Мотив омелы - Хлоя Лиезе

идти домой и каждый вечер удовлетворять себя в душе, потому что ты приводила меня в ярость и делала меня таким чертовски твёрдым.

У меня отвисает челюсть.

— Я хочу увидеть повторение этого попозже.

— Я так рад, что это ты, Габриэлла, — он заканчивает разговор о похоти и переходит к романтике, прижимает меня к себе, дразнит мои соски через свитер. — Я бы не смог вынести иного расклада.

— Джонатан, — шепчу я, безумно счастливая от того, как он прикасается ко мне. — Я тоже.

Взяв меня за руку, он садится на кровать и тянет меня вниз, пока огонь весело пляшет позади нас.

Я плюхаюсь к нему на колени, глядя на Джонатана сверху вниз, пока он убирает с моего лица выбившиеся локоны и заправляет один мне за ухо. Я просовываю руку ему под рубашку, поднимаюсь по груди к сердцу, а затем целую его. Наши языки соприкасаются, и это кремень и сталь, воздух вырывается из нас, мы оба снимаем обувь, заползаем обратно на кровать, срываем одежду друг с друга.

— Ты потрясающе пахнешь, — шепчу я, уткнувшись носом в его шею, вдыхая его запах. — Почему ты так потрясающе пахнешь?

Джонатан издаёт смешок, но звук становится натянутым и срывающимся, когда я облизываю его адамово яблоко, пробуя на вкус его кожу.

— Это просто гель для душа. Когда я понял, что резкие запахи вызывают у тебя головную боль, я перестал пользоваться одеколоном и перешёл на такой вариант.

Я вздыхаю от удовольствия, бесстыдно трусь о него, прикасаясь к нему, пробуя его на вкус.

— Это недопустимо мило.

— Я старался, — признаётся он, целуя безумно чувствительное местечко на моей шее, прикусывая зубами моё ухо. — В очень скрытной манере.

— Одежда, — ною я. — Снимай. Всю.

Он хватается за низ моей кофты и начинает поднимать.

— Скажи мне, Габриэлла. Чего ты хочешь. Чего ты не хочешь. Обещай, что скажешь.

— Я обещаю, — говорю я ему, целуя в подбородок, проводя ладонью по его штанам, где он твёрдый и натягивает ткань.

Джонатан снимает с меня свитер, затем футболку под ним, обнажая мою грудь, так как на мне нет лифчика. Какой в нём был смысл, если Джонатан всё равно просто снял бы его?

Его руки дрожат, когда он скользит ими вверх по моей талии и нежно обхватывает мои груди. Его большие пальцы обводят мои соски, пока он целует мою шею, подбородок, рот.

— Почему ты такая красивая?

— Потому что я твоя.

— Моя, — шепчет он, наклоняясь, чтобы поцеловать мою грудь, втягивая каждый сосок в рот долгими медленными посасываниями, которые посылают волны удовольствия вниз по моему животу и ниже, туда, где я мокрая и умираю от желания его прикосновений.

Вжав меня обратно в кровать, он стягивает с меня леггинсы. И видя меня, он втягивает прерывистый вдох. Его руки скользят по моей обнажённой заднице и притягивают ближе.

— Я хочу свести тебя с ума, — бормочет он.

Я приподнимаюсь на локтях, чтобы лучше видеть его, наблюдаю, как его руки путешествуют по моему телу.

— Пожалуйста, сделай это. Ты был слишком мил последние две недели. У меня ломка.

Смеясь, он прижимается поцелуем к моему бедру, затем к животу. После первого нежного поцелуя в мой клитор я выгибаюсь и падаю обратно на кровать.

Он улыбается, выглядя в высшей степени довольным.

— Настолько впечатляет, да?

Я заставляю себя подняться.

— Просто притормозите там, мистер Фрост. Мне самой нужно кое-кого раздеть.

Сначала я снимаю с него свитер, тёмно-нефритовый, как вечнозелёная хвоя в полночь. Затем я снимаю с него обтягивающую белую майку, обнажая красивое мускулистое тело, покрытое тёмными волосками. Я касаюсь его твёрдой груди и плоских тёмных сосков. Затем я целую и посасываю их, заставляя его стонать.

Добравшись о его брюк, я останавливаю себя. Моя рука покоится у него на бедре, рядом с местом введения лекарства и карманом, где я вижу его помпу.

— Покажешь мне?

— Я… — он прочищает горло. — Мне нравится полностью отсоединять помпу, чтобы я мог свободно двигаться и не беспокоиться о том, что не так дёрну трубку, — я внимательно наблюдаю за ним, пока он отсоединяет тонкую прозрачную трубку помпы от маленького диска на его коже, затем берёт его в руку. — Только не давай мне заснуть после того, как ты меня вымотаешь, — он одаривает меня улыбкой. — Лучше потом снова подключить всё обратно.

— Я не дам тебе уснуть, — тихо говорю я ему, нежно прослеживая по V-образным линиям вдоль его бёдер, вверх по сильным мышцам, соединяющимся с рёбрами.

Достав помпу из кармана, Джонатан аккуратно кладёт и помпу, и трубку на ближайший журнальный столик. И когда он поворачивается обратно, я дарю ему долгий, медленный поцелуй.

— Это за что? — спрашивает он.

— Просто мне захотелось.

Он улыбается, вспоминая свои собственные слова, сказанные в ту ночь, когда он отвёз меня домой, в ту ночь, когда всё начало меняться.

— Я хотел сделать гораздо больше, чем просто помочь тебе сесть в мою машину, Габриэлла.

— Это чувство было взаимным, — говорю я ему, переворачивая Джонатана на спину. Я расстёгиваю его ширинку, затем стаскиваю вниз брюки и боксёры. Боже, он прекрасен, весь такой длинный, с мощными мускулами и толстой, вздыбившейся эрекцией. Я целую его большие, мускулистые бёдра, стройные ноги, каждый дюйм его тела, такой твёрдый под упругой, тёплой кожей.

— Габриэлла, — шепчет Джонатан, притягивая меня ближе, целуя мою шею, ключицу, нежно теребя ртом один из моих сосков, затем другой. — Я хочу, чтобы ты кончила.

— Я хочу, чтобы мы оба кончили, — я улыбаюсь, когда он переворачивает меня на спину и опускается вниз по моему телу.

— Ты первая, — говорит он, весь такой рычащий и властный, что заставляет меня бесстыдно широко раздвинуть ноги. — Вот так, да? — лукаво спрашивает он, прокладывая дорожку поцелуев вверх по моим бёдрам.

— Боже, да. И я недавно сдала анализы. ИППП нет.

— Аналогично. По обоим пунктам, — тихо говорит он. У него вырывается болезненный стон, пока он поглаживает меня кончиками пальцев. — Чёрт, ты мокрая. И мягкая. И великолепная, — затем он опускается и тянет меня за бёдра, пока я не оказываюсь прямо перед его лицом, и его язык опускается именно туда, где мне хочется его ощутить.

Он начинает мягко ритмично поглаживать мой клитор, затем скользит одним пальцем глубоко внутрь, размеренно лаская меня, наблюдая за мной, изучая, что заставляет меня таять и стонать.

Для меня это происходит не быстро, но Джонатан, кажется, ничуть не возражает. Он облизывает, пробует на вкус, дразнит, поглаживает меня пальцами. Он говорит все грязные вещи, которые, как я знала,