Крики в ночи - Родни Стоун

Может, она слышала обо мне? Я арендовал дом, и мои дети исчезли. В центре толпились другие люди, покупавшие всякую всячину, но, когда они прислушались к нашему разговору, стало очень тихо.

— Вы помните? В Шеноне.

— Да. — Она знает о трагедии и приносит свои сожаления.

— Мне надо узнать кое-что.

— Слушаю вас.

— Кому принадлежит дом?

Тишина установилась такая, что можно было слышать, как пролетает муха. Все притворялись, что заняты своим делом, увлеченные просмотром брошюр, когда она сказала:

— Извините, пожалуйста, я сейчас проверю.

У нее имелась картотека, которую она быстро просмотрела.

— Некоей мадам Сульт, — сообщила она.

Я мог бы догадаться и раньше, но почувствовал прилив уверенности.

Я улыбнулся ей:

— А сколько домов предложили в аренду в районе вокруг Шенона?

Она ответила мне сразу:

— Нисколько, месье. Ваш был единственным. — Она покраснела. — Это не очень… популярный район.

— То есть вы не могли предложить большой выбор?

— Да, месье. Большинство домов забронировали к концу мая. За исключением сельской местности, вдали от городов.

Я помню, как говорил Эмме, когда забронировал дом, что было еще два места поближе к Альби, но этот казался тем, что нам нужно.

Я посмотрел на картотеку и спросил:

— Были какие-нибудь требования, условия, которые выдвигал владелец дома?

Она еще раз посмотрела на карточку и произнесла с трудом на английском:

— Желательно наличие двоих детей.

Желательно! И моя семья, естественно, подходила по всем статьям.

— Что-нибудь еще?

Она нахмурилась:

— Очень странно, месье. Там упомянут возраст детей. Это необычно.

— И что же там написано?

— Возраст от десяти до двенадцати, — прочитала она. — Но мы не просим указывать возраст в наших анкетах.

— В каких анкетах?

— Которые мы посылаем владельцам домов, чтобы уточнить детали.

Позже вечером мне позвонила Эмма, ее голос слышался очень четко и ясно. В нем чувствовалась новая сила, когда она спросила:

— Есть ли новости?

— Пока нет.

Я решил не расстраивать ее рассказом о поездке в Гурдон-сюр-Луп.

— И не будет.

— Ты не должна так говорить. Пока еще.

— Что делает полиция?

— Все еще ищет.

— Да?

Я подумал, не прослушивается ли телефон.

— Я не доверяю им. Поезжай домой, Джим. Обещай мне, что ты скоро вернешься.

— Где ты, дорогая? Твой отец вроде не знает.

— Я приеду в Рингвуд через день или два.

— Вот здорово!

— А ты? Ты еще встречаешься с этой женщиной?

В ее голосе слышалось волнение.

— Эстель? Нет, не встречаюсь.

— Зачем ты разговаривал с ней?

Похоже, она все знает.

— Она репортер.

— У нее что, других дел нет?

— Мне было нужно, чтобы она переводила мне.

— Возможно. — И затем: — О, Джим, будь осторожен.

— Осторожен?

— Ради нас обоих. Я умираю от тревоги. Они погибли, Джим, и не стоит притворяться. Или искать утешения. Ужасно то, что мы никогда не узнаем как. Или кто.

— Не отчаивайся, дорогая.

Не было никакой зацепки, кроме интуиции.

— Я люблю тебя, Эм.

— Спокойной ночи, Джим.

Разговор прошел почти как воссоединение, после всего того, что мы прошли. Если бы я только знал, что нам еще предстоит пережить.

— 24 —

Той ночью гроза снова вернулась, правда, не такая сильная, как предыдущие. Она вовсю громыхала над Сен-Максимом. Мои мысли возвращались к пустому дому и к коровам на вымокших полях. Я лежал в постели, покрываясь потом, прислушиваясь к барабанной дроби, которую дождь высекал на гостиничных окнах, стекая по желобам во двор. Гроза продолжалась полчаса, со злым сильным ливнем, прорезающими небо молниями, а затем прекратилась так же внезапно, как и началась. В тишине казалось, что я слышу голоса Мартина и Сюзи. И Эммы, произносившей, что они погибли: утверждение такое же окончательное, как свидетельство о смерти. Я боролся с отчаянием, как алкоголик, отказывающийся от вина.

Читая мою книгу, вы не плачете. Но я плакал тогда: я стучал кулаками по стене и кричал:

— Почему? Почему я? Почему это должен быть я?

Я повернулся на бок в душной комнате, отбросил тонкое покрывало и попытался взять себя в руки. Где, черт возьми, находится Эмма? Почему она так неуловима, где-то там между Макомберами и Рингвудом? Она уехала в Англию, когда едва могла заставить себя говорить со мной, в состоянии отчаяния, но сейчас ее жуткое настроение, наверное, прошло. Что они скрывают от меня, она и Джеральд? Такое ощущение, будто и она тоже исчезла. Завтра я все выясню, скажу ей, что еду домой, или попрошу ее приехать ко мне. Нам нужно встретиться, как только я завершу дело.

Утром я взял напрокат машину: мои британские номера слишком бросались в глаза. Сразу после завтрака я нашел прокатную фирму и заказал „рено-5“, достаточно неприметную машину, подходящую для моих целей. День был солнечный, еще не начавшаяся жара окутывала здания и людей, заставляя застыть жизнь в маленьком городишке Сен-Максим. „Рено“ я припарковал около рынка, где владельцы прилавков выкрикивали цены, а домохозяйки в черных чулках, скрывавших их варикозные вены, торговались, покупая фасоль и капусту, рыбу и свиные котлеты, инжир и огромные дыни. Я локтями прокладывая себе дорогу к зданию жандармерии, окруженному остроконечным забором.

Под разноголосый городской гул я вошел в комиссариат и спросил Ле Брева.

В приемной меня как будто ждали. Ле Брев отдыхал, читая газеты. С ним сидели двое сотрудников в форме, но он, как всегда, выглядел франтом, в тщательно выглаженной рубашке и голубых брюках. Он взглянул на меня, склонив голову набок, словно я был вещью, которую он оценивал. Я почти ожидал, что он задаст вопросы о моей подозрительной поездке в Гурдон, но вместо этого он подошел ко мне с протянутой рукой, этот миниатюрный Мегрэ. Комната, отделанная черным с золотом, была наполовину залита светом и наполовину скрыта в тени; полицейские сидели в темной части, и я подумал, что они включили прожектор, чтобы хорошенько меня рассмотреть.

Ле Брев пожал мне руку, и я почувствовал его сухую ладонь.

— Месье, рад вас видеть. Хорошо, что зашли. Я сообщу вам, чем мы занимались в последнее время.

Я увидел, как один из полицейских потянулся за стопкой отчетов о бесполезных поисках, ненужных интервью, ложных сообщений, и остановил его:

— Не утруждайте себя.

Ле Брев грустно развел руками. Его ладони были светлыми, почти бежевыми.

— Пожалуйста, не нагнетайте в себе…

— Я пришел не за сочувствием.

Он вернулся за стол, по краям которого восседали двое его коллег, и я не мог не подумать, что там он чувствует себя более уверенно.

— Я пришел за объяснениями.

Его брови сошлись над переносицей, две серых полоски волос.

— Месье? Объяснения?

Я тоже уставился на него, в его круглые глаза.

— Старший инспектор, почему ваши люди охраняют мадам Сульт? День и ночь, в ее имении?

— Вы, должно быть, ошибаетесь.

— Черт побери! Не пытайтесь одурачить меня. Я был там и видел все своими глазами. Я разговаривал с инспектором Клерраром вчера в Понтобане.

Он постарался уйти от ответа:

— Ну хорошо, тогда я вам не нужен.

— Я хочу услышать объяснения. Почему вы приставили полицейских охранять старую вдову? Мадам Сульт?

Он притворялся, что с трудом понимает мой английский, затем пожал плечами, подразумевая, что все это не важно. Я уловил краткий момент раздражения, но он взял себя в руки.

— Почему, месье? Потому что она попросила меня об этом.

— А зачем?

— Зачем? Это дело полиции. — Его рот превратился в тонкую ниточку. — Она богатая женщина, ей стоит просить защиты. Это все, что я могу рассказать.

Он посмотрел на меня так, будто хотел сказать: „Жаль, что у вас личные проблемы, но не заставляйте меня заходить так далеко“.

Помню, я долго разглядывал эти три пустых лица. Они вполне могли сойти за суд присяжных, подвергающих сомнению мое здравомыслие.

— Еще один вопрос, инспектор. Вы в курсе того, что мадам Сульт все еще является владелицей дома, откуда исчезли дети? Что это значит, как вы думаете?

Он прочертил круг на столе указательным пальцем, будто что-то стирал.

— Значит? Я думаю, ничего. Это просто совпадение.

— И тем не менее вы охраняете ее?

— Это отдельное дело. Дело полиции. Оно не имеет никакого отношения к этому дому. Она владеет, позвольте заметить, несколькими домами.

— Но одно из них оказывается тем местом, где ее дети были… обнаружены. В лесу. Вы сначала сказали мне — два ребенка, затем один. Вы солгали мне, инспектор, и не сказали, чьи это были дети.

Он откашлялся:

— Не следует путать факты и валить их в одну кучу.