Проект «Аве Мария» - Энди Уир

не полагается горячее питание, либо компьютер считает, что очнувшийся после комы человек может с непривычки обжечь себе пищевод. Вторая версия более правдоподобна.

Я переплываю в лабораторию и засовываю буррито в лабораторную печь. Прогрев его в течение нескольких минут, вытаскиваю с помощью щипцов. Сыр пузырится, по всему отсеку расползается облако пара. Оставляю буррито дрейфовать в воздухе — пусть пока остывает. Ха! Если бы я захотел действительно горячий обед, то врубил бы двигатели и, надев скафандр, облучил бы буррито светом, исходящим из сопел. Оно бы мигом разогрелось. А точнее, испарилось бы заодно с моей рукой и всем, что попало бы в зону излучения, ведь…

* * *

— Добро пожаловать в Маленькую Россию! — улыбнулся Дмитрий, театрально взмахнув в сторону нижней ангарной палубы авианосца.

Все пространство было переоборудовано в несколько лабораторий, укомплектованных высокотехнологичной аппаратурой. Десятки людей в белых халатах сосредоточенно корпели над своими задачами, изредка перебрасываясь короткими фразами на русском. Мы их называли «Дмитровцами». Пожалуй, мы уделяли слишком много внимания выдумыванию прозвищ для персонала.

— Не нравится мне это, — признался я, прижимая к себе небольшой контейнер с образцами, будто Скрудж Макдак мешок с монетами.

— Тише, — шикнула Стратт.

— Я только-только получил восемь граммов астрофагов и теперь должен отдать два? Два грамма могут показаться мелочью, но это девяносто пять миллионов клеток!

— Они пойдут на доброе дело, друг мой! — заверил меня Дмитрий. — Обещаю, вы не пожалеете. Пойдемте, пойдемте!

Мы со Стратт последовали за ним в главную лабораторию. В центре помещения высился колоссальный цилиндр вакуумной камеры. Дверь камеры была открыта, и трое техников что-то устанавливали на платформе внутри.

Дмитрий обратился к ним по-русски. Техники ответили. Он произнес что-то еще и жестом указал на меня. Ребята заулыбались и радостно загомонили, но Стратт оборвала их фразой на русском.

— Прошу прощения, друзья мои, — сказал Дмитрий, — перейдем пока на английский! Ради американца.

— Привет, американец! — поздоровался один из техников. — Я говорить английский для тебя! Топливо есть?

— Немного топлива, — ответил я, сильнее сжимая контейнер.

Стратт взглянула на меня так, как я обычно смотрю на упрямых учеников у себя в классе.

— Передайте ему контейнер, доктор Грейс.

— Вы же знаете, мой биореактор удваивает популяцию за определенное время. Отдавая два грамма сейчас, мы лишаем себя целых четырех граммов в следующем месяце, — зашипел я.

Она вырвала из моих рук контейнер и отдала Дмитрию.

Тот восхищенно посмотрел на металлический сосуд и проговорил:

— Сегодня отличный день! Наконец-то, он настал. Доктор Грейс, позвольте показать вам мой двигатель вращения.

Дмитрий жестом пригласил нас следовать за собой и взобрался по лесенке к двери вакуумной камеры. Оттуда по одному вышли техники, освободив место для нас.

— Все закреплено, контрольная проверка выполнена. Можно начинать испытание, — отрапортовал один из техников.

— Хорошо, хорошо, — улыбнулся Дмитрий. — Доктор Грейс, мисс Стратт, прошу.

Он провел нас внутрь вакуумной камеры. К одной из стенок была прислонена толстая плита блестящего металла. В середине возвышалась круглая платформа, на которой стояло некое устройство.

— Это двигатель вращения, — просиял Дмитрий.

Смотреть было особо не на что. Устройство, примерно пару футов в длину, почти целиком круглое, но с одной стороны срезанное плоско. Отовсюду торчали датчики и провода. Дмитрий откинул кожух, демонстрируя сам механизм. Внутри все оказалось сложнее. Под кожухом скрывалась прозрачная треугольная призма на роторе.

Дмитрий слегка крутанул устройство.

— Видите? Вращается. Потому и двигатель вращения.

— Как он работает? — поинтересовался я.

— Вот вертушка. — Дмитрий тронул призму. — Она сделана из прозрачного поликарбоната высокой прочности. Сюда, — он указал на область между вертушкой и внешним кожухом, — поступает топливо. ИК-излучатель, вот здесь, внутри вертушки испускает порцию света с длиной волны 4,26 и 18,31 микрометра, который привлекает астрофагов. Астрофаги устремляются к этой грани вертушки. Но их сила невелика. Импульс астрофагов основан на силе инфракрасного излучения. Тусклый свет порождает слабый импульс. Но его достаточно, чтобы астрофаги прилипли к поверхности.

Дмитрий повернул призму, и одна из трех граней встала параллельно плоской части кожуха.

— Поворачиваем на 120 градусов. Так, чтобы эта грань с прилипшими к ней астрофагами смотрела в сторону хвоста корабля. Увеличиваем мощность ИК-излучения. Теперь астрофаги сильно возбуждены и сильно проталкиваются к источнику инфракрасного света. Реактивная струя — свет на частоте Петровой — испускается через хвостовую часть корпуса, тем самым толкая корабль вперед. Миллионы крохотных астрофагов подталкивают сзади космический корабль, заставляя его двигаться вперед.

— Понимаю. — Я склонился к устройству. — Таким образом ни одна из частей корабля не попадает в радиус облучения.

— Да-да! — закивал Дмитрий. — Сила астрофагов ограничена лишь мощностью привлекающего их инфракрасного света. Проведя кучу расчетов, я понял, что в идеале астрофаги должны отдавать всю энергию за четыре секунды. Если попытаться ускорить процесс, то вертушка попросту не выдержит напора.

Он повернул призму еще на 120 градусов и указал на оставшуюся треть кожуха.

— Тут зона очистки. Резиновый валик убирает мертвых астрофагов с вертушки.

Дмитрий обвел рукой зону очистки, зону подачи топлива и, наконец, открытую грань.

— Все три зоны постоянно активны. Пока с первой грани счищаются мертвые астрофаги, в зоне подачи топлива ко второй грани поступают новые астрофаги, а третья грань развернута к хвосту корабля и обеспечивает тягу. Благодаря такому конвейеру грань, развернутая к хвосту корабля, всегда выдает тягу.

Дмитрий открыл мой контейнер с астрофагами и установил его в топливную камеру. Главное, астрофаги доберутся до ближайшей грани призмы, а потому никаких особых приготовлений не требовалось. Нужно лишь… показать частицам инфракрасный свет.

— Пойдемте! — Дмитрий взмахнул рукой. — Пора начинать испытание.

Мы вышли из вакуумной камеры, и Дмитрий плотно ее закрыл. Потом что-то крикнул на русском, и остальные стали повторять за ним. Все, включая меня и Стратт, отошли в дальний конец ангарной палубы. Туда притащили складной столик и ноутбук, на экране которого виднелся текст на кириллице.

— Мисс Стратт, сколько сейчас до ближайшего берега? — спросил Дмитрий.

— Порядка трехсот километров, — ответила она.

— Хорошо.

— Стоп, почему? — вмешался я. — Почему хорошо?

— Это… хорошо. — Только и сказал Дмитрий. — Пора заняться наукой! — Он нажал на кнопку.

В лаборатории что-то приглушенно грохнуло, потом загудело, и, наконец, вновь воцарилась тишина.

— Испытание завершено, — объявил Дмитрий и, наклонившись к экрану ноутбука, громко воскликнул: — Шестьдесят тысяч ньютонов!

Он повернулся к своим соотечественникам и выкрикнул по-русски:

— 60 000 ньютонов!

Все радостно загалдели.

— Это ведь много, да? — тихо спросила Стратт.

Но мне было не до нее. Я с отвисшей от изумления челюстью пялился на Дмитрия.

— Вы сказали шестьдесят тысяч ньютонов?

— Да! — Дмитрий победоносно вскинул в воздух кулак. — Шестьдесят тысяч ньютонов! На протяжении ста микросекунд[99]!

— О, боже! Из