Мелодия Бесконечности. Симфония чувств - Екатерина Голинченко

— Теперь ты видел то же самое, что и я, — легкий пас её изящных рук, и портал снова исчез. — И не забывай, что наша любовь — сильнее всего, как бы ни старалась Лаура и ей подобные, им никогда не одержать верх, — нежное прикосновение губ к губам, прикрыв глаза и не желая отпускать ни её, ни это чувство блаженства:

— Ты уже покидаешь меня? — он задержал её руку, когда почувствовал, что она отстранилась от него.

— Ну, что ты, — она убрала выбившуюся прядь с его лица, — Я буду всегда с тобой — воздухом и водой, мечтою и явью. Если ты не придешь из глубины веков, я для тебя найду крылья, — ещё раз поцеловала на прощание, — А сейчас тебе пора просыпаться, — и образ её стал растворяться в утреннем тумане, оставляя после себя приятное тепло, чувство уверенности в завтрашнем дне и силы исполнить все обеты и выдержать все испытания.

Сквозь сон он услышал, полный паники, голос Маргариты, зовущей его.

«Знаю, что будет и знаю, что нет,Только бы не навредило это знание мне…»

В соседней комнате Даниэлла подскочила на кровати от неприятного липкого чувства, будто кто-то копался в её голове, в самых сокровенных уголках её мыслей, желаний и чувств. А перед глазами всё ещё стоял её собственный образ, отражавшийся в больших зеркалах — в одной сорочке, босая, с распущенными волосами, держа в одной руке расческу и растерянно озираясь по сторонам. И вкрадчивый голос Лауриты — девочки с такими же светлыми волосами, но с более детскими чертами лица и более светлой кожей, и глазами… Такими странными и поразительными, способными изменять свой оттенок от светло-медового до темно-карего, почти черного — в зависимости от внутренних переживаний обладательницы.

— Безупречна, — не сдержала восхищенного возгласа девочка, в тайне мечтавшая больше всего на свете походить на златовласую, избавившись от заточения в этой опостылевшей оболочке тела ребенка, — почти так же прекрасна, как и я, — она взяла девушку за руку, заставляя обернуться вокруг своей оси, с завистью разглядывая её отражение в зеркале, — Посмотри на себя — что ты видишь? Прекрасная и сильная, ни кто не посмеет тебе перечить. Тобой будут восхищаться, тебя будут превозносить как богиню. Ни кто не сможет стать у тебя на пути.

— Что? — златокудрая торопливо высвободилась, взволнованно прижимая руки к себе, — Кто ты и зачем говоришь мне всё это?

— Меня зовут Лаура, — представилась девочка, не обращая внимания на её обеспокоенность, — ты, верно, слышала обо мне…Ты выше остальных, ты гораздо сильнее их. Целый мир будет жить одним твоим словом. Эти жалкие неудачники только сдерживают тебя, не дают полностью раскрыться твоей силе и твоим талантам, они — только пыль под твоими ногами. Со мной же ты сможешь достичь таких высот, о которых даже мечтать не смела. Только я могу бросить весь мир к твоим ногам — представь себе, что все подчиняются одной лишь твоей воле, даже твои друзья склонятся перед тобой. Богиня не по названию, а по праву, — Лаурита нарочито церемонно поклонилась, — Представь, что твой возлюбленный доктор состарится и умрет, а ты останешься с вечной болью и вечной печалью, не в силах ничего изменить. Даже я бы скорбела о таком человеке, спасшем столько жизней… А сколько он ещё мог бы спасти? А твои родители были всегда с тобой? — тут она, как бы нечаянно вздохнула, едва не пустив слезу, — Жаль, такой удел смертных… НО! Ты могла бы всё изменить, позволь только помочь и направить тебя, — она резко замерла с протянутой рукой.

Златовласая изменилась в лице, потом с яростью запустила расческой в зеркало, заставив его разбиться на мельчайшие осколки:

— Ты заставила страдать близких мне людей! И ты ещё посмела заговорить со мной? Если я такая, как ты говоришь, то могу не трепетать перед тобой.

— Я бы не советовала разговаривать со мной в таком тоне, — грозно сверкнула глазами Лаура, — Не стоит наживать себе врага в моем лице. Это я с виду только — милое дитя. Не каждому я делаю такое предложение, и я не предлагаю дважды. Ты предпочитаешь враждовать со мной?

— Уже одно то, что я сейчас разговариваю с тобой, можно было бы посчитать предательством по отношению к моим друзьям.

— Я запомнила тебя и твои слова, — лицо этой девочки, милое и приветливое в начале, теперь сделалось просто ужасным, передернутое от досады и злобы, — Я могла бы открыть перед тобой любые двери, но ты предпочла отказаться. Я заставлю тебя пожалеть об этом, и никто тебе не поможет, и только ты одна будешь виновата в последствиях своей опрометчивости.

В то же время доктору снилось, что он сидит на парковой скамье под раскидистым дубом, листая медицинскую энциклопедию, точно погрузившись снова в свои студенческие годы.

Казалось бы, совершенно другой сон, только и в него главной героиней явилась уже известная личность:

— Доктор Хадзама, если вы по-настоящему любите свою супругу, то должны отпустить её, — прошептала девочка, наклонившись к нему, — Подумайте сами — что вы можете дать ей? Она будет видеть, как вы увядаете и умираете рядом с ней. В конце концов вы умрете, как и любой смертный, а ей останется оплакивать вас и всю вечность винить себя. Её место рядом с таким, как она. Вам не понять её, а ей — не понять вас. Найдите в себе смелость признать это и отпустить её. Не отвечайте сейчас, — и, как ни в чем ни бывало, растянула невинную улыбку, и спрыгнув со скамейки, принялась скакать по нарисованным на асфальте классикам, — Подумайте хорошо, и я уверена, вы примете верное решение. Вы ведь умный человек, Хадзама-сенсей.

Доктор поднял глаза от книги и снова увидел себя тем маленьким мальчиком в огромном торговом центре в канун Рождества. С тех самых пор, когда он перестал любить этот праздник, который стал ассоциироваться у него с самым горьким днем в его биографии… Днем, когда он потерял родителей, и чуть сам не лишился жизни.

Давно он уже старался не ворошить эти воспоминания, а тут они сами нахлынули удушающей волной. Он до сих пор продолжал винить себя в гибели отца и матери, и не важно, что он был лишь ребенком.

Если бы он тогда не побежал, ведомый любопытством, к высокой наряженной елке, стоявшей в центре первого этажа и возвышавшейся своим гигантским великолепием. Для маленького мальчика она тогда казалась чудом — такой большой и красивой рождественской елки ему ещё не доводилось видеть. А как волшебно горели на ней гирлянды! А сколько под ней было подарков! Откуда ему было знать, что они — бутафорские? Все, кроме одного… Он был самым большим и самым ярким из них, и не удивительно, что сразу привлек его внимание.