Радость моих серых дней (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна

Проваливаюсь в спасительный поверхностный сон. Стараюсь не думать о том, что меня пугает. Раньше и в поле рожали, верно? Я доверюсь природе, своему телу и Богу. И вместе мы справимся.

Просыпаюсь от ощущения сырости. Воды начали подтекать. Значит… плодный пузырь лопнул. Болезненная схватка заставляет меня вскрикнуть и свернуться вокруг живота.

Но стоит ей затихнуть, как я медленно поднимаюсь и смотрю на стекающую по ногам влагу. Вроде, воды чистые и прозрачные. Всё должно быть хорошо.

Я размеренно хожу по бетонному полу босыми ногами и выполняю успокаивающие дыхательные упражнения. Настраиваю себя на благоприятный исход.

Сегодня родится наш сын. Пусть не так, как мы планировали. Пусть без Тихона за спиной. Но я справлюсь.

Потому что у меня просто нет другого выбора.

В этой сложной ситуации именно от меня зависит жизнь моего ребёнка. Мне не на кого переложить ответственность. Не с кем разделить этот момент. Рядом нет бригады врачей. Нет платного акушера, который сдувал бы с меня пылинки и руководил процессом. Нет Тихона, который смог бы позаботиться обо мне. Я одна.

Дышу на каждой схватке. Стараюсь продышать каждую. Вспоминаю наставления акушерки на курсах. Это продолжается бесконечно долго. Многочисленные минуты складываются в часы, а схватки лишь усиливаются и усиливаются. Мне кажется, это никогда не закончится.

Но лучше так. Потому что меня пугает вариант, в котором родовая деятельность прекратится. На этом этапе невозможно отмотать назад. Если я не справлюсь… мой сын умрёт от кислородного голодания. Прямо во мне…

Я молю Бога, чтобы он не допустил этого. Стараюсь не думать о плохом, но ничего не могу с собой поделать. Мне страшно. Меня пугает происходящее. И ещё сильнее — что я стану делать, когда ребёнок родится и пуповина отпульсирует?

Я надеюсь, что у меня останутся силы, чтобы решить эту задачу. Я надеюсь, что я не потеряю сознание. Что я продолжу существовать. Хотя бы до тех пор, пока мой сын не будет в безопасности.

Схватки становятся невыносимо долгими, и я чувствую позыв сходить в туалет. Я знаю, что это значит. Потуги… Я делаю жадный глоток воды. Последний. Сажусь на корточки над матрасом. Подо мной — сложенное в несколько раз пальто.

Я закрываю глаза и прислушиваюсь к организму. Чувствую начало потуги, дышу и тужусь. От боли кружится голова. Чувствую во рту вкус крови — губа треснула и кровоточит.

На следующей потуге я почти теряю самообладание. Я начинаю тихо плакать и выть от боли. Внутри меня разгорается болезненное пламя. Словно внутренности трещат по швам.

Тонкой струйкой по ноге стекает алая кровь. Она оставляет обжигающую неровную дорожку. Кровавый след. Перед глазами темнеет. Я не могу позволить себе быть слабой. Не могу позволить сдаться.

На следующей потуге я чувствую пульсирующую раздирающую боль. Слышу, как рвётся что-то внутри меня. Возможно, это родовые пути под телом моего сына. Слышу рваные крики. Словно со стороны. В надежде смотрю на дверь, но потом я понимаю, что кричу сама.

На следующей потуге кровь уже не струится, а вытекает в огромных количествах. Я чувствую, что силы покидают меня с каждым миллилитром кровотечения.

На следующей потуге я падаю без сил. Обрушиваюсь на матрас. Стараюсь принять безобидную позу. Стараюсь не навредить ребёнку, который пытается пробраться сквозь родовые пути.

На следующей потуге я теряю сознание от яркой вспышки боли.

И я молю Бога, чтобы Он забрал меня, если Он заберёт моё дитя. Потому что в этом случае моя жизнь не будет иметь для меня никакого значения. А ещё… я никогда не смогу снова посмотреть в глаза Тихону и сказать, что я не справилась. Не смогла защитить нашего сына. Что я так сильно подвела его доверие.

Глава 52

Он.

В следственном изоляторе тусклые лампы, зелёные стены и ощущение сдавленности. Меня угнетает ожидание. Пребывание здесь. Я смотрю по сторонам, а вижу лишь старый стул по другую сторону от стола, маленькое окошко с решёткой под самым потолком, тусклую лампу, покачивающуюся из стороны в сторону.

Наконец дверь открывается, и конвоир впускает его. Человека, к которому я пришёл в поисках ответов. Отца Севиндж.

— Служивый? — удивляется Василий. — Не ожидал… Вот так встреча!

Он ухмыляется, глядя на меня. Я делаю глубокий вдох, усмиряя чувства. Я здесь не ради себя. Больше нет. Этот человек больше не интересует меня. Если только он не может мне помочь. Если только он не откажется спасти мою жену. Спасти свою дочь.

Я извлекаю из кармана свёрток с бутербродами. Он удивлённо смотрит.

— Больше ничего не позволили, — говорю ему нехотя.

Выкладываю на стол еду. Следом извлекаю ещё один свёрток. Сигареты. Россыпью. Спички. Россыпью. С оторванными тёрками коробков.

— Что случилось, служивый? — подбирается мужчина.

Мы оба знаем, что просто так я бы не пришёл. Лишь по очень веской причине.

— Мне дали всего час, Рогоз. — предупреждаю я. — Ешь, а я расскажу тебе историю.

Он набрасывается на еду, пока я рассказываю с самого начала, как встретил его дочь. Рассказываю всё, что мне известно. Всё, что вскрылось за прошедшую неделю.

— Я прошу тебя назвать мне все имена, — заканчиваю я. — Они забрали её. Снова. Они забрали Севиндж. Она беременна. Сын… должен родиться со дня на день. Я должен их найти.

Я прокручиваю кольцо вокруг пальца. Он смотрит на блестящий металл и прикрывает глаза, раздумывая.

— Внучок, значит, — усмехается он. — Не ожидал… Асланбек-паскуда, больше некому. Он контролирует торговлю людьми. Хотел породниться с Валидом, тот бордели держит по всей стране. Чтобы передать бизнес его сыну, за которого бы отдал Севиндж. Да видно что-то пошло не по его плану.

— Слышал про должок в триста тысяч, — киваю я. — Видимо, сначала решил продать твою дочь за рубежом. Но ей удалось спастись. Потом, когда ты нарисовался и я отправил её домой, он придумал новый план — выслать её в бордель на отработку. Но я её забрал. Не понимаю одного, какая выгода ему организовывать похищение беременной.

— Он узнал про наследника — это раз, — говорит Василий, — а два — через пару месяцев после родов её всё так же можно сбагрить в бордель. В этом плане беременная выгоднее, чем с младенцем на руках. Младенец — это шумно. Ребёнка не накачаешь без страха навредить, а ему нужен здоровый наследник.

— Зачем?

— Чтобы вылепить и воспитать под себя, — усмехается он. — Служивый, дела нужно кому-то передавать.

Скриплю зубами. Вот чего задумал! Сына моего в террористы определил. А жену… Не хочу думать…

— Ты знаешь, где их хаты?

— Нет, — с сожалением качает он головой. — Я не лез в эту тему. Оружие и наркотики — это одно, а живые люди — совсем другое.

Я удивляюсь, но вида не показываю.

— Валид знает, — Рогоз хватает мою руку. — Должен знать.

Я встаю.

— Тогда поболтаю с ним. — коротко киваю Василию. — Спасибо.

— Погоди, — говорит он, и я нетерпеливо замираю. — Ты приглядишь за ней? За Севиндж? Теперь у неё никого нет. Некому будет довериться.

— У неё есть муж, — я усмехаюсь тестю. — У нас будет сын. Не переживай за дочь, Рогоз. Она в надёжных руках. Найду её. Из-под земли достану. Обещаю.

***

Врываюсь, выбив дверь. Чеченцы в спешке пакуют вещи. Даже и не замечают меня сразу. Мать и сын. Валида нет.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает парень лет шестнадцати. — Кто вы?

— Эльдар, ступай в кухню, — велит ему мать. — Это ко мне.

— Как скажете, матушка.

Пацан скрывается. Женщина смотрит внимательно.

— Валида нет. Он в отъезде. — бросает она. — А я ничего не знаю.

— Вы даже не спросили, чего я хочу узнать из того, чего вы не знаете, — усмехаюсь я. — Где она?

— Я не знаю, — твердит она.

— Мамаша, у меня нет ни времени, ни желания любезничать. Просто скажи адрес, и я позволю тебе увезти сына. Считай, обмен равноценный. Твой сын за моего.