Конрад Морген. Совесть нацистского судьи - Герлинде Пауэр-Штудер

и моих старших офицеров, искажал подробности преступлений, будоражил местных герихтсгерров и комендантов», а также оказывал давление на службу безопасности и криминальную полицию[434]. Наконец, летом 1944 г. Поль дал всем комендантам концлагерей указание, по которому ни один судья СС не мог быть допущен в лагерь без выданного лично им пропуска[435].

Позицию Поля разделял шеф гестапо Мюллер. Вместе со своим начальником Кальтенбруннером он явился к Гиммлеру, чтобы поговорить о Моргене[436]:

«Этот человек проделал выдающуюся работу, многое прояснил, добился колоссального успеха. Но теперь справедливость восторжествовала. Продолжение любой следственной деятельности в концентрационных лагерях станет причиной беспорядков. Поддержание дисциплины среди заключенных окажется под угрозой. Я не могу гарантировать безопасность», — сказал один. «Работа в концентрационных лагерях сталкивается с трудностями. Я больше не могу давать гарантии для военной промышленности», — сказал другой. Поль заявил, что уйдет в отставку со всех должностей, если я не исчезну.

Между двух огней, Моргеном и Полем, оказался Курт Миттельштедт, возглавлявший новый следственный отдел при суде Zb V. Придя в отчаяние из-за бурного потока дел, наводнивших ведомство, Миттельштедт обратился к Моргену за помощью[437]. Сначала он оставался на заднем плане и позволил Моргену возглавить работу, но затем решил все делать сам и забрал документы. Когда атаки Поля усилились, Миттельштедт посоветовал Моргену отступить. «У нас достаточно сотрудников, которых мы могли бы обучить, — сказал он. — Держитесь в тени и наблюдайте». Позднее Морген заметил: «У меня сложилось впечатление, что Миттельштедт вел двойную игру. Как до этого дошло, я не знаю. Он всегда был мне неприятен»[438].

Морген описал переменчивое отношение к нему Миттельштедта в письме к своей невесте Марии Вахтер[439]:

М. определенно сложный начальник. Иногда он не интересуется мной вообще. Сегодня его беспокоит все. Он часто впадает в грубый военный тон, который оскорбителен даже со стороны человека в форме, и парализует спокойную реальную работу над вопросами, которые могут быть решены только усилиями развитого интеллекта. Он легко обижается. Неизлечимая недоверчивость заставляет его видеть дерзкое неподчинение в самых невинных случаях, на которые он реагирует с неуместной резкостью.

В конце октября Морген написал письмо Гюнтеру Райнеке с претензиями к поведению Миттельштедта и просьбой перевести его из мюнхенского управления в другое место[440].

В течение этого периода Гиммлер постепенно избавлялся от Моргена. Когда тот начал работать в центральном суде ZbV в Мюнхене, формально он был служащим криминальной полиции, подчинявшейся Главному управлению имперской безопасности. В результате Морген попал в невыгодное положение, вынужденный отчитываться перед двумя инстанциями. В августе 1944 г. начальник Главного судебного управления СС Франц Брайтхаупт направил Гиммлеру прошение о приостановке службы Моргена в криминальной полиции: отныне тот должен был нести ответственность только перед Брайтхауптом, а через него — перед Гиммлером[441].

Гиммлер удовлетворил прошение через своего юридического советника Хорста Бендера. Теперь Морген был прикреплен только к суду ZbV, занимая там должность главного следователя. Выразив Моргену благодарность за хорошо проделанную работу по концентрационным лагерям, Гиммлер попросил получить рекомендацию для повышения Моргена по службе и предоставил ему трехнедельный отпуск с оговоркой: в течение этого времени тот «не должен был заниматься юридическими вопросами»[442]. Он также поручил Бендеру обсудить с Моргеном «фундаментальные вопросы проведения следствий». Этими директивами Гиммлер искусно нейтрализовал Моргена, отдав его на выучку Бендеру и наградив, кстати, тремя неделями бездействия.

Рассмотрение дела обвиняемых из Бухенвальда — супругов Кох, Вальдемара Ховена и Мартина Зоммера — началось в суде ZbV в сентябре 1944 г. По такому случаю суд заседал в Кранихфельде, старинном замке, расположенном примерно в 30 км от места их преступлений[443]. Морген присутствовал на процессе в качестве судьи, проводившего следствие. Суд оказался для него устрашающим опытом. Как с горечью отмечал он в послевоенных воспоминаниях, «настоящий суд шел не против обвиняемых, но против меня как следователя и юриста»[444]. Ситуация обернулась против него из-за присутствия нескольких офицеров СС, привлеченных слухами о предстоящем суде. Освальд Поль прислал Курта Шмидт-Клевенова, которому он уже когда-то поручал вернуть Моргена в Краков[445]. Шмидт-Клевенов беседовал с судьями вне процесса, когда члены суда присоединялись к эсэсовцам за обеденным столом. Он говорил, что Морген раздул дело, чтобы привлечь к себе внимание, что его доклады Гиммлеру — фальшивка, что этот суд абсурден, вредит репутации СС и разрушает систему концлагерей[446].

К этому моменту Моргена уже попросту считали «покойником»[447]. Его коллега Герхард Вибек слышал, что Главным управлением имперской безопасности был выдан ордер на арест Моргена. Когда Вибек сказал, что Морген как обвинитель не может быть арестован во время судебного разбирательства, ему сообщили, что Моргена посадят после суда.

Особенно настойчиво Шмидт-Клевенов возражал против продемонстрированной Моргеном связи между коррупцией и убийствами. Он утверждал, что Морген должен был обвинять Коха только в растратах и, возможно, мог возбудить отдельное дело против Ховена по обвинению в убийстве, причем только с согласия Гиммлера[448]. Он зашел так далеко, что оспорил правовую основу всех обвинений в убийстве, поскольку существовал отданный Гиммлером приказ, согласно которому один только фюрер мог решать вопросы жизни или смерти врага государства. Шмидт-Клевенов задавался вопросом: был ли этот приказ буквальным или скорее это была reservatio mentalis — команда, которую Гиммлер отдал, скрестив пальцы за спиной?[449] Конечно, если фундаментальными правилами можно пренебречь на основе таких метафизических спекуляций, то политические и идеологические соображения, такие как репутация СС, могли иметь преимущественное значение, и любая попытка привлечь к ответственности за преступления против заключенных концлагеря была обречена на провал. Морген выразил свое смятение в письме Марии Вахтер[450]: «Беззащитный, я стоял перед трибуналом один, как перед лицом бури. […] Да, "господин судья"! Печальное и неблагодарное это дело — быть государственным обвинителем государственных учреждений».

После того как доказательства были представлены, Кох неожиданно выдвинул новое объяснение своих действий. Он сказал, что доктора в Бухенвальде получили приказ совершать любые убийства по требованию их коменданта, из чего он сделал вывод, что как комендант имел право предъявлять такие требования[451]. Поэтому, несмотря на письменные протесты Моргена, суд был приостановлен для дальнейшего расследования обстоятельств.

После этого суд ZbV занялся делом Максимилиана Грабнера. Как Морген предвидел и даже надеялся, Грабнер заявил, что он получал «приказы свыше» на совершение убийств в штрафном изоляторе Освенцима. Он утверждал, что Главное управление имперской безопасности присылало ему приказы о казни вместе с приказом уничтожить