Личный враг императора - Владимир Свержин

– Что с ногой? – поинтересовался Ротбауэр.

– Стрела застряла в кольце кастета, но крови вроде немного.

Мой верный помощник хмуро покачал головой и бросил мне поводья коня.

– Скакать-то сможешь?

– Смогу.

Я бросил прощальный взгляд на противоположный берег. Окруженный башкирами Дунке с трудом поднялся на колени, держа в руках два пистолета. Два выстрела ударили в единый миг. Один в ближайшего противника, второй… Увы, война чертовски грязная штука. Второй пулей Михаэль Дунке вышиб себе мозги, чтобы не доставаться живым ужасным скифам.

– Вперед! – скомандовал я. – Вперед.

Все молча повиновались, понимая в душе, что задерживаться сейчас даже с тем, чтобы отомстить или похоронить трупы моих славных воинов, значило бы превратить в ничто их подвиг. «Вот ведь как, бывало, поворачивается судьба, – подумалось мне. – Почти все месяцы этой проклятой войны и Макс, и Михаэль сражались против Наполеона, а погибли в бою героями Великой армии».

Но как бы там ни было, дело было сделано. Удовлетворенные трофеем башкиры поопасались дальше преследовать не в меру зубастого противника. Мы были спасены.

Эту лесную заимку в лесу по дороге на Сморгонь построили еще во времена едва ли не полного владычества князей Радзивиллов в этих землях. В ту пору здесь устраивались знатные охоты. Однако уже лет пятнадцать никому не было дела до травли зверя. Расплодившиеся волки рыскали по округе, ища добычу, единственное семейство, обитавшее в этом забытом богом месте, сперва перепугалось, увидев столько вооруженных людей, но, осознав, что вместо грабежа и насилия радушных хозяев ожидает щедрая плата, превратились в саму любезность. Я и люди мои были мрачны, недавняя схватка у переправы дорого далась всему моему крохотному войску. Мало того что мы вместе прошли кровавой дорогой этой войны, до этого дня мы шли по ней практически без потерь. Смерть регулярно махала косой где-то совсем близко, но всякий раз промахивалась. До сегодняшнего дня. Убедившись, что мои люди размещены и накормлены, я вызвал к себе Ротбауэра и, перевязав противно ноющую рану, отправился с ним к конюшням.

– Будут какие-то приказания? – спросил Рольф, за последние месяцы как-то незаметно превратившийся из вчерашнего студента-медика в отличного штаб-офицера.

– Да. Ты знаешь, что в возах?

Ротбауэр поглядел на меня удивленно:

– Конечно.

– Прекрасно. Значит, разночтений у нас не будет. Через три часа я уеду. Со мной Огастини, Колонна, Маркетти, Поли и Бьяджи – словом, все те, кто может сойти за солдат итальянского корпуса. Вы же сидите здесь тихо. Я надеюсь появиться здесь до пятого декабря. К этому дню с тем, что называлось Великой армией, будет покончено. Из Сморгони Наполеон попросту сбежит в Париж, хотя и будет говорить красивые слова о будущих победах. В любом случае вы с Кляйном и Кашкой сидите здесь, никого не впускаете и не выпускаете. Если что, вы – база летучего отряда принца Богарне. Бумагу я вам оставлю. Если вдруг через трое суток я не вернусь, можете чувствовать себя полностью свободными. Вы отлично выполнили свой долг и достойны награды. Орденов и поместий здесь и сейчас обещать вам не могу, однако вот эти сокровища в случае моей гибели разделите между собой.

– А им? – Ротбауэр кивнул в сторону дома.

– Бейлю и мадам Дижон?

– Так точно.

– Бейлю – добраться до Парижа. А девушка… Я обещал Чуеву довезти ее до Парижа и присмотреть, чтобы она там спокойно дожила до встречи с ним. Конечно, смерть аннулирует все обещания, но даже если это мой последний приказ – это все же приказ: Иветт Дижон в Париже должна жить безбедно. Я рассчитываю, что ты его выполнишь безукоризненно.

– Так точно, экселенц.

Я попытался было развернуться и уйти, однако нога предательски подогнулась, так что я едва удержался на месте, схватившись за руку моего подчиненного.

– Болит? – тоном нянюшки спросил недоучившийся медик.

– Да. Счастье еще, что стрела застряла в кольце парижского кастета, ранила неглубоко, но припечатала хорошо. Ничего, все обойдется. И не такое проходили. А сейчас нам время передохнуть, перед рассветом выступаем. Сегодня начнется переправа, на этом берегу реки будет ужасный тарарам и неразбериха – самое время нанести удар.

Измотанные, чудом выжившие солдаты некогда Великой армии смотрели на кавалеристов итальянского корпуса на свежих конях с тем нескрываемым удивлением, с каким, должно быть, индейцы разглядывали первых европейцев, сошедших на их берег с утлых каравелл. Однако ордена Почетного легиона и Железной короны на моей груди делали свое дело. Идея спе́шить незнакомцев не посещала шальные головы чудом выживших французов. А если и посещала, то не задерживалась. Орден Святого Георгия я из ложной скромности в этом ряду крепить не стал, дабы не травмировать и без того травмированную психику ветеранов.

Крики я услышал, едва подъехав к тому самому загадочному «там», где, по мнению выживших, располагался штаб жалких остатков былой Великой армии.

«Я люблю лук, жаренный в масле. Люблю славный жареный лук. Мне нравится обжаренный лук в масле. Мне нравится лук. Я люблю лук. Шагай, камрад, шагай, камрад!» – неслось из-за полуразобранного забора. Пауза и снова: «Я люблю лук, жаренный в масле…»

«Этот стон у них песней зовется», – еще не скоро должен сказать русский классик, правда, совсем по другому поводу, но здесь его крылатая фраза была бы весьма к месту. Это и впрямь была песня, известная маршевая песня французской армии, вот только горланивший ее офицер идти уже никуда не мог. Он сидел на крыльце, уткнувшись лбом в перила, и, то и дело всхлипывая, орал: «Но у австрийцев нет жареного лука, никакого жареного лука у этих собак!»

– Лейтенант! – окликнул я. Оклик не произвел никакого впечатления, закончив с куплетом, офицер затянул: «Шагай, камрад! Шагай, камрад!»

Я спешился, прихрамывая, направился к крыльцу, после долгой скачки нога распухла и не на шутку требовала к себе внимания. Возможно, по старинной боевой традиции башкиры смазывали наконечники стрел какой-то дрянью, вызывающей заражение. «Не хватало еще тут остаться без ноги, – мелькнуло в голове. – До изобретения антибиотиков времени еще о-го-го сколько! И до той поры, ежели что, новая нога не отрастет». В этот момент лейтенант наконец заметил меня и, подняв, совершенно осоловелые глаза, заговорил:

– Представляешь, они стояли по грудь в воде, эти чертовы голландские саперы, и крепили мост. Вот так, – он начал биться лбом о перила. – Вот так, тук-тук, тук-тук! Мост разваливался, а они его крепили. Ядра рвутся, кровь, ошметки тел, а они – тук-тук, тук-тук! На берегу казаки, уланы, гусары тучей, они нас просто шинковали, будто капусту. Взмах – труп, взмах – еще труп. А мы бежали, представляешь! Бежали по телам. Я никогда так не бегал, у меня ноги были по колено в крови. Но я живой, вот можешь пальцем ткнуть, живой, а они там все мертвы. Ну-ка, приятель, затягивай со мной! Шагай, камрад! Шагай, камрад!

– Мне нужен маршал Бертье, – сурово проговорил я.

– Бертье? – словно вспоминая, о ком идет речь, переспросил офицер. – Маршал. Как же, как же, Луи Александр Бертье, владетельный князь Невшательский, герцог Валанженский, князь Ваграмский.

– Лейтенант, вы пьяны?

– Увы, нет. Я не нашел здесь ни капли спиртного. Жаль, что я не пью кровь подобно вурдалакам. Ее тут было хоть залейся. – Его взгляд упал на мое окровавленное бедро. – Простите, капитан, вижу, вам тоже досталось.

– Ничего, ерунда. Где маршал?

– Там. – Мой собеседник ткнул пальцем в приоткрытую дверь крестьянской избы. – Здесь нынче герцогские апартаменты. Не обессудьте, довольно убогие.

– Понятно, а вы?

– А я дежурный адъютант, лейтенант де Лефлер. Впрочем, кого я обманываю? Дежурный. Последний и единственный. Но живой, черт побери, живой и целый. Представляешь, все… Тук-тук! Тук-тук! – Он прикрыл глаза и снова заорал, заходясь в самозабвенном крике: – Люблю обжаренный лук в масле, люблю, потому что это хорошо.

– Маркетти, отдайте лейтенанту свою флягу, – скомандовал я, хлопнул того по плечу и вошел в избу. Вначале мне показалось, что единственная комната этого незамысловатого здания пуста, что бедняга Лефлер окончательно рехнулся от пережитого, но тут услышал из угла настороженный вопрос:

– Кто вы и что вам тут нужно?

– Господин маршал? – переспросил я. В комнате не горело ни единой свечи, и я с трудом разглядел человека, приняв его изначально за тюк какой-то ветоши.

– Да, я маршал Бертье, несчастный командующий штабом. С кем имею честь?

– Капитан Сорель, командир летучего отряда принца Богарне.

– Вот как? – сочувствующим тоном проговорил гений штабной службы. – Что же нужно от меня его высочеству?

– Насколько мне известно, ничего. Мне велено отыскать вас и передать пакет. – Я вытащил из сумки потрепанный пакет, опечатанный гербом маркизы де Висконти, а затем свою походную свечу в жестяной банке и огниво.