу веса мешка с зерном, доставленного им в замок. Ну и другие подобные вещи.

Она медленно подняла синие, блестящие от слез глаза, к изумлению Ройса, попыталась улыбнуться и спросила:

— Видите мои волосы?

Ройс взглянул на золотисто-рыжие локоны, которыми любовался не одну неделю, и кивнул.

Дженни сдавленным голосом продолжала:

— Они всегда были жуткого цвета. А теперь стали такие же, как у Бекки… Бекки знала… как я… восхищаюсь ее волосами, — судорожно шептала она, — и… и мне хочется думать, что она мне их подарила. Дала понять, что она знает… как я пыталась ее спасти.

Незнакомый болезненный спазм перехватил грудь Ройса, рука его, потянувшись к ее щеке, задрожала, но Дженни отстранилась и, хотя ее огромные синие глаза переполняли непролитые слезы, не дрогнула и не расплакалась. Теперь наконец-то он понял, почему эта милая молоденькая девушка ни разу не плакала с момента своего пленения. Гордость и храбрость никогда не позволяли Дженнифер Меррик потерять самообладание и заплакать. По сравнению с тем, что ей уже довелось пережить, звонкая трепка, которую он ей задал, совершеннейший пустяк.

Не зная, что делать, Ройс пошел в спальню, налил в кружку вина из графина и принес ей.

— Выпейте, — решительно предложил он.

И с облегчением увидел, что она уже справилась с тоской и печалью и на губах ее при звуках его непреднамеренно отрывистых слов заиграла очаровательная улыбка.

— Похоже, милорд, — отвечала она, — вы вечно намерены совать мне в руки спиртное.

— Только преследуя неблаговидные цели, — пошутил он, и она фыркнула.

Сделав глоток, Дженни отставила кружку в сторону, скрестила руки на низеньком парапете и снова уставилась вдаль, словно что-то манило ее туда. Ройс пытливо глядел на нее, не в силах выбросить из головы ее откровения, чувствуя необходимость сказать что-нибудь ободряющее;

— В любом случае я сомневаюсь, чтоб вам понравилось нести ответственность за свой клан.

Она покачала головой и тихо молвила:

— Понравилось бы в любом случае. Я вижу, что очень многое надо бы делать иначе. Есть вещи, которые женщины замечают, а мужчины нет. И я о многом узнала от матери аббатисы. Есть новые ткацкие станки, и ваши, английские, гораздо лучше наших; есть новые способы выращивать хлеб… сотни других вещей, которые можно делать по-другому и с большим успехом.

Не в состоянии обсуждать сравнительные преимущества одних ткацких станков и способов выращивания хлеба перед другими, Ройс на пробу привел другой аргумент:

— Не можете же вы положить всю свою жизнь на то, чтоб оправдываться перед кланом.

— Могу, — тихо, но с яростной силой сказала она. — Я сделаю все, чтобы они снова считали меня своей. Это мои родичи. Их кровь течет в моих жилах, а моя — в их.

— Лучше бы вам позабыть обо всем этом, — уговаривал Ройс. — Я думаю, вы взялись за задачу, которую невозможно решить.

— Между прочим, в последнее время решение было не столь невозможным, как вы думаете, — возразила она, и прекрасное, повернутое в профиль лицо обрело торжественное выражение. — Уильям когда-нибудь станет графом, а он милый и замечательный мальчик… да нет, мужчина, ему уже двадцать. Он не такой сильный, каким был Александр, и не такой, каков Малькольм, но учен и отличается мудростью и верностью. Он хорошо понимает мое положение в клане и, став лордом, постарался бы все уладить. Но нынешней ночью это действительно стало невозможным.

— При чем тут нынешняя ночь? Дженни подняла на него глаза, и он вспомнил глаза раненой лани, хотя голос ее звучал спокойно и ровно:

— Нынешней ночью я стала незаконной супругою злейшего врага моего семейства… любовницей врага моего народа. Прежде родичи презирали меня за то, чего я не делала. Теперь у них появился хороший повод презирать меня за то, что я сделала, равно как и мне самой есть за что себя презирать. На сей раз я совершила непоправимое. Даже Господь не сможет меня простить…

Справедливое обвинение в прелюбодеянии ранило Ройса сильней, чем он пожелал бы признаться, но чувство вины облегчалось сознанием, что жизнь, которой она лишилась, вряд ли стоит считать настоящей жизнью. Протянув руки, он крепко взял ее за плечи, повернул к себе лицом, заставив смотреть в глаза. И даже когда заговорил, преисполненный сочувствия и заботы, чресла его напряглись, мгновенно отозвавшись на ее близость.

— Дженнифер, — проговорил он с мягкой решимостью, — не знаю, как обстоят дела между вами и вашими родичами, но мы с вами были близки, и теперь этого ничто не изменит.

— А если бы вы могли изменить, — возмущенно сказала она, — изменили бы?

Ройс опустил взгляд на невероятно желанную юную женщину, которая в этот самый момент огнем жгла его тело, и спокойно и честно ответил:

— Нет.

— Ну и не трудитесь прикидываться огорченным, — отрезала она.

Губы его дрогнули в безрадостной улыбке, рука скользнула по ее щеке к затылку.

— Я вам кажусь огорченным? Нет, я не огорчен. Я сожалею о пережитом вами унижении, но не жалею о том, что овладел вами час назад, и не пожалею о том, что вновь овладею вами через несколько минут, и намерен совершить это.

Она смерила его надменным взглядом при сем заявлении, но Ройс наклонился к ней и проговорил то, что собирался сказать:

— Я не верю ни в вашего Бога, ни в какого другого, но верующие в Него говорили мне, будто ваш Бог, по общему мнению, справедлив. Ежели это правда, — продолжал он размеренным и философским тоном, — Он, несомненно, сочтет вас невиновной в случившемся. В конце концов вы всего лишь согласились на предложенную мною сделку, опасаясь за жизнь сестры. Тут не ваша вина, а моя. И то, что произошло между нами в постели, тоже свершилось против вашей воли. Ведь так?