Воевода - Александр Прозоров

Вроде бы пустяк – но князю и вправду стало чуть легче. Он повернул голову к сидящей слева супруге, чуть заметно улыбнулся. Женщина ответила такой же легкой улыбкой и убрала ладонь. Василий Дмитриевич немного выждал, давая обжигающей боли стать просто горячей и скатиться обратно вниз, к самому полу, наконец кивнул. Боярин Возрин вскинул посох, жахнул им об пол и провозгласил:

– Тихо! Князь молвить желает!

Собравшиеся тут же замолчали, почтительно склонили головы.

– Много тут сказывать нечего, – пригладив окладистую бороду, негромко сказал Василий. – Сами все знаете, как новгородцы нежданно город обложили. Никто о напасти той не ведал, никто бояр окрестных исполчить не успел, гонцов князьям верным отослать с призывом о подмоге тоже не получилось. Тут не то что вестника снарядить, письма написать никто не успел. Ныне же дороги все, что из Москвы идут, ворогами загорожены. Посему совета хочу спросить у вас, православные: как нам справиться с бедой нагрянувшей? Как избавиться от осады новгородской и рать собрать для разгона ворога жестокого?

Правитель Московского княжества говорил так, словно исполчить бояр и разослать гонцов должен был кто-то другой, а не он сам. И словно не он сам прозевал нападение опасного северного соседа. Однако поправить великого князя никто не посмел. Собравшиеся зашевелились, думая, что ответить.

– По воде гонцов отправить можно! – наконец решился на ответ боярин Черемин, светлоглазый и седобородый, несмотря на молодость. – Купцы почти все, знамо, как осада началась, так ладьи все свои и ушкуи от причалов увели, сбежали по реке от опасностей. Однако же лодок малых осталось в избытке. И рыбацких, и торговых, и горожан лодки. Не токмо весельные есть, но и с парусом. Уйдут они легко от татей новгородских. В Коломне гонцы в седло пересядут да с грамотами тревожными умчатся.

– Ночью в темноте вестников можно выпустить, – предложил боярин Друзин. – Проберутся тайно меж дорог, а опосля в усадьбы боярские пойдут.

– На лодке до деревни ближайшей доплыть, там коня взять покрепче да с грамотой ополчение поднимать! – дополнил его боярин Годовалов.

– К князю Витовту посольство отправить, – как-то незаметно забыв об осаде, высказался князь Ефим Вятский. – Пусть подсобит. Совместо с литвинами Новгород легко задавим!

– Коли Витовт вмешается, он сразу Псков себе в удел отрезать пожелает! – предупредил князь Нифонт.

– Князь Витовт ныне не помощник, – перебил его царевич Мамуд. – С крестоносцами Тевтонскими сеча у него страшная случилась. Вроде как и одолел ворога, да токмо половина рати литовской все едино полегла. Еще невесть чем кончится. Коли тевтонцы силы новые собрать смогут, его, может статься, еще и укрывать от беды понадобится.

– В Орду послов отправить! – предложил другой выход кто-то из бояр дальше в толпе.

– Орда зараз выход потребует, дань за десять лет! Да и неведомо ныне, кто там в ханах сидит, – возразил князь Гедимин. – Вроде как зарезали Булата, и Бунчук на его месте обосновался. А иные сказывают, что Зелени-Салтан. А иные вещают, Булата живым видели, и он ворогов своих карает. Замятня там, в Орде. Да еще и Чанибек в порубежье сторонников скликает, вернуться грозит. Нет, не поможет Орда. Самой ей подмога потребна.

– Так и Витовт тоже о поддержке молит!

Василий Дмитриевич, не вмешиваясь в ставший бессмысленным спор своей «премудрой» думы, скользил взглядом от лица к лицу, с тоской вспоминая столь верного и разумного воеводу Афанасия, и пытался понять, на кого из всех этих слуг ему можно так же надежно опереться?

Князь Гедимин? Бежал от гнева Витовтова, ибо господина своего пытался с Ордой рассорить по наущению тевтонскому, да слуги собственные его письма князю литовскому и продали. Чудом палача избежал – коего, по совести, и заслуживал. Боярин Вармалеев из Литвы убег, потому как родичи на жизнь его покушались. Однако же те, о выдаче прося, сказывали, будто это он сам старшего брата отравить пытался. Длинноносый боярин Микосин из Литвы в Москве скрылся после того, как под юбку княжне знатной забраться ухитрился. Вроде как на поединок его родичи девы опозоренной вызвали, ан ловелас предпочел шкурой не рисковать. И что это после всего сотворенного за воеводы?

Впрочем, царевичи татарские выглядели ничем не лучше. Ногаец Мамуд на брата ради места ханского пошел – да бит оказался жестоко куда меньшими силами и бежал с позором. Безусый татарин Алымбай за право стать баскунчакским беем даже не боролся, Исмета и Кабиса просто чуть не зарезали более удачливые соперники…

Нет, конечно же, все эти потомки знатных родов Москве были нужны, приютил их Василий не просто так. Вовсе не потому, что в каждый поход они выходили под рукой великого князя со всеми своими холопами, до полусотни у каждого. Набрать воинов умелых можно и куда проще, без этаких хитростей. Однако же каждый царевич, боярин или беглый князь – это оставшиеся у него в Литве или Орде родичи, через которых можно узнавать новости или слухи, через которых можно попытаться влиять на тамошние решения. Каждый знатный человек – это наследные права на те или иные земли, пастбища, уделы. Это дети, за которыми не останется отцовских грехов – но сохранится родословная, а значит – и отношения с дедами, бабками, дядьками и двоюродными братьями. В трудный час все они могут стать хорошим рычагом для воздействия на политику своих соседей…

Однако ныне все они были просто воинами, обычными ратниками, сотниками и полусотниками. Пользы реальной – никакой.

Впрочем, свои, московские, бояре тоже особого восторга у него не вызвали. Плечистый и суровый боярин Гончарин, что нетерпеливо ожидал роспуска думы у дверей, словно к отхожему месту торопился, – храбр, честен, исполнителен. Но еще ни разу сверх приказанного ничего не делал. Сам ничего отродясь не придумывал, о хитростях ратных, вестимо, даже и не догадывался. Боярин Турашин, что еще с отцом великого князя, Дмитрием Донским, в походы ходил, – ныне еле ноги волочит и чуть что за бок хватается. Князь Невзорин без хмельного дня не проводит, князь Нифонт Заозерский, чернявый и тонкобородый, когда ворог к нему в княжество пришел – удрал тут же, даже ножа не обнажив, и теперича просит, чтобы Василий Дмитриевич заместо него удел ему обратно отбивал. Трус и прохвост. Возле Софьи еще все время вертится… Великий князь из-за болезни в последние годы по мужской силе особой прыти-то не проявляет, уж очень больно конечностями шевелить… Жена же по ласкам, вестимо, тоскует. Как бы у Нифонта с Софьей чего не получилось…

От таких мыслей Василий Дмитриевич снова застонал, как от боли, – но жена тут же накрыла его руку своей, словно отдавая мужу свою силу и стойкость.

– Полна палата людей, а опереться не на кого, – тихо пожаловался ей князь. – Дружина-то одна. Коли загубит дурак, трус али неумеха, второй взять неоткуда.

Нет, конечно, были и у Москвы верные слуги и умелые бояре, что честны, отважны и находчивы. Бояре Окатин Лука, Судин Сыч, Перимов Алексей. Да только один на Смоленской дороге порубежье сторожит, дабы успеть литовские земли окраинные прибрать, коли тевтоны Витовта разгромят, другой у Дикого поля заставы укрепляет, третий в Галич отправился – в походе на Пермь союзников подкрепить. Больно ценны умелые воеводы, чтобы их у ноги без дела держать. Вот Василий един, как перст, в трудный час и остался.

И тут внезапно с грохотом распахнулась дверь, в палаты вломился царевич Яндыз, в грязных сапогах и серой от пыли кольчуге, в вороненой мисюрке, у которой с макушки, болтаясь из стороны в сторону, свисала черная волосяная кисточка, опоясанный широким, в полторы ладони, ремнем, на котором висела кривая сабля с изрядной елманью[26]. Вид у него был усталый и сильно помятый, но куда хуже выглядел несчастный, которого он волок за туго связанные в локтях руки. Мужик был окровавлен, бос, в порядком изодранных штанах и рваной рубахе. Лицо покрыто волдырями ожогов, борода опалена почти под корень, на подбородке осталось лишь несколько курчавых спекшихся клочьев.

– Вот! – татарин швырнул запытанного человека на пол перед троном и с размаху пнул ногой: – Говори!

– Семь тысяч… – пуская на половицы кровавую слюну, простонал несчастный. – Ватажник Егорка атаманом… Заозерский…

– Что это, Яндыз? – брезгливо поинтересовалась Софья.

– Как стемнело, с нукерами я из тайного хода у Водовзводной башни вышел, госпожа, – вскинул голову татарин. Карие глаза горели торжеством, однако узкие коричневые губы, обрамленные тонкими усиками, изогнулись в презрительной усмешке: – Дозор урусский выследили, напали да посекли. Трех полонян при том взяли. Двое от расспросов кровью истекли, этот же языком еще ворочает.

– Что сказали?

– Разное сказывают. Одни бают, десять тысяч ратных ныне на Москву пришли, а иные – что семь всего. – Татарин снова пнул пленника сапогом. – Однако же трое все в том сошлись, что ушкуйник у них во главе ратей поставлен. Именем Егор, прозвищем Князь Заозерский.