Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

свете не было б ни тирании, ни насилия, ни попрания прав человека… короче говоря, тот, кто нас сверг, будет свергнут сам!

Башня вдруг начала чуть крениться. Сначала совсем чуть-чуть, но… Ромка вдруг, как в озарении, сразу всё понял – увидел. Она кренилась точь-в-точь, как та мачта на Змеином корабле. С этого момента все сомнения отпали…

– Никакой, мам, это был не Нимрод! – возбуждённо рассказывал мне Ромка, проснувшись после получасовой дневной дрёмы. – Это всё тот же наш старый знакомый.

– Нет, почему же не Нимрод! – неожиданно для сына возразила я, тоже уже всё поняв. – Его-то как раз звали именно Нимрод… и это единственное, что он тебе не наврал!

– Да ты-то откуда знаешь, мам?

– Великого царя, который решил объединить всех людей и построить Вавилонскую башню до небес – посоперничать с Самим Богом, меньшее его не интересовало!.. так вот этого царя звали – Нимрод (кстати, внук Хама… ну, про дедушку своего он тебе благоразумно не рассказал…) Ты обманулся по созвучью: слишком уж по-толкиеновски, по эльфийски звучит. Но… как не всякий царь – Царь Небесный, так не всякий Нимрод – родственник светлой Нимродэли. От Хама он, от Хама, а не от Нимродэли!

– Да-а!.. – потрясённо протянул Ромка. – Вот надо же нахал, а: слетал себе в прошлое, исправил там задним числом ник на толкинистский… чтоб я ему поверил! Вот тебе и "Короля назовут королём…" А уж до чего этот Новый Минас-Тирит на вид красивый!..

Да, красивый! Именно на бесчестной жалости к "обездоленным", к "Богом обиженным" диктатуры-то и строятся! Людей подсаживают на иглу "справедливости", чтоб они согласились на всё. Вот ведь ловит нас Верховный Издеватель: сам же издевается, сам же заставляет "жалеть" и "бороться".

Пока Ромка общался с Нимродом, острова Заонежского архипелага отступили, началось "открытое море". Накануне, по дороге к Кижам, мы благополучно миновали его ночью, так что Ромка ничего не заметил. Теперь же ему предстояло созерцать воду без берегов – причём, много часов подряд, до ночи. Какой-то совсем "морской" у нас получался круиз! И хоть серьёзной качки пока не было, но подмывающая душу плавная вибрация утлой щепочки, плывущей по бездне, уже начинала ощущаться. Тихие колебания палубы поддразнивали вестибулярный аппарат. Правда, от настоящей "морской болезни" это отличалось так же, как слабенький насморк от гриппа. Кто путешествовал не впервые, говорили, что нам повезло: мы изведали не шторм, а чуть заметное подобие качки. Совсем-то без неё на гигантских онежских просторах не обойтись!

Именно от "первого дыханья" этой качки и рухнула Вавилонская башня, а Ромка проснулся. Но теперь, к моей гордости, он переносил всё вполне мужественно.

– У бабули есть такая же кресло-качалка…

– Может, "такое же", – машинально поправила я и тут же сама засомневалась. – Если кресло, то "такое".

– А если качалка, то "такая"! – засмеялся Ромка.

Вместе со словом в нас обоих попала глупенькая смешинка, и мы долго потешались над "такое" и "такая", показывая пальцем у виска…

– А я и здесь в каюте сделаю себе качалку! – обещал Ромка.

– В честь Вавилонской башни что ли? – подхватила я.

– Нет, в честь "короля иного"… Шалтая-Болтая! Который сидел на стене и свалился во сне.

Всё-таки сын очень на меня похож! Или это я со временем становлюсь на него похожа? Интересно, кто на кого сильнее влияет?..

(1). Толкин, "Властелин Колец"

9. Клаустрофобия

Ночь похожа на лифт,

в котором умер поэт…

Ю. Шевчук

Штиль. Утро на теплоходе – это какое-то совершенно особое ощущение. Спросонья сначала никак не можешь понять, где ты… и вдруг ослепляет – ярче, чем солнце в глаза! – осознание абсолютного счастья. Сама Жизнь искрится переливами водных бликов по всей каюте. "Утро", "лето", "путешествие", "детство", "жизнь"… всё это, оказывается, синонимы! Первое… всё – самое-самое первое на Земле. Всё – только Начало! Будто заново родилась. Вот и сынёнок потягивается, словно раздвигая перед собой невидимую скорлупу, вылупляясь в новый день. В единственную Эру Благоденствия, которая существует на самом деле. Ещё не открыл глаза, а уже улыбается. Он у меня тоже сейчас заново родится.

Мы с сынишкой – друзья настолько давние, что… его ещё и не было, а мы уже были друзьями! Я всегда о нём мечтала, даже в собственном детстве – и в мыслях болтала с ним на много лет раньше, чем он из меня появился. (Вот как сейчас: ещё не проснулся – но ведь он всё равно со мной! Я поняла: до рождения мой сын просто не проснулся).

Проснувшись, он тут же подбежал к окну, ожидая увидеть опять воду до горизонта… но берег обманул его и оказался совсем рядом. Шёл третий день путешествия. Мы поднимались по узкой Вытегре. Казалось, вчерашнее Онежское озеро точно так же приснилось, как "Чермное" море: ни того, ни другого в природе не существует. Столько воды, иначе как на глобусе, не бывает. Как знать, может, ромкин арбуз – более точный глобус, чем тот, что в школе? Сейчас пейзаж за окном привычным зелёным цветом как бы подтверждал "арбузный" вариант географии.

– Всё-таки кла-ассно, мам… – вздохнул Рома.

– Что классно?

– Когда после моря опять суша!

"Суша" он сказал с каким-то придыханием, почти ласково.

Вскоре показался маленький городок Вытегра, одноимённый реке. Хотя он довольно старинный, ровесник нашего Питера, оказалось, главная его достопримечательность сейчас – подводная лодка, превращённая в музей: в двух шагах от пристани.

Побывав на субмарине, Ромка долго думал – и наконец озвучил наболевшую мысль:

– А вот, наверное… не прикольно было в Ноевом Ковчеге знаешь кому?

– Кому?

– Всем, у кого клаустрофобия! Там же точь-в-точь как в субмарине: всё везде закрыто, законопачено, чтоб сверху дождём не затопило.

– Ну, про Ноя и его родных на счёт клаустрофобии ничего не сказано. А остальные-то там были – животные.

– А может, мам, у животных тоже бывает клаустрофобия… мы же их не спрашивали. Представляешь так: и снаружи клаустрофобия, и внутри клаустрофобия. И вообще всё везде – клаустрофобия!

– А снаружи-то – почему?

– Ну, вода же – до горизонта. Нигде нет берега! Вся Земля – сплошной океан… ведь ужас же, мам, согласись?

– Не-ет, дорогой! ты мне не путаей клаустрофобию с агорафобией! Боязнь открытого пространства – это уже агорафобия: от греческого "агора" – "площадь".

– Ну, значит… – вздохнул Ромка, переводя разговор на себя, – значит, у меня одновременно и клаустро… и ещё как эта… агора… Я боюсь лифтов (кроме стеклянных – в них прикольно!) и боюсь, когда вода до горизонта. Но в чём-то это даже