Жизнь как жизнь - Иоанна Хмелевская

— А у мужчин странные вкусы. Может, потому, что она старая? Господи, сделай так, чтобы она ушла! Что за упрямая кретинка! Неужели у нее вообще нет самолюбия?

— А какое отношение имеет к этому самолюбие? — философски спросила Шпулька.

Молодой человек, очевидно, использовал аргументы убойной силы, потому что на лице молодой дамы прочно поселилась гримаса разочарования и досады. Она позволила вывести себя на улицу и протянула ему на прощание руку. Тереска и Шпулька отступили подальше в темноту.

— Ну иди же, иди прочь, гарпия! А ты оставь ее, чего с ней болтаешь! — шипела Тереска в бешенстве.

Молодой человек словно бы услышал, поклонился, повернулся и быстрым шагом пошел в южном направлении. Дама с минуту смотрела ему вслед, потом вздохнула и зашагала на север. Шпулька схватила Тереску за плечо.

— Давай! — крикнула она сдавленным шепотом.

Тереска шагнула было к «фиату», но тут же остановилась так резко, что едва не выпустила из объятий сверток. В ворота с трудом протиснулась очередная машина, светя фарами и рыча мотором. Водитель поставил машину возле «фиата» и заглушил мотор. В тишине, которая на миг воцарилась, Шпулька услышала рядом с собой зубовный скрежет.

— В жизни не могла бы подумать, что тут такое бойкое место, — прорычала Тереска. — Что этот кабан безрогий теперь сделает?!

Безрогий кабан вышел из машины, посвистывая, открыл капот и стал вывинчивать и рассматривать свечи. Одна свеча вызвала у него громкий протяжный свист, он открыл еще и багажник, вытащил оттуда какую-то коробочку и стал в ней копаться.

— Неужели остаток жизни мы проведем в этом месте? — зловеще спросила Шпулька. — Неужели нельзя куда-нибудь пойти?

— Как?! С этим вот в руках?! — испугалась Тереска. — И что мы сделаем, а? Мы же совершили кражу, любой милиционер имеет право нас арестовать! Мы должны подкинуть это обратно!

— Да ведь ты сама хотела украсть, чтобы посмотреть, что там!

— Больше не желаю даже заглядывать туда, мне все равно, что там есть, негде его даже развернуть… а уж тяжелый! Там, наверное, камни… Надо подкинуть, а то потом будет поздно.

Возле «фиата» вдруг появился неведомо откуда приземистый коренастый брюнет. Он посмотрел на водителя соседней машины, который рассматривал вынутые из коробочки свечи, открыл «фиат» и уселся за руль. Он не включил мотор, просто опустил окно и закурил сигарету. Похоже было, что он собирается славно провести вечерок в автомобиле.

При виде чернявого типа Тереска нервно вздрогнула.

— Я его знаю, — взволнованно шепнула она.

Шпулька неприязненно на нее посмотрела.

— Ты что, всех знаешь? Тут бывают только твои знакомые? Сверток этот мы свистнули тоже у твоего знакомого?

— Глупая, конечно, у него! Это же бандит! Это его автомобиль! Он уже из него не вылезет, не дай Бог, он нас тут увидит! Давай драпать отсюда немедленно! Ой, мамочки, надо бы хуже, да некуда!

В голосе Терески звучали паника и отчаяние. Шпулька ужасно перепугалась. Она окончательно перестала понимать ситуацию, в которую ее впутали, и мысль о том, что теперь она ни в коем случае не сможет выбраться из всего этого, чуть не лишила Шпульку сил. С отчаянным визгом она вырвала у Терески сверток из рук и выскочила на улицу.

Тереска, которую крик и рывок застигли врасплох, ничего не успела подумать и просто помчалась за Шпулькой. Они галопом пронеслись метров сто и остановились только на углу Бельгийской. Тяжело дыша, девочки переглянулись.

— Что… случилось?… — спросила Тереска, переводя дыхание.

— Как это? Ты же сама… велела убегать… — встревоженно ответила Шпулька.

— Но ведь не так внезапно!

— А как еще? Убегать постепенно? Что, надо было дать ему нас поймать? Возьми это!

— Сперва подкинуть, а потом уж убегать!

— Так ведь он сидел в машине! Господи, я уже совсем ничего не понимаю!

Через несколько минут им все же удалось достигнуть взаимопонимания и обсудить положение. Оно представлялось не в розовом свете. Украденный трофей все еще оставался у. них на руках, и о том, чтобы его подкинуть, вообще не могло идти речи. Разумнее всего было бы уйти отсюда как можно скорее и никому не показываться на глаза в этом районе. Но поступить в данный момент согласно голосу разума было не в натуре Терески.

— Ничего не поделаешь, раз эта дрянь у нас, она у нас и останется, — решительно сказала она. — Отдадим в милицию. К счастью, мы знаем, у кого украли. А раз уж мы на месте, можно пойти и посмотреть на этот дом. Посмотрим на него немножко, ты с одной стороны, а я с другой.

— И где эта другая сторона? — недоверчиво спросила Шпулька.

— Со двора. Там есть проход через всякие подворотни.

— Ни по каким подворотням я шляться не буду! Исключено! В конце концов, я могу постоять на улице, но эту гадость я с собой тоже не возьму! Если я обязана записывать, кто входит, у меня руки должны быть свободными!

— А ты как считаешь, я буду ногами записывать? А, ладно, будь по-твоему.

В подозрительном окне произошли кое-какие перемены. Цветастая занавеска, до сих пор задернутая, теперь была наполовину отодвинута, и на фоне окна вырисовывался чей-то силуэт.

— Это здесь, — шепотом сказала Тереска. — Там окно, а тут двери. Я пошла!

— Погоди! — нервно шепнула Шпулька. — Как мне тебя там найти?

— Я вернусь сюда. А если что, войди в дом, пройди его насквозь, выйдешь во двор и позовешь меня. И не ори во весь голос, я тебя услышу, здесь дворики маленькие…

Навьюченная воровской добычей Тереска исчезла в темном проходе, а Шпулька, стуча зубами от волнения, осталась на улице, словно загипнотизированная вглядываясь в таинственное окно, принося в душе торжественную клятву, что больше никогда в жизни не соблазнится увидеть «кое-что интересненькое».

Чуть погодя она оторвала взгляд от цветастой занавески и осмотрелась вокруг. Она вспомнила, что должна обращать внимание на всех, кто входит в дом и выходит оттуда. Еще Шпулька вспомнила, что среди входящих-выходящих будут и бандиты. Она стоит как раз напротив, и взгляд выходящего бандита обязательно упадет на нее…

Бежать из этого страшного места, не договорившись предварительно с Тереской, было невозможно. Однако имело смысл хотя бы немного отойти в сторону. Из глубины улицы медленным шагом приближался какой-то человек. Он, правда, шел по другой стороне, но он очень внимательно смотрел на Шпульку.

Шпулька пыталась притвориться, что он ее вообще не интересует. Она таким же медленным шагом пошла в сторону Пулавской, а сердце у нее давно ушло в пятки. Потом она повернулась и направилась в противоположную сторону. Человек остановился перед подозрительными дверями, заглянул внутрь и пошел дальше. Шпулька снова повернула. Она увидела, как прогуливающийся бандит перешел на ее сторону, подошел к ней поближе и спрятался за колонной во мраке. Она еще долго стояла, окаменев от испуга, потом дрожащими от страха руками вытащила из сумочки блокнот и стала записывать в нем приметы злодея.

«Без шляпы, — написала она. — Высокий. В какой-то одежде. В штанах».

* * *

Кшиштоф Цегна, расставшись с участковым, решил действовать самостоятельно и использовать шанс, который позволял ему самому сделать как можно больше следственных открытий. Он зашел домой, снял куртку и надел летний плащ. Правда, он понимал, что в летнем пыльнике будет холодно, но на всякий случай решил немного изменить внешность. Затем молодой человек отправился на Пулавскую.

Он внимательно исследовал двор, оглядел трех прохожих, двух мужчин и одну женщину, вышел на Пулавскую, а потом на Бельгийскую. Такой кружной путь он выбрал для того, чтобы не слишком часто проходить по подозрительным местам. Он прошелся до конца улицы, постоял там и медленно пошел к Пулавской.

Напротив интересующего его подъезда он внезапно увидел Шпульку, которую узнал с первого взгляда. Она стояла и всматривалась в окно с цветастой занавеской взглядом, полным испуга и отчаяния. Он не мог понять, что она тут делает и откуда взялся такой невероятный испуг. Он сразу заметил, что занавеска наполовину отодвинута, подумал, что это, наверное, знак для кого-то снаружи, но не мог поверить, что это знак для Шпульки. На всякий случай он решил присмотреться, перешел на другую сторону улицы и замер в тени.

Шпулька направилась вдоль по Бельгийской. Сознавая, что неподалеку притаился бандит, она чувствовала, что состоит из одной спины. Еще из затылка. Спина и затылок — единственные анатомические детали, которые у нее остались, но они разрослись на полгорода и стали очень чувствительны и ранимы. Она почувствовала, что у нее болит кожа на лопатках. Тут она не выдержала и через несколько шагов повернулась, чтобы встретиться с опасностью лицом к лицу.

Злодей без шляпы и в штанах, вопреки ее уверенности, не затаился прямо у нее за спиной. Он по-прежнему стоял там же, где и раньше, спрятавшись в тень. По другой стороне улицы шел очередной бандит, который подошел к подозрительному подъезду, огляделся и вошел внутрь. Шпулька дрожащей рукой перевернула страничку в блокноте, уронила карандаш, подняла его и стала описывать разбойника: «Низенький. Толстый, весьма. Брюнет. Кудлатая голова…» В этот момент она сообразила, что знает того, кого описывает. Это его она видела сто лет назад, когда они с Тереской стояли на небольшой площади за «Фильмом Польским», наверное, это было тысячу лет назад… или минут пятнадцать. Он как раз садился в тот навеки проклятый «фиат». Поэтому она поспешно приписала, не вдаваясь в подробности: «Это тот самый!»