Штосс (сборник) - Сергей Антонов

– Как думаешь, душа моя, – поинтересовался Чубей у собеседницы. – Может мне династию основать?

– А, че, Миша, стесняться? Основывай. Михаил Первый! Звучит.

– А народ?

– Народ… Пару-тройка референдумов и народ династию Чубеев узаконит. Чем ты хуже Романовых, Меровингов и Габсбургов?

– Ничуть не хуже. Хм… Династия Чубеев…

Мишка закрыл глаза, вздохнул и погрузился в сон.

В эту ночь президент спал крепко, без сновидений, как человек, честно выполнивший свой долг перед отчизной. Теперь он был не один. В управлении страной Чубею помогали свои, закаленные в боях, проверенные в деле, а главное – до конца преданные люди.

Глава шестнадцатая,

последняя, самая короткая, но вселяющая оптимизм и веру в завтрашний день.

На Нижние Чмыри опустился вечер. Малиновый солнечный диск больше чем наполовину скрылся за лесом. Светило посылало свой прощальный цвет Чмыревке, воды которой сделалась в лучах заката настолько красивыми, что даже уродливый остов плотины, строительство которой когда-то начинал сам президент, не портил пейзажа. У подножия памятнику Григорию Бурому сидели Никита Кулачков и Мамед Култуяров. На газете между ними краснела горка нарезанных помидоров, истекало жиром сало и призывно поблескивала стеклянными боками непочатая бутылка самогона. Мужики так залюбовались закатом, что на какое-то время забыли о цели своего прихода к реке. Кулачков поднял глаза вверх и посмотрел на памятник. Отлитый из бронзы Гриня поразительно напоминал оригинал. Скульптору удалось передать и худобу Бурого, и его непомерно длинные руки, и многозначительный прищур глазенок, при жизни сверкавших бесовским блеском. Каменный плащ доходил до колен, открывая взору высокие резиновые сапоги, с заткнутым за голенище кнутом. Вскинутая рука памятника была направлена в сторону деревни, словно Гриня собирался осенить Нижние Чмыри крестным знамением. Казалось, Бурый вот-вот сойдет со своего постамента, чтобы хряпнуть самогоночки и отправиться на колхозный склад воровать комбикорм. Все эти святотатственные мысли вдребезги разбивались о мраморную табличку, надпись на которой гласила: «Верному соратнику ПРЕЗИДЕНТА, павшему в борьбе за светлое будущее. Ты вечно с нами, Гриша!».

Кулачков прочитал эпитафию в тысячный раз и в тысячный раз на его глаза навернулись слезы.

– Эх, Мамедушка, а вспомни, какой он был!

– Настоящий мужик, нижнечмыринский, – согласился Култуяров, разливая самогон по стаканам. – Я ему как-то говорю: пойдем, Гриня, пропустим по маленькой. А он: нельзя, Мамед, если нажрусь, кто рядом с Михаилом Фомичем окажется? Кто поможет ему добрым советом? Кто подставит плечо в трудную минуту? Эх, едрит все в дышло! Каких людей теряем!

Последние слова Мамед произнес с надрывом и его скуластому, смуглому лицу ручьем побежали слезы.

– Брось! – принялся успокаивать друга Кулачков. – Не надо плакать. Ему сейчас лучше, чем нам.

– Точно, – всхлипнул Култуяров, шмыгая носом. – В раю, небось, автолавка приезжает чаще, чем раз в неделю. Улицы там асфальтированы, а вместо стадиона – парикмахерская.

Представления Мамеда о рае на минуту выбили Никиту из колеи. Он, наверное, представил себе Гриню, подстригающего усы в райской парикмахерской и забыл о стакане в руке.

– И менты там, подобрее, чем наши, волки позорные, – закончил Култуяров. – Ну, за Гришку!

– Стоя! – очнулся от фантазий Кулачков. – За него только стоя!

Дружки встали и выпили за упокой души, светлую память Бурого. После этого Никиту потянуло в дебри высокой политики.

– Поеду-ка я на прием к самому Михаилу Фомичу. Ничего, что неоднократно судим, президенту сейчас ой как свои люди нужны.

– Думаешь, вспомнит он тебя? – усомнился Мамед.

– Всенепременно. Не одну бутылку вместе выпили, а однажды, стыдно признаться, я президенту собственноручно рыло набил.

Кулачков оглянулся по сторонам и, убедившись, что их не подслушивают, продолжил:

– Разве в государстве для меня местечка не найдется?

– Ха! И где ж твое местечко?

– Ну, например, в сфере борьбы с криминалом. Зря я что ли пятнадцать годков нары полировал? Я этот самый криминал изнутри знаю, А это, друг Мамед, в нынешних политических и экономических условиях очень актуально.

После второго стакана Култуяров решил, что тоже поедет к президенту.

– У меня шансов даже больше чем у тебя, Никитка, – Мамед сунул под нос Кулачкову под нос свои, даже шапочно не знакомые с мылом ладошки. – Этими самыми ручонками я ось у телеги подпилил. Когда на Михал Фомича покушение организовывалось.

– Орел! А в какую сферу подашься?

– Могу по вопросам национальностей, а могу, черт побери, и по сексуальным меньшинствам! Козу-то, если помнишь, я лично отоварил! По самые помидорки!

Кулачков признал обоснованность претензий Мамеда на место в госаппарате и благосклонно разрешил ему ехать в столицу вместе с собой.

– Эх и заживем, Мамед! – выдал Никита после третьей. – Бабы, водка, квартиры, дачи, сауны!

– Нельзя с такими глупыми мыслями за важное дело браться! – вконец окосевший Култуяров погрозил Кулачкову пальцем. – Ты, можно сказать без пяти минут государев человек, а думаешь о всякой ерунде! Нам с тобой брат, экономику поднимать, родненькую Белибердусь на мировую арену выводить!

– А если не примет? – вдруг затревожился Никита. – Все-таки Чубей – президент. До нас ли ему?

– До нас, до нас, – успокоил Мамед. – Не забыл, поди, что еще год назад таким же говном, как мы был. Примет. Гарантирую. Он все-таки из простого народа. Все чаяния и мысли белибердусов назубок знает.

– А ты типа – белибердус!

– А кто ж я, по-твоему?

– Чурка ты неотесанная! Только и умеешь, что козе хвост задирать!

– А ты – петух! Расскажи, как в зоне возле «параши» спал!

– Я? Возле?

Кулачков вскочил и влепил Култуярову такую оплеуху, что голова будущего министра по вопросам национальностей закачалась, как маятник. Мамед не остался в долгу и ткнул советника по проблемам криминала кулаком в солнечное сплетение. Через минуту, сплетясь, как две змеи во время спаривания, дружки скатились к илистому берегу Чмыревки. Поединок проходил на живописном фоне недостроенной плотины. Над деревней уже поднялась луна, а Мамед и Никитка все еще обменивались тумаками. Лунный свет лился на крыши ветхих избенок, на стадион, который вернулся в первобытное состояние Чертова Лога, на склад комбикорма, из ворот которого президент начал свое восхождение к сверкающим вершинам власти.

После отъезда Чубей-Оторвина в столицу в Нижних Чмырях все вернулось на круги своя. Валилось все, что должно было валиться. Зарастало бурьяном, то, что должно было зарасти. Впрочем, нижнечмыринцы, большая часть которых уже перебралась в столицу, не сетовали на свою горькую участь. Ведь сам президент, едва ли не каждый день твердил в своих речах о том, что нынешние достижения оценят даже не внуки, а скорее правнуки белибердусов. Бывший пастух наверняка знал, о чем говорит и четко представлял на кого опираться в своей борьбе за светлое будущее. Ничего, что двое из этой славной когорты пьяные в дымину сейчас катались в грязи. Наступит утро, они помирятся и возьмут два билета до столицы Белибердуси. Если не будет денег, то поедут зайцами. В любом случае даже эти прощелыги выполнят свою миссию. Ведь кадры решали и решают все. А кадров у белибердусов всегда хватало.