Гиперборей - Юрий Никитин

— Эй, пошто в потемках? Данусь, где ты?

— Я сплю, — ответил Олег, подпустив в голос дрожи. — А ваш друг облаял, потом ушел.

Лохматый наклонился, что-то сказал вниз, потом строго взглянул на Олега:

— Когда ушел Данусь?

— Вслед за вами, — ответил Олег уже крепнувшим голосом. — Случилось что?

Лохматый молчал, и Олег под одеялом стиснул рукоять ножа: рано прикинулся спящим. После разговора со страшным Данусем должен был трястись от страха всю ночь, не ложиться.

— Ладно, — проворчал лохматый. — К жонкам ухлестнул, змей подколодный...

Ляда глухо захлопнулась. Олег долго лежал, прислушивался. Снизу слабо доносился пьяный рев, а когда загулявшие гости разбрелись по комнатам, услышал приглушенный шум со двора, где гридни развозили на телегах мертвецки пьяных хозяев — ржание коней, цокот копыт, щелчки бичей. Напряженный слух ловил знакомое щелканье подков вороного, но на дворе и ближайших улицах звуки были чужими.

Месяц мертво и неподвижно светила через окошко. Крыша холодно блестела. Тучи бежали черные, как сажа, подсвеченные снизу так, словно уже накалились добела. Бежали быстро, будто стая голодных волков, на ходу глотая холодные снежинки звезд.

Внезапно створки окна с треском распахнулись. Олег с ножом в руке моментально скатился с постели. Комнату залила тьма: луна нырнула на тучу, по стенам заметались тени... Не дыша и не шевелясь, Олег вслушивался. На миг лица коснулась волна воздуха, но в комнате было тихо, и ему стало жутко.

Луна вскоре вынырнула — в призрачном свете по комнате бесшумно метался крылатый зверь. Не птица — он услышал бы хлопанье крыльев — зверь носился бесшумно, Олег успел увидеть красные горящие глаза, похожие на раскаленные угли, блеснули острые зубы — белые, как снег. Пахнуло звериной шерстью, пометом. Олег не мог дольше задерживать дыхание, шумно выдохнул, и зверь сразу стрелой метнулся к нему.

В темноте страшно блеснули красные глаза, стремительно надвинулись. Олег увидел в распахнутой пасти четыре длинных клыка. Он пригнулся в последний момент, словно нырнул в воду, хрястнулся о пол подбородком. Страшное крыло чиркнуло по волосам.

Луна высветила комнату полностью, и Олег привстал, стиснул нож для броска. По комнате хаотично метался кажан — таких крупных Олег еще не встречал. Кожаные крылья бесшумно резали воздух, когти блестели металлом. Угольки глаз вспыхнули оранжевым огнем — кажан увидел человека, ринулся так стремительно, что обогнал бы сокола.

Олег юркнул под ложе, перекатился по полу и, задевая доски, выскользнул с другой стороны и швырнул нож вдогонку. Кажан метался из стороны в сторону. Олег выхватил другой нож, не зная, попал ли первым. Кажан пронзительно взвизгнул от ярости — Олегу почудилось что-то знакомое — взвился под потолок, с балки посыпалась труха. Олег отвел руку с ножом, застыл, выбирая момент.

Кажан метнулся вправо, влево, внезапно черной молнией перечеркнул комнату и вылетел стрелой в открытое окно. Олег подбежал, выглянул, держась за створки. Небо было темным, ему показалось, что левым крылом кажан махал реже, а в тонкой кожаной пленке на миг блеснул лунный свет. Утиное Гнездо исчезло, закрытое темным телом, потом небо стало таким же звездным, с быстро бегущими тучами.

Олег вернулся к постели. Пальцы коснулись мокрого. Он торопливо отнес шкуру поближе к окну. В лунном свете на вытертой шерсти блестели капли крови. Он бросил шкуру, лег навзничь, задумался.

Луна — солнце упырей и утопленников — заливала комнату светящимся ядом.

Проснулся он мгновенно, пальцы тут же сомкнулись на рукояти ножа. Лестница поскрипывала едва слышно, но сон слетел моментально. Бледная луна уже ушла на другую половину неба, звонко кричал петух, отгоняя нечистую силу от своего курятника.

Ляда приподнялась бесшумно. Гульча очень медленно вползла к нему на чердак, осторожно опустила тяжелую крышку. Олег дышал ровно. Из-под приспущенных век он видел ее неловкие движения, пошатывающуюся походку. Когда свет луны упал на ее бледное лицо, он увидел закушенную губу, темные круги под ввалившимися глазами. Левая рука до локтя была перевязана белыми тряпицами. Посреди повязки расплывалось темное пятно.

— Коня устроила? — спросил Олег громко.

Она вскрикнула тонко и жалобно, без сил опустилась на пол возле ложа. Ее огромные глаза под вздернутыми бровями смотрели с ужасом, лицо было на уровне постели.

— Вставай, а то пустишь лужу с перепугу, — посоветовал Олег. — Да еще возле меня! Я спросил про коня... Ладно, как я вижу, не до него. Хорошо провела время? Как понравился Город?

— Город как город, — ответила Гульча, с трудом обретая голос. — Чего не спишь? Только не ври, что беспокоился обо мне.

— Клопы, — объяснил Олег. — Крупные, как жуки-рогачи. У меня, правда, кожа дубленая — прокусить не могут, но все равно противно. Бегают, лапами щекочут.

Она с отвращением посмотрела на темное месиво шкур. Олег откровенно улыбался, белые зубы блестели в темноте. Она зябко повела тонкими плечиками, сказала, потупя взор:

— Я съездила в квартал для заморских гостей... Искала соотечественников. Или тех, кто знает новости.

— Много узнала?

Гульча молчала, держа лицо в тени, и он пожалел, что не видит ее глаза. Наконец ответила сердитым голосом:

— Почти ничего. На обратном пути напали какие-то гуляки.

— Благополучно? — Олег не торопясь выкресал огонь, зажег лучину.

— Немного поцарапала руку.

Олег опустил глаза, скрывая усмешку:

— Город чужой, люди всякие... Неожиданности могут быть самые разные.

Она наконец вскинула голову, прямо взглянула ему в глаза. В ее зрачках на миг блеснули красные искорки, возможно — от лучины:

— Я тоже не сладкий пряник.

Утром позавтракали в корчме. Гульча ела мало, нянчила поврежденную руку. Олег предлагал свою помощь, он-де волхв, знает травы, Гульча поспешно отказалась. В ее глазах метнулся такой откровенный испуг, что Олег не настаивал. У нее могут быть свои причины, очень веские, не показывать ранку.

Днем он дважды наведывался к коням. Те оживали на глазах, кожа стала гладкой, уже пробовали задирать соседей. Завтра можно будет выехать, если ничего не помешает. Гульча отпросилась еще разок побывать у соотечественников, на этот раз днем. Конь не шибко заморится, если отвезет ее даже на другой конец Киева. С ее весом — все равно что пустое седло повозит на себе.

Сам Олег весь день ходил по торжищу, спускался на причал, расспрашивал рыбаков и гостей. Каждый день приезжали варяги, свеи, франки, ромеи — не говоря уже о купцах из ближних и дальних славянских племен. Все приносили вести мрачные: междоусобица ширится, торговля в упадке, на дорогах одни тати, князья то и дело режут друг друга, о торговле думать некогда и некому.