Озеро Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Шелк встал, думая о весе и возрасте Мошки, которые, вероятно, мешали комиссару так же — если не больше, — как ему щиколотка. Встретил ли он, как Журавль, на пути паломников? И, если так, что он им сказал?

Кстати, а что он, патера Шелк с Солнечной улицы, скажет тем, кого встретит; и о чем спросит их? На ходу он попытался изобрести какую-нибудь разумную правдоподобную причину, которая позволила бы ему, не открывая собственных намерений, узнать у них, говорили ли они с Журавлем на Пути Пилигрима и что Журавль сказал им.

Но можно было не пытаться. Дорога — хорошо отмеченная (как и сказала женщина из Хузгадо), пустая и каменистая — резко поднималась вверх; только вереница видов синевато-стального озера — поразительного, поражающего и опасного — слегка уменьшала полное одиночество и обжигающую жару.

— Ты веришь в то, что если бы какой-нибудь авгур совершал это паломничество каждый день, в любую погоду, больной или здоровый, — спросил Шелк Орева, — то в конце концов — возможно, в последний день его существования в витке — Бушующая Сцилла встала бы из озера и показалась ему? Я верю, и, если бы у меня не было мантейона, о котором я должен заботиться, людей нашей четверти, которые нуждаются во мне, и Внешнего, который приказал мне сохранить мантейон, я бы попробовал. И даже если бы ничего не получилось, бывают жизни намного хуже.

Орев каркнул и что-то прошептал в ответ, поглядывая по сторонам.

— В конце концов, именно Сцилла, старшая дочь Паса, выбирает, кто из нас будет авгуром. В схоле нам говорили, что каждый год приносит с собой что-то вроде флотилии, нагруженной молодыми мужчинами и женщинами, ты же понимаешь.

Под нависшей скалой оказалось несколько квадратных кубитов тени; Шелк уселся в нее и принялся обмахивать потное лицо широкой шляпой, которую купил в Лимне.

— Некоторые, увлеченные идеалом святости, действительно подплывают к Сцилле очень близко, и она выбирает из них — не много, не мало, но именно столько, сколько необходимо на этот год. Другие, недовольные авгурскими идеалами простоты и целомудрия, уплывают от нее так далеко, как только осмеливаются, и из них она тоже выбирает — не много, не мало, но именно столько, сколько необходимо на этот год. Вот почему художники рисуют ее с множеством длинных рук, похожих на хлысты. Ты сам видишь, что одной из них она схватила меня. Быть может, она схватила и тебя, Орев.

— Нет видеть!

— Я тоже, — признался Шелк. — Я тоже не видел ее. Но я чувствую, что она тянет меня в святилище. Я верю, что вся эта ходьба лечит мою щиколотку. Ты это знаешь? Быть может, сейчас упражнения нужны ей больше, чем покой. Быть может, мы дошли до некоторой точки. Что ты скажешь, стоит ли мне пожертвовать трость леди Сцилле?

— Нет бить?

— Нет бить, клянусь.

— Хранить.

— Только потому, что кто-то другой найдет ее и ударит тебя? Не беспокойся. Я встану вот там и брошу ее так далеко, как только смогу.

Шелк встал и очень осторожно подошел к краю скалы, нависшей над пятисоткубитовой пропастью, беспорядочными каменными плитами и волнами озера, бившимися о берег.

— А как насчет приношения, Орев? Не должны ли мы сделать его? Неформальную жертву Бушующей Сцилле? Не забудь, именно Сцилла послала нам эту милую пару. Они охотно рассказали мне о своей жизни, и некоторые вопросы, которые задавал им доктор Журавль, вызывают определенные подозрения.

Он замолчал. Внезапный порыв холодного ветра — быть может, дар богини — налетел с озера, осушил пот, смочивший тунику, и заставил развеваться полы черной сутаны.

— Гагарка, Синель — и я тоже — говорили о том, чтобы отдать его гвардейцам после того, как заберем его деньги; мне это не понравилось тогда, и с тех пор не нравится все больше и больше. Я уже почти хочу не подчиниться Внешнему и не делать такую гадость.

— Хорош муж.

— Да. — Шелк попытался опереться на трость, но обнаружил, что ее некуда ставить; он шагнул назад. — Вот это в точности главная загвоздка. Если бы я обнаружил, что какой-нибудь человек из другого города шпионит на Вайрон, я бы посчитал его смельчаком и патриотом. Доктор Журавль шпионит на какой-то другой город, свой дом — Ур, Урбс, Тривигаунт, Седес или Палустрию. Ну разве он не смельчак и не патриот?

— Идти счас?

— Ты прав, как мне кажется. Надо заняться своими делами. — Тем не менее Шелк остался стоять, задумчиво глядя на озеро. — Полагаю, я мог бы сказать так: если Сцилла примет мою жертву — то есть, если трость упадет в воду, — я не донесу на Журавля, когда мантейон будет спасен, хотя, конечно, ему придется уехать из Вайрона; но мы не отдадим его и наши доказательства гвардейцам — не настучим на него прыгунам, как сказал бы Гагарка. — Он коснулся камня кончиком трости. — Но это было бы чистым суеверием, недостойным авгура. Нет, нам нужно правильное жертвоприношение, предпочтительно в сцилладень, перед Священным Окном, со всеми формальностями.

— Нет резать!

— Не тебя. Сколько раз я должен говорить тебе об этом? Баран или что-нибудь такое. Ты знаешь, Орев, на самом деле есть — или была — гидромантия: совершающий богослужение авгур мог читать волю Сциллы по видам волн. Я чисто случайно предложил ее этой милой женщине в Хузгадо — увидел озеро и подумал о гидромантии, — но я бы не удивился, если бы советник Лемур именно ее имел в виду, когда строил святилище, в которое мы идем. Где-то лет сто назад ее перестали использовать, но в то время, когда святилище строилось, наверняка были живы тысячи людей, которые помнили о ней. Возможно, советник Лемур надеялся возродить ее.

Птица не ответила. Пару минут Шелк стоял, глядя на бушующие волны под собой, потом взглянул на вздыбленные утесы справа.

— Смотри, отсюда можно увидеть святилище. — Он указал тростью. — Мне кажется, что там действительно есть колонны в форме рук Сциллы, которые поддерживают купол. Видишь, какие они волнистые?

— Там муж.

Смутный силуэт двигался вперед и назад в голубоватой полутьме под воздушным халцедоновым куполом Сциллы, потом исчез, когда он (предположительно) встал на колени.

— Ты совершенно прав, — сказал Шелк птице, — так оно и есть. Все это время кто-то шел перед нами. Жаль, что мы не догнали его.

Какое-то время он любовался потусторонней чистотой далекого святилища, потом отвернулся.

— Я думаю, что мы повстречаемся с ним на дороге. Но если нет, мы, вероятно, должны подождать, когда он закончит молиться. Ну,