Восточный фронт. Черкассы. Тернополь. Крым. Витебск. Бобруйск. Броды. Яссы. Кишинев. 1944 - Алекс Бухнер

Командир 206-й дивизии генерал-лейтенант Хитгер и не думал о том, чтобы оборонять Витебск до последнего человека. Во второй половине дня 26 июня он также принял решение прорываться из горящего, окутанного дымом города. Около 22.00 его части выступили из города, увозя с собой раненых на запряженных лошадьми подводах и немногих гусеничных бронетранспортерах. Высланным вперед боевым группам не пришлось пройти далеко, они были обнаружены заслонами русских и уничтожены их огнем. Последняя отчаянная попытка прорваться к своим, бросившись на врага с личным оружием и громким «Ура!», потерпела неудачу. В небольшом перелеске оставшиеся в живых были перебиты или взяты в плен.

В тот же день, 27 июня из радиодонесения LIII корпуса выяснилось, что при продолжении прорыва в 13 километрах юго-западнее Витебска были прорваны еще несколько вражеских позиций. Войска несут тяжелые потери от действий советской авиации, боеприпасы заканчиваются... Этот радиообмен с корпусом стал последним.

Там, на пространстве от 15 до 20 километров юго-западнее Витебска, среди маленьких белорусских сел и перелесков и завершились тщетные попытки прорыва частей LIII армейского корпуса. Лишь нескольким небольшим группам, преодолев головокружительные превратности войны и совершив длиннейшие переходы, удалось выйти к германским частям и поведать о своих мытарствах.

29 июня Советы по своему радио объявили о завершении сражения за Витебск — 5 тысяч убитых в городе, 20 тысяч человек погибли после ожесточенного сопротивления и уничтожены в результате воздушных атак, еще 10 тысяч сдались в плен. Среди них оказался и генерал, командующий корпусом, вместе с ним сдалась и небольшая группа солдат численностью 200 человек, из которых около 180 было тяжелораненых. После гибели LIII корпуса со все ускоряющейся быстротой наступил крах всей 3-й танковой армии. С потерей двух корпусов (VI и LIII) командование армии оказалось перед ситуацией глубоких обходов врага вдоль полностью открытых флангов, которые оно могло прикрыть только измотанными в тяжелых сражениях остатками дивизий IX корпуса и едва боеспособными резервами, составленными из всевозможных временных боевых формирований и тыловых частей и личного состава военного училища. А неприятель наносил все новые и новые удары, прорывая наскоро оборудованные полевые позиции, занятые собранными с бору по сосенке частями или немногими резервными формированиями. Не помогало и то, что фельдмаршал Буш запретил всякое дальнейшее отступление — враг был намного сильнее. Теперь приходилось расплачиваться за то, что командование группы армий своевременно не отвело 252-ю дивизию за рубеж реки Уллы[78]. Уже сильно потрепанной в боях отступающей дивизии пришлось 27 июня из-за отсутствия всяких мостов преодолевать реку вплавь, при этом многие солдаты выбрались на западный берег практически голыми, некоторые утонули. Большая часть личного состава шла дальше босиком, поскольку при переправе утопила свои сапоги. Отдельные части корпуса были отрезаны от основных частей, окружены и уничтожены, другим удалось прорваться с боем на юго-запад, в направлении Лепеля — в который русские ворвались уже утром 28 июня — и далее к верховьям Березины, где они были включены в состав выдвигающейся в этот район 112-й пехотной дивизии.

О каком-либо фронте армии не могло быть и речи. Сквозь полностью открытый правый фланг армии неприятель наступал к Минску, другие русские соединения развернулись для удара по столь же открытому левому флангу в направлении на северо-запад. Этим ударом 3-я танковая армия была отрезана от соседней с ней 16-й армии (из группы армий «Север»). Попытка контрудара этой армии была пресечена действиями советской авиации. Здесь, на севере линии фронта, с 27 июня зияла постоянно расширявшаяся брешь, которую никакими усилиями невозможно было закрыть и которая привела в конце концов к отсечению всей группы армий «Север». После пяти дней тяжелейших боев 3-я танковая армия перестала существовать.

О каждом дне этого периода написал в своих записках старший ефрейтор 505-го саперного батальона:

«Наш батальон подчинялся 246-й пехотной дивизии и наводил на участке между Полоцком и Витебском свайный мост через Западную Двину. Этот мост предназначался для обеспечения снабжения 3-й танковой армии. Сваи уже были вбиты, и мост временно был действующим. Начиная с 22 июня с фронта до нас стала доноситься отдаленная артиллерийская канонада, в небе можно было видеть много русских самолетов. Нас это не особенно тревожило. То, что враг наступает по обе стороны от Витебска, уже не было для нас новостью, такое часто случалось и ранее. Необычным было разве что число вражеских самолетов.

23 июня с наступлением темноты наш кол[79] велел нам приступать к делу. Появился командир роты обер-лейтенант Краузе и сообщил ситуацию: ночью нам следует окопаться у северной оконечности не законченного строительством моста, над которым мы еще трудились, чтобы отбить возможную попытку врага

Мне удалось урвать пару часов сна, а затем мы выступили в путь. С нами двигался и штаб батальона. Всю ночь издалека, с передовой, доносились отдаленные звуки боя, горизонт озарялся вспышками разрывов, орудийных выстрелов и огнем пожарищ.

 Три роты нашего батальона без всяких проблем добрались до моста, возле которого уже окапывались наскоро собранные пехотинцы и солдаты из авиаполевых частей. Мы тоже взялись за лопаты и к полуночи оборудовали позиции, прикрывавшие мост. Тем временем по мосту один за другим двигались на юг грузовики. Когда мы, чтобы хоть немного вздремнуть, забились в наши окопы, обращенные фронтом на север, поступил приказ — оборонять предмостье и мост до тех пор, пока по нему не пройдут и не окажутся в безопасности все части.

Через некоторое время нас, саперов, снова собрали. «Все на мост!» — последовал приказ. После того как по нему несколько предшествующих дней и ночей двигались груженые грузовики, орудия и запряженные лошадьми телеги, он с началом русского наступления стал уже не таким надежным. Досталось ему и от бомбежек русских самолетов. Местами мост следовало подправить, чтобы он смог выдержать новую нагрузку, ожидавшуюся с движением по нему войск.

С рассветом снова появились русские самолеты, упали первые бомбы. Затем самолеты пошли волнами. Русская авиация задействовала здесь такие силы, каких нам не приходилось еще видеть за все предшествующие военные годы. На мост градом сыпались бомбы, но, к счастью, в основном они падали в воду рядом с мостом и взрывались там. Самолеты еще гудели над мостом, когда к нему уже подошел враг и открыл огонь из артиллерийских орудий.

На подходах к мосту сбилась в кучу масса людей из отходящих частей со своим вооружением и снаряжением, они ожидали своей очереди на переправу. Офицеры кричали и ругались, размахивая своими пистолетами, каждый хотел переправиться со своей частью быстрее других. Наша рота работала под огнем противника, вместе с ней трудились и остальные подразделения нашего батальона. Поскольку я был ротным связным, мне приходилось доставлять требования на материалы на правый берег реки, где находился наш КП.

Как часто мне пришлось пересекать мост туда и сюда под огнем врага, я даже не могу сказать. Возможно, раз десять туда и обратно. Тут и там лежали тела моих мертвых товарищей, так, как их застала смерть во время работы, порой они еще сжимали в коченеющих руках топор, рукоять пилы или молоток. То и дело мне приходилось падать между ними, спасаясь от обстрела. Порой я лежал по полчаса и больше, не в состоянии поднять и головы, над которой осколки снарядов врезались в балки моста, а прямые попадания крушили сделанное нами. Когда обстрел стихал, на мосту появлялись санитары и подбирали стонущих раненых, а я вскакивал и бежал к КП или к своей роте.

В первой половине дня русские предприняли атаку при поддержке танков. Она была отбита, и предмостье враг захватить не смог. Тем не менее советские Т-34 остановились в пределах прямой видимости и открыли огонь по мосту прямой наводкой. Обстрел продолжался весь световой день под палящими лучами летнего солнца.

По мосту продолжали перебираться на противоположный берег реки все новые и новые солдаты, грузовики и запряженные лошадьми телеги. Подбитый огнем русских танков транспорт сбрасывали в воду. Опустился вечер, но мы по-прежнему удерживали предмостье, хотя сам мост уже стал непригодным для прохода грузовиков и телег. Между балками и сваями моста свисали мертвые тела солдат и лошадей, на кружимых водой обломках досок виднелись ухватившиеся за них раненые.

«Саперам собраться!» — последовал приказ. Увы, тех, кто ему последовал, оставалось уже немного. Те, кто еще мог двигаться, взяли свое оружие и стали перебираться на южный берег Западной Двины. Мы карабкались по доскам разбитого, расстрелянного моста, по свисающим в воду балкам, и на всем этом пути то один, то другой из нас, сраженный пулей или осколком, падал в воду и исчезал.