Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья - Влада Баранова

Румейский язык, с точки зрения внешнего наблюдателя и структуры языка, не существует в поселке Ялта и похожих на него неблагоприятных поселках. В то же время румейский язык используется как основной маркер этнической идентичности его носителей. Особенно это характерно для поселка Ялта, где многие информанты отмечали необходимость знания румейского языка для того, чтобы «быть греком»: «Какой же грек, если не говоришь по-гречески!». Для поддержания греческого самосознания жителям поселка Ялта оказывается вполне достаточно нескольких клише. Они склонны преуменьшать степень языкового сдвига, и многие в поселке полагают, что румейский язык отчасти используется в повседневном общении. Разговор, в который включается несколько румейских фраз, пусть даже только формулы приветствия, оказывается маркирован как греческий. (Трудно сказать, как сами носители оценивают свое языковое поведение; по нашим наблюдениям, многие достаточно уверенно говорили, что беседа с соседкой проходила на греческом, хотя, с моей точки зрения, по-румейски были произнесены только первая и последняя фразы.) Зачастую интервьюируемые полагают, что к румейскому прибегают от случая к случаю, например, как к тайному языку, непонятному для негреческого населения. Люди среднего возраста склонны считать, что румейский используется более пожилыми, однако материалы наблюдения не всегда это подтверждают. Преимущественное употребление русского языка часто объясняют большим количеством русских в поселке, в присутствии которых говорить на незнакомом им румейском языке считается неприличным.

Отчасти более благополучным положение румейского языка представляется в поселках Бугас, Касьяновка, Македоновка, Малый Янисоль, Кременевка (Чердакли). Хотя здесь также наблюдается языковой сдвиг, проявляющийся в значительном варьировании, а в социолингвистическом плане – в уменьшении числа людей, способных говорить по-румейски на любые темы, среди представителей младшей и средней возрастных групп. Главное отличие этих поселков от Сартаны, Ялты и Византии состоит в том. что их жители используют румейский язык не только как маркер идентичности, но и в коммуникативных целях. Выбор русского или румейского в качестве языка общения в данном случае зависит от определенных условий, которые примерно совпадают в разных поселках. На выбор языка может влиять тема (например, политические новости обсуждаются только по-русски), ситуация общения (например, разговор в сельсовете в основном ведется по-русски, а между торговками на рынке – по-румейски), особенности собеседника (с детьми полагается говорить по-русски). Для людей старшего поколения (родившихся в 1930-е гг.) вполне естественно беседовать с хорошо знакомыми ровесниками (супругами, членами семьи, соседями) по-румейски или переключаясь с румейского на русский. Для них румейский – родной язык. Часто можно услышать, как люди старшего и среднего возраста (родившиеся в 1930-1950-е гг.) разговаривают по-румейски на улице, в магазине, на остановке и даже в приемной сельсовета (Малый Янисоль, Бугас). Те, кто по рождению принадлежат к поколению 1970-х гг., не говорят свободно, но могут составить несложные предложения и утверждают, что старшие иногда заговаривают с ними по-румейски. Для поселков, которые мы назвали благополучными, характерно восприятие румейского как естественной части местной жизни. Среди румеев принято считать, что человек, живущий в селе, скорее всего, владеет румейским. Также подразумевается, что при переезде в город человек постепенно забывает язык. Отчасти румейский язык воспринимается как сельский, пригодный для использования только в родном поселке, тогда как для городского жителя естественнее говорить исключительно по-русски. Основанием для подобных представлений могут служить воспоминания о низком статусе румейского в советское время. В поселке Бугас, например, бытует выражение: «Наш язык только отсюда до асфальта (до трассы Донецк-Мариуполь. – В. Б.), а дальше – русский». Авторство приписывается, как правило, бывшему директору средней школы или главе сельской администрации советского времени.

«Этот язык вам, говорит, до моста. За мостом вышли – вы уже по-гречески не можете ни с кем разговаривать. Затоптали этот язык до потери сознания» (САХ, румейка, 1927, Бугас). В данном случае информантка интерпретирует слова директора не как запрет разговаривать по-румейски, но как характерный пример негативного отношения к идиому.

Различия между благополучными и неблагополучными в языковом отношении поселками отражаются как в стратегиях передачи языка следующему поколению, так и в ответе на вопрос о том, могут ли дети говорить на румейском. В Сартане и Византии ответ был всегда отрицательным, в Ялте иногда отвечали, что учат детей говорить по-румейски, но без особого успеха. В благополучных поселках Бугас, Малый Янисоль, Касьяновка, Кременевка стереотип совершенно другой: «Дети не говорят, но понимать – понимают, а когда вырастут, то и говорить научатся». Большинство детей с таким мнением согласны, они считают, что начнут говорить на румейском, когда окончат школу, или называют разные сроки овладения языком – от полугода до двух лет. А. Хатзидаки, анкетировавшая в начале 1990-х гг. малоянисольских детей в возрасте 9-15 лет, отмечает, что самооценка владения румейским у 14-15-летних несколько выше, чем у 9-13-летних, хотя, по ее мнению, разница не настолько значительна, чтобы делать определенные выводы [Hatzidaki, 1999]. Эти независимо полученные данные подкрепляют наше предположение о том, что изменение норм использования языка связано с переходом из детского возраста в подростковый.

В настоящее время абсолютно все носители румейского языка – билингвы, свободно владеющие и русским языком. Более того, для большинства русский язык является доминирующим – им проще объясниться по-русски, чем по-румейски. Основной фактор, от которого зависит владение титульным языком группы, – это возраст. В самом общем виде ситуацию можно описать так: большинство молодых румеев способны сказать по-румейски лишь несколько слов, а дети, как правило, не знают и этого минимума; люди среднего поколения – примерно от 30 до 50 лет – говорят по-румейски с трудом, но понимают сравнительно легко; люди, которым проще говорить по-румейски, чем по-русски, встречаются только среди старшего поколения.

Подобное положение относится к числу ситуаций языкового сдвига (см.: [Gal, 1979; Dorian, 1981; Investigating Obsolescent, 1989; Бахтин, 2001]), то есть процесса отказа от использования миноритарного языка и предпочтения доминирующего русского. В данном случае сообщество переходит с румейского на доминирующий русский язык, причем этот процесс оказывает чрезвычайно существенное воздействие на культуру сообщества и структуру исчезающего языка. Как уже говорилось, для большинства румеев первым языком является русский, а румейским они владеют только в той или иной степени. Активный словарный запас некоторых носителей составляет два-три десятка слов, причем они могут употреблять одно и то же слово в разных значениях: например, kalόs может означать «хороший», «добрый», «умный», «смелый» (и другие прилагательные с позитивными коннотациями), а pusúrku – «плохой», «тупой», «злой», «трусливый», «дырявый», «упрямый» и т. п. То или иное грамматическое значение не всегда маркируется или маркируется разными способами: бывает, что в речи одного и того же носителя используются несколько вариантов образования прилагательных женского рода, а может употребляться форма, не маркированная по роду. Таким образом, в румейском языке представлен высочайший уровень варьирования, когда выражение некоторого грамматического значения для части носителей оказывается обязательным, а для других – необязательным, а одно и то же слово имеет разные значения в идиолекте разных информантов. Подобное явление обычно и, пожалуй, неизбежно сопровождает языковой сдвиг. Сообщество носителей румейского языка представляет собой континуум, один полюс которого составляют полноценные говорящие, а другой представлен в речи людей, едва способных произнести несколько фраз по-румейски, но, тем не менее, считающих себя носителями румейского языка. Между этими двумя крайними точками заключено огромное разнообразие неполного владения языком.

Полнота владения румейским языком зависит от того, какую роль в жизни данного носителя он играет, насколько регулярно и на какие темы человеку приходится говорить по-румейски. Наблюдения показывают, что частота использования румейского определяется такими параметрами, как возраст и принадлежность к определенному поколению, место проживания, пол. Представляется, что в соответствии с этими критериями можно выделить несколько групп носителей, между идиолектами которых структурные расхождения будут минимальными.