Развеянные чары - Эльза Вернер

Беатриче, все еще негодуя на нанесенную ей обиду, слегка кивнула, на что ей ответили тем же. Вдруг она насторожилась, почувствовав, как дрогнула рука Рейнгольда, когда он выпустил ее руку и шагнул в сторону, прежде чем поклониться. Она слишком хорошо знала его и сразу поняла, что, несмотря на кажущееся спокойствие, он сильно волновался. Эта бледность, это нервное подергивание губ были верными признаками того, что он усиленно подавляет в себе страстный порыв. А что значил взгляд, который, правда, всего лишь на несколько секунд, встретился со взглядом иностранки, но в котором вспыхнуло невыразимое упорство, тотчас же смягчившееся, едва он перевел свой взор на мальчика? Сама иностранка, правда, совершенно неподвижно стояла перед ним, и на ее мраморно-холодном лице не дрогнул ни один мускул, но и это лицо было поразительно бледно, а руки судорожно сжимали плечи мальчика, как будто его хотели отнять у нее. Тем не менее дама совершенно спокойно ответила:

— Очень вам благодарна, синьор. Я и в самом деле не имела удовольствия знать первую певицу и первого композитора Италии.

У Рейнгольда вскипела вся кровь, когда ему снова, и на этот раз при посторонних, указали на бездонную пропасть, лежавшую между ним и его бывшей женой. Теперь она в свою очередь указывала ему место, на которое он мог рассчитывать по отношению к ней. Но больше всего бесили его спокойствие и непринужденность, с которыми ей удалось это сделать.

— Италии? — резко подчеркнул он. — Вы забываете, синьора, о моем немецком происхождении.

— В самом деле? — произнесла Элла все тем же тоном. — До сих пор я не знала этого.

— Очевидно, на родине слишком скоро предают людей забвению, — ответил Рейнгольд, и в его голосе прозвучала затаенная горечь.

— Только тогда, когда они сами чуждаются ее. В данном случае это вполне понятно. Вы, синьор, нашли себе второе отечество, и тот, кто был так щедро одарен Италией, может легко обойтись без родины и ее воспоминаний!

Сказав это, Элла обменялась несколькими безразличными фразами со спутниками своего мужа, затем спокойно и дружески протянула Гуго руку на прощание.

— Извините, мне нужно идти к дяде, — сказала она ему, а затем обратилась к сыну: — Рейнгольд, простись с господином капитаном.

Действительно, Элла обладала страшным оружием в лице ребенка, и умела беспощадно пользоваться им. Она была неумолима, запретив Рейнгольду приблизиться к мальчику, хотя и знала, как страстно он жаждал этого. Более того, она заставила мальчика на его глазах обнимать и целовать его брата, заставила Рейнгольда мучительно переносить это в присутствии той самой женщины, ради которой он покинул их обоих и близость которой помешала ему предъявить свои отцовские права. Ее месть поразила его в самое сердце.

Против обыкновения, Беатриче не принимала никакого участия в разговоре, но ее пылающий взор не отрывался от них обоих; она чувствовала какую-то тайную связь между ними, хотя мысли ее и были далеки от истины. Элеонора положила конец ее дальнейшим наблюдениям: взяв маленького Рейнгольда за руку, она коротким, гордым поклоном простилась со всеми остальными и ушла с веранды.

— По-видимому, вы скрыли от нас правду, капитан, — с язвительной насмешкой сказала Беатриче. — Может быть, теперь вы будете добры объяснить нам, что за княгиня была здесь и соизволила так немилостиво покинуть нас?

— Ей-богу, она очень горда, но зато и очень красива! — с неподдельным восхищением воскликнул маркиз.

— Вы ошибаетесь, синьора, — холодно ответил Бьянконе капитан. — Я назвал настоящее имя своей соотечественницы.

Маркиз подошел к своему другу и, положив руку ему на плечо, произнес:

— Ошибка синьоры легко объяснима… Разве вы не того же мнения, Ринальдо? Бог мой, что с вами?

— Ничего — сказал Рейнгольд, с усилием овладевая собой. — Мне нездоровится, на меня плохо подействовала поездка в бурную погоду. Ничего. Чезарио, это пройдет.

— По-моему, нам лучше всего сейчас же подумать о возвращении, — перебил его Гуго, считая нужным отвлечь внимание от брата, так как видел, что тот не в силах более владеть собой. — Можно уже не опасаться непогоды, а хозяйка обещала раздобыть экипаж, так что если мы сейчас выедем, то сегодня вечером будем в С.

Беатриче впервые с удовольствием согласилась на предложение, сделанное капитаном. Маркиз Тортони, напротив, находил такую поспешность совершенно ненужной и стал приводить различные доводы. Уединенная гостиница, по-видимому, сразу приобрела в его глазах какую-то притягательную силу. Но видя, что его доводы не действуют, поскольку Рейнгольд тоже стал настаивать на немедленном возвращении, он присоединился к капитану, который пошел справиться об экипаже.

— Кажется, вы здорово сочинили, сообщив мне и своему брату, что «Фиорина» осталась недоступной для вас, — задорно сказал маркиз. — Мне и тогда было очень подозрительно, что вы так откровенно сознались в том, что отступили, и с таким спокойствием переносили наши насмешки. Готов поклясться, что видел эту прелестную даму и ее красивые белокурые волосы, проезжая верхом мимо виллы «Фиорина». Я вполне понимаю, что вы не доверили нам своего приключения, но…

— Вы ошибаетесь, — перебил его Гуго так решительно, что нельзя было усомниться в его искренности. — Здесь не может быть и речи о каком бы то ни было «приключении», маркиз, даю в этом слово.

— В таком случае простите, — серьезно сказал Чезарио. — Мне показалось, ваше, по-видимому, близкое знакомство с дамой…

— Происходит из нашего прежнего знакомства в Германии, — докончил капитан. — Хотя я и не ожидал этой встречи, когда надеялся увидеть незнакомку в вилле «Фиорина», но, повторяю вам, слово «приключение» ни в коем случае не должно коснуться этой дамы, и требую совершенного и безоговорочного уважения к ней у всех и каждого.

Решительный тон капитана, пожалуй, рассердил бы другого слушателя, но молодой маркиз, напротив, почувствовал при этом как бы нравственное удовлетворение.

— Я нисколько не сомневаюсь, что она имеет полное право на такое требование с вашей стороны, — горячо ответил он. — Вся ее внешность говорит за это. Как величественна ее осанка и как прелестно лицо!.. Я в жизни не видел женщины, которая соединяла бы в себе и то, и другое.

— В самом деле?

Гуго, видимо, почувствовал отнюдь не приятное удивление при взгляде на своего спутника, лицо которого вспыхнуло румянцем и выражало воодушевление. Капитан не сказал больше ни слова, но еще больше нахмурился при мысли, что этот идеалист, как видно, начинает интересоваться и кое-чем другим, кроме арий и речитативов… однако совершенно напрасно.