В степях донских - Иван Толмачев

Часть полка белогвардейцы начисто вырубили, остальные, вырвавшись на окраину, заняли круговую оборону и встретили врага дружными залпами. Нарвавшись на упорное сопротивление луганцев, белоказаки резко бросились вправо, обходя огневой заслон. Задерживаться, и тем более вести ночной бой с пехотой, не входило в их планы. Они рвались к главной цели ночного рейда — штабу дивизии.

Белогвардейцам удалось осуществить первую часть своего замысла — они нанесли большой урон полку Локотоша.  Используя ночь, непогоду, перегруппировку наших войск, они, возможно, осуществили бы и следующую задачу: незаметно обойти 1-й Донецкий полк и выйти к Ложкам. Однако непредвиденное обстоятельство помешало этому.

Часа в три ночи вместе с командиром стрелкового полка Сергеем Стеценко мы отправились на конях проверять посты. Проехали вдоль линии окопов, побеседовали с бойцами и, распорядившись выставить дополнительную охрану, тронулись обратно, в штаб. Только отъехали с километр — услышали стрельбу в направлении хутора Ильменского. Поначалу трещали беспорядочные винтовочные выстрелы, а потом до нашего слуха ветер донес захлебывающиеся очереди пулеметов. Каждый подумал: плохи дела луганцев.

Повернув коней, дали им шпоры, и на подъезде к своему полку Стеценко выстрелами поднял тревогу. Пролетают минуты, и вот уже роты ощетинились штыками. Вправо, к Демкину, командир полка направил сильный кавалерийский отряд, к Ильменскому ушел на рысях кавалерийский дивизион.

Через полчаса белоказаки напоролись на наши разъезды и, смяв их, двинулись дальше, но неожиданно попали под огонь 1-го Донецкого полка. Стояла предрассветная темень. Ружейная и пулеметная пальба заставила беляков шарахнуться в сторону, пойти на хутор Демкин. Там их поджидал кавалерийский полк Морозовско-Донецкой дивизии под командованием Дербенцева.

Попав в окружение, белоказаки заметались в поисках выхода. Офицер попытался проскочить хутор Демкин, чтобы вырваться к Дону и вплавь уйти от преследования. Однако командир эскадрона Михаил Филиппович Лысенко вовремя развернул эскадрон и отрезал казакам путь к реке.

На покатой, бугристой окраине Демкина, где, разбросав по ветру свои руки-крылья, стоят в ряд почерневшие от времени ветряки, обе лавы сошлись на бешеном аллюре.

Морда к морде сшиблись кони, метнули снопы искр скрещенные клинки, и завертелось, закипело все в адском кипении кавалерийской рубки.

Тяжкий топот коней, звон стали, душераздирающие вопли раненых — все смешалось в чудовищный хаос  звуков. Уже робко забрезжил сырой росистый рассвет, но в прохладной вязкой мути еще трудно отличить своих от чужих. Смерть, однако, находила жертвы безошибочно, и на раскисшую, измешанную копытами полынную хлябь валились один за другим разгоряченные, потные тела коней и людей.

На Лысенко белогвардейцы навалились тучей — окружили плотным кольцом взмыленных лошадей, сыпят удары, теснят подальше в степь; видимо, по фуражке, болтающемуся на груди биноклю узнали командира. В его руке шашка, как сверкающая молния, и в этом единственное спасение: Михаил Филиппович уже свалил троих под копыта, но остальные лезут упорно, настырно, зло. Два молодых, горячих казачка бестолково машут шашками, секут концами упругий круп коня, а вот третий — кряжистый, пожилой вахмистр, с втянутой в крутые плечи головой — опасный зверь. В его хладнокровии, рассчетливых движениях, точных взмахах угадывается старый, матерый рубака. Фуражка вахмистра съехала на затылок, влажный седой чуб пластается по ветру, глаза прищурены в выжидании удобной минуты для удара. В его огромных, длинных руках шашка играет, и у Лысенко невольно в голове проносится мысль: «Смотри в оба, Михайло! Такие рубят с протягом, разваливают всадника пополам, до седла!» Для Михаила Филипповича подобные казачьи приемы — не новость. Еще в годы мировой войны в драгунском полку он слыл лучшим рубакой и в сечах снял не одну вражью голову. Потому командир и вел хитрую игру с вахмистром, показывая, будто не отличает его от неопытных казачков и занят только ими. Но вот Лысенко, зарубив еще одного юнца, заметил, как поднялся в стремени, напружинился, готовясь к удару, вахмистр. Он занес шашку, норовя рубануть командира с левой, плохо защищенной стороны сильным, навесным ударом. И в какую-то последнюю долю секунды, перед тем, как свистящей полоске стали коснуться плеча, белогвардеец успел уловить молниеносный рывок своего противника и блеск металла перед глазами. Ложным движением Лысенко обманул противника. И, когда вахмистр поднялся в стремени, чтобы нанести удар, Михаил Филиппович перебросил клинок из правой руки в левую и рубанул им наотмашь по лицу белогвардейца.  

Командир, вырвавшись из кольца, решил приступить к осуществлению задуманного им плана — подал сигнал к отходу. Медленно сдерживая натиск врага, эскадрон стал отходить от хутора в степь. Вот уже кавалеристы перевалили через бугор, копыта коней месят золотистую россыпь песков и старый кавалерист Иван Моторкин-отец с тревогой оглядывается: «Что ж он думает, командир? Вон и краснотал рядом, там же разворота не будет коням!»

Озираясь, он ищет глазами в кутерьме своего сына Ивана и, найдя, подлетает к нему, грозит шашкой:

— Опять отбился, собачий сын! Я вот те...

Пулеметчик Иван весь в крови — не понять своя или чужая — стал пробираться к отцу. А командир, дав шпоры коню, вырывается вперед и мчится во весь опор к красноталу. Шашка в его руках сигналит: «Все за мной!»

Разгоряченные успехом, белоказаки преследуют. Но навстречу им из кустов вылетают птицей две пулеметные тачанки.

Свежие, застоявшиеся серые рысаки лихо развернулись перед самым носом неприятеля, и пулеметчики дружно полоснули струями свинца.

Это крошили врага бойцы нашей команды, поставленные в засаду по просьбе Дербенцева. Командир полка придавал им большое значение, справедливо считая, что пулеметы сыграют важную роль в разгроме врага. Вот почему он убежденно просил командира дивизии выделить самых надежных, храбрых людей и сильных коней. Пришлось послать в полк пару лучших тачанок, запряженных специально подобранными серыми конями, которых мы берегли пуще глаза и пускали в дело только в исключительных случаях.

В этом бою противник потерял триста человек убитыми и 275 пленными. Красноармейцы подобрали также пять пулеметов и сотни винтовок. Остатки вражеской кавалерии, прорвав огненное кольцо, ушли через Дон к своим, по направлению станицы Нижне-Чирской.

Понеся жестокий урон, многие казаки всерьез задумались над перспективами дальнейшей борьбы с войсками Красной Армии. Еще раньше среди них начало проявляться недовольство политикой генералов и офицеров, которые втянули их в братоубийственную войну. Теперь же они воочию убедились, куда их завели красновы  и мамонтовы: повсюду на оккупированной территории устанавливались прежние порядки.