Чингисхан-2. Чужие земли - Сергей Волков

Три дня я живу у дяди Гоши. Три дня ищу работу и осваиваюсь в этом новом мире. Жадно слушаю радио, ловлю обрывки разговоров на улицах.

Народ активно занимается бизнесом. Я всегда думал, что если купить в одном месте товар за сто рублей, а в другом продать за двести – это спекуляция. Нет, оказывается – бизнес. Торгуют все. Улицы обсажены ларьками, как пеньки опятами. Поэтому и на работу требуются в основном продавцы, бухгалтеры, операторы каких-то ПК и менеджеры. Кто такие эти самые операторы и менеджеры, я тоже пока не разобрался. Но это явно не я.

Ни продавцом, ни бухгалтером устроиться не могу – нет документов. Да, собственно, никем не могу. Везде спрашивают паспорт. И еще обращают внимание на одежду. В старом дядигошином пальто, шапочке, подаренной еще дедом Чагой и махандских сапогах я действительно выгляжу подозрительно. Надежда найти работу тает с каждым днем. Что ж мне, ночью выходить на большую дорогу с кинжалом князя Атхи? Собственно, это тоже бессмысленно – теперь по ночам на улицах ни души.

Жизнь у дяди Гоши меня утомляет. К старику постоянно ходят всевозможные мятые личности, невеселая попойка идет и днем, и ночью. Я все время хочу есть. Даже не есть, а жрать. Мне снится мясо, жареное, вареное, тушеное… И пельмени. И пирожки. Запеченная в духовке курица, покрытая золотистой корочкой. Салат «Оливье». Котлеты. Голубцы. Селедка, заправленная растительным маслом и украшенная кружочками лука. Торт «Наполеон». Мама всегда пекла его на Новый год, по бабушкиному рецепту, пекла заранее и на сутки ставила в холодильник – чтобы коржи пропитались кремом.

Новый год уже совсем скоро, через пару недель. Боюсь, не то чтобы «Наполеон», а и пирожное «картошка» мне попробовать не удастся. С едой у дяди Гоши туго. Точнее, ее тут вовсе не водится. Дядя Гоша и его друзья питаются закуской и водкой. Сыр, колбаса, вареные яйца, луковица, консервы – по местным меркам такой набор продуктов равноценен царскому застолью. Обычно же в ходу запивка – вода из-под крана и черствый хлеб.

Все дни похожи один на другой и заканчиваются одинаково – далеко за полночь принявший свою суточную дозу дядя Гоша начинает «рычать» на собутыльников. Те огрызаются. Не знаю, как эти ситуации разруливались до моего появления. Теперь все просто – я выхожу из своего чулана, беру особо буйного гостя за шиворот и отправляю в подъезд. Остальные обычно уходят сами.

За эти бессмысленные дни у меня было несколько видений из жизни Темуджина, но я плохо их запомнил. Какие-то бесконечные стычки, разборки с дальними и близкими родственниками, ссоры с Джамухой, потом и вовсе война с ним. В память врезалась сцена казни пленных после одной из битв – их заживо сварили в семидесяти котлах. Ну, и конечно, момент, когда Темуджина объявили царем царей, Чингисханом, подняв его на белом войлоке над восторженно ревущими нукерами.

Такая жизнь мне уже осточертела. Надо найти другое жилье. Надо найти работу. Надо что-то менять. Надо!

Но как?

…Очередное промозглое зимнее утро. Еду в центр, брожу по улицам, заходя подряд во все конторы, фирмы, магазины.

– Работник не нужен? Могу грузчиком, могу мебель передвинуть, починить чего-нибудь – трубы, проводку…

Обычно меня просто вежливо выпроваживают на улицу. Иногда гонят с использованием того, что в газетах называют «непарламентской лексикой». А бывает, что и просто не пускают. Теперь во многих организациях на входе сидит охрана.

Надергав по дороге бумажных ленточек с объявлений, где-то к обеду забираюсь в телефонную будку и начинаю обзвон. Сегодня мне везет – договариваюсь о встрече в некой фирме, занимающейся ритейлингом. Что такое этот самый ритейлинг, я не знаю, да, собственно, и какая разница – я готов к любой работе.

Фирма расположена в Кировском районе, за дамбой. Меня встречает девушка с множеством заколок в тугих, темных волосах. У нее приветливая внешность, на лице дежурная улыбка. Разговор длится недолго – оказывается, их фирма владеет сетью из трех магазинов по продаже стройматериалов, вот и весь ритейлинг. Эти самые материалы нужно разгружать. Обычно разгрузкой занимается летучая бригада из четырех человек, выезжающая в тот магазин, куда прибывает фура с товаром, но пару дней назад один из грузчиков заболел. Я буду его заменять. Оплата ежедневная, расчет по окончанию работы. Приступать надо завтра утром.

Все просто и понятно. Согласен ли я? Конечно, согласен! Беру у девушки контактный телефон, мы прощаемся.

На улице метет. Впереди остановка. Подъезжает троллейбус. Номера я не вижу, но он едет в нужную мне сторону. Подбегаю, успеваю заскочить в переднюю дверь. Троллейбус, лязгая дверьми, трогается.

Народу в салоне битком. Меня то и дело хлопают по плечу, просят передать водителю деньги на билеты. Передаю. После десятой или двенадцатой просьбы пытаюсь втиснуться в глубину салона – мне надоело торчать возле кабины и быть передаточным звеном.

Пассажиры стоят стеной. Кто-то опять дергает за рукав. Женский голос:

– Мужчина, передайте, пожалуйста…

Поворачиваюсь – Надя.

В серой кроличьей шубке, в шапочке с люрексом. Взрослая. Уже не тоненькая девушка – женщина. На лице – усталость, вокруг глаз – морщинки. Сколько ей? Кажется, тридцать один. Вот так встреча.

Она не смотрит на меня, нетерпеливо сует сотенную купюру.

– Мужчина! Передайте!

Я улыбаюсь. Мой обросший длинной щетиной подбородок находится сантиметрах в пятнадцати от кончика ее носа. И тут же приходит страх. Сейчас она поднимет глаза и узнает… Узнает? Конечно! Хотя… Прошло четырнадцать лет. Она узнает – но вот вспомнит ли?

– Мужчина, я вам говорю!

Надя наконец-то отпускает мой рукав, смотрит, что за тормоз ей попался – не хочет передать деньги водителю. Я вижу ее глаза. Зрачки расширяются. Узнала? Похоже, нет. Но задумалась.

– Дочка, давай, я передам, – вылезает сбоку активная пожилая женщина в пуховом платке. У нее густые сросшиеся брови, на щеке бородавка. Надя машинально отдает ей сотню.

Я слышу, как бровастая «активистка» ворчит за моей спиной:

– Вечно от мужиков никакого толку. Зальют глаза с утра пораньше…

Надя смотрит на меня. Я замечаю, как на ее лице сменяется гамма чувств – от недоумения до раздражения. Надя силится понять – почему ей так знакомо лицо этого плохо одетого, давно не бритого парня? Дальше мучить ее будет слишком жестоко.

– Здравствуй, – говорю я тихо.

– З-з-здравствуйте… – запинаясь, произносит она в ответ. – Э-э-э… мы знакомы?

– Надя, это я, Артем.

Наверное, если бы в троллейбусе было попросторнее, она бы грохнулась в обморок. Но зажатая со всех сторон согражданами, Надя на ногах устояла. Несколько секунд она, побледнев, хлопает ресницами, пытаясь что-то сказать, потом всхлипывает, обнимает меня.