Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей - Ричард Бокэм

Таким образом, в целом, со всеми нюансами характеризация Петра побуждает читателей и слушателей симпатизировать ему и отождествлять себя с ним[453], поощряя его индивидуализацию и выделение из массы учеников.

Отличительная черта такой характеризации Петра — та, что она остается неизменной во всех четырех канонических Евангелиях. Связанный с Петром, но не параллельный Марку материал других Евангелий демонстрирует те же черты Петра: порывистость, самоуверенность, открытость, глубокую преданность Иисусу (Мф 14: 28–33, Лк 5:8; 22:33, Ин 6:68–69; 13:6–10; 20:2–10; 21:7, 15–19). Следует ли объяснить это тем, что в различных традициях независимо друг от друга сохранился образ реального Петра? Или влиянием портрета Петра у Марка на остальные Евангелия? Или же определенным стереотипным представлением о Петре, возникшем в раннехристианском движении и повлиявшем на все предания? Ученые–новозаветники до сих пор не касались этого вопроса, который, безусловно, заслуживает рассмотрения и обсуждения — но не в этой книге.

Уже довольно долго идут споры о том, может ли Марков нелицеприятный портрет Петра как неразумного и самонадеянного ученика, не понимающего Иисуса и отрекающегося от него, вытекать из самохарактеристик самого Петра[454]. С одной стороны, можно сказать, что никто в древней церкви, кроме самого Петра, не осмелился, да и не захотел бы описывать слабости и падения всеми почитаемого апостола с такой беспощадной ясностью, какая отражена у Марка[455]. С другой стороны, Фема Перкинс считает, что «нелицеприятные подробности, связанные с именем Петра у Марка, едва ли могли основываться на свидетельстве самого Петра»[456], а Джоэл Маркус развивает эту мысль, указывая, что, поскольку Петр в древней церкви участвовал в некоторых жарких спорах, он «едва ли стал бы… ослаблять свои позиции, рассказывая о себе то, что выставляло его в дурном свете»[457].

Здесь можно сделать три замечания. Во–первых, несмотря на многочисленные попытки ученых изобразить Петра «неоднозначной» фигурой в древней церкви, действительность этого не подтверждает[458]. Единственный случай осуждения действий Петра у Павла мы находим в Гал 2:11–14. В других местах Павел говорит о Петре исключительно с уважением. 1 Кор 11:12 не имеет отношения к спорам с участием Петра — здесь говорится лишь о том, что одна из фракций верующих, желая поднять свой социальный престиж в Коринфской церкви, начала называть своим покровителем наиболее «респектабельного», по их мнению, апостола. Похоже, что фигура Петра пользовалась уважением во всех течениях раннехристианского движения. Во–вторых, если история отречения Петра имеет под собой историческую основу[459], только Петр мог рассказать ее и ввести в повествование о Страстях[460]. Наконец, в–третьих, перед нами редкий случай эпизода, имеющего параллели во всех четырех канонических Евангелиях, — что заставляет думать, что ни авторы, ни читатели не усматривали в этом рассказе исключительно дискредитацию и очернение Петра.

Вообще дискуссия о том, мог ли рассказать эту историю сам Петр, слишком сосредоточена на ее чисто негативной стороне, на изображении слабости Петра, без внимания к преображающему характеру этого опыта и к его следствию — самопознанию Петра, необходимому для его будущего ученичества. Поскольку все читатели и слушатели Евангелия от Марка знали, что за этим падением последовало восстановление, на что указывает и сам Марк (16:7), горькое раскаяние Петра в 14:72 понималось не в чисто негативном смысле, но как очищение Петра от ложной самонадеянности, приуготовляющее путь к более правильной вере в Иисуса распятого и воскресшего. В этом смысле необходимо согласиться с бумершайновским определением истории Петра как «исповедания» — это следующий шаг на пути к преображению, начатому исповеданием веры в 8:29. Только оказавшись плохим учеником, Петр смог понять, почему Мессия должен был пройти свой путь через крестные муки и смерть. В более широком контексте историю отречения Петра можно сравнить с открытым признанием Павла в том, что он преследовал церковь, прежде чем сам был призван в апостолы Христовы (Гал 1:13; 1 Кор 15:9; ср. 1 Тим 1:12–14). В контексте рассказа о призвании Павла этот эпизод свидетельствует о силе благодати Божьей (1 Кор 15:9–10). Вот почему нетрудно представить себе, что Петр сам рассказывал историю о своем падении — видимо, сопровождая ее историей своего раскаяния и восстановления (ср. Ин 21:15–19).

Заключение

Евангелие от Марка не только передает с помощью inclusio свидетельства очевидца, что основным его источником был Петр: оно рассказывает свою историю прежде всего (хотя, разумеется, не исключительно) с позиции Петра, которая выстроена сознательно, тщательно и тонко. Евангелие от Марка — не стенограмма Петровой проповеди, и позиция Петра в нем — не просто необработанные «следы» его устных рассказов. Эта особенность соответствует устным рассказам Петра; однако Марк строит композицию своего Евангелия таким образом, чтобы точка зрения Петра входила в него и выглядела в нем естественно. Для того чтобы поставить читателя или слушателя на «точку зрения» (внутреннюю фокализацию) Петра — обычно пространственную, визуальную и аудиальную, но иногда и внутренне–психологическую, — используется одновременно несколько литературных приемов. Это литературное построение «точки зрения Петра» в исследованиях Евангелия до сих пор оставалось незамеченным. Марк не только сознательно выстраивает позицию Петра, но и подчиняет ее общим задачам и целям своего Евангелия — его основной теме — сущности Иисуса и сути ученичества. Таким образом, сохраняя на протяжении большей части Евангелия точку зрения очевидца, Марк, тем не менее, становится реальным автором — создает свое Евангелие на основе преданий, услышанных от Петра (и, возможно, кого–то еще).

Петр постоянно показывается в группе учеников, не только Двенадцати в целом, но и во «внутреннем круге» из трех или четырех человек. Точка зрения «мы» — Петра, Петра как члена группы учеников, используется чаще, чем точка зрения «я» — Петра, действующего индивидуально и без отсылок к остальным. (Лишь в рассказе об отречении Петра точка зрения «мы» сужается до «я», — но и Петр не выходит из своей композиционной роли «одного из учеников».) Поэтому здесь нет «личных» воспоминаний об Иисусе, каких могли бы ожидать от книги, основанной на свидетельстве Петра, современные читатели. Подобные ожидания неверны — в основе Евангелия лежат не личные воспоминания Петра, но его учение. В Евангелии отражается проповедь Благой вести, предпринятая Петром, то, каким образом он сообщал людям корпус преданий, отобранных и сформированных двенадцатью апостолами, в том числе и им самим. Даже рассказ об отречении Петра — хотя он, очевидно, исходил от самого Петра — был частью этой «официальной» традиции. Без сомнения, Петр варьировал элементы традиции, приспосабливал их к аудитории, мог что–то сокращать или добавлять, опираясь на собственные воспоминания, — но не превращал проповедь в автобиографию. Чисто личные воспоминания об Иисусе — даже если Петр сообщал их в частных беседах — были бы неуместны в публичной апостольской проповеди Петра, на которой основано Евангелие от Марка.

В Евангелии от Марка Петр всегда так или иначе связан с другими учениками. Однако он — не просто «типичный ученик» или их представитель. В своей композиционной роли он одновременно типичен и более–чем–типичен как ученик. Не выходя из рамок своей общности с другими, он предстает как отдельная личность — наиболее полно изображенный у Марка характер, не считая самого Иисуса: вполне вероятно, что именно такой характер Петра отражался в его собственной проповеди. Последовательность событий, в которых наиболее ярко проявляется индивидуальность Петра и отражается его собственная история — история Петра как ученика Иисуса — начинается его заверениями в верности на Тайной Вечери и кончается горем и стыдом после отречения. Как в верности, так и в неверности Петр превосходит остальных учеников. Этот рассказ не служит цели очернить Петра — будь то враждебная критика каких–то антипетровских фракций или его собственное самоуничижение — но, скорее, готовит его к предстоящей ему апостольской задаче. Эта история преображения личности через падение, самопознание и восстановление (о последнем Марк не рассказывает, но указывает на него), драматический пример встречи со значением креста, через которую у Марка должен пройти каждый ученик. Вот почему вполне вероятно, что эту историю рассказывал о себе сам Петр — и понятно, почему она стала важным эпизодом Евангелия от Марка.

Таблица 14. Прием «от множественного к единственному» в синоптических ЕвангелияхМарк ВЧ Матфей Лука (вариантные чтения) 1:21* Нет параллелей Единственное 1:29–30* Единственное Единственное Единственное 5:1–2 Единственное Единственное Множественное (в ВЧ единственное) 5:38** Единственное Единственное Единственное 6:53–54 Множественное Нет параллелей 8:22 Единственное Нет параллелей Нет параллелей 9:9** Множественное** Нет параллелей 9:14–15** Единственное Множественное** (ВЧ единственное) Множественное** (ВЧ единственное) 9:30 Множественное Нет параллелей 9:33 Единственное Нет параллелей Нет параллелей 10:32 Единственное Нет параллелей 10:46 Множественное (ВЧ единственное) Единственное 11:1 Единственное Множественное (ВЧ единственное) Единственное 11:12 Единственное Единственное Нет параллелей 11:15 Единственное Нет параллелей Нет параллелей 11:19–21 Единственное (стих 19) Нет параллелей Нет параллелей 11:27 Единственное Нет параллелей Нет параллелей 14:18 Множественное Нет параллелей 14:22 Множественное Нет параллелей 14:26–27 Множественное Нет параллелей 14:32 Единственное Единственное Лука 9:56–57 10:38 Единственное

Примечание: колонки 2, 3 и 4 относятся к тому глаголу, который в отрывке, указанном в колонке 1, стоит во множественном числе.