Был ли причастен К Радек к гибели К Либкнехта и Р Люксембург - Ю Фельштинский

Но из-за того, что это понятие было в виде лозунга брошено в самую гущу политической борьбы, оно приобрело совершенно другой смысл, поскольку широким массам чисто теоретические представления были совершенно непонятны. Для масс - как рабочих масс, так и буржуазных - это в настоящий момент означало разрыв со всем прошлым рабочего движения, которое было нацелено на победу демократических - в первую очередь демократических- отношений в Германии, устранение старого военно-чиновничьего государства и замену его действительно народным государством. Этот лозунг создал и дал в руки реакции средства, позволившие актуализировать противоречивые интересы внутри всех кругов, выступающих за обновление Германии, интересы, удовлетворить которые предстояло лишь в будущем. Таким образом было расколото движение, направленное на обновление Германии, и ослаблены его силы.

Лозунг диктатуры пролетариата, не игравший до этого момента в современной политике никакой роли, был впервые брошен в массы как политическая цель и смысл революционного движения в середине декабря 1918 г., и это взорвало единство, существование в настроениях подавляющего большинства немецкого народа, относительно цели, достигнуть которую надо было политическим путем. В то время, когда самым важным было сохранить такое единство вплоть до разрушения старого государства насилия, в самую гущу движения была брошена взрывчатка. Это хуже, чем смена лошади на полном скаку. Я не знаю, чьей инициативой был этот безумный ход, в политическом эффекте которого не могло быть никаких сомнений, не могу сказать, что мой брат и, насколько мне известно, Роза не имели к нему никакого отношения. Я твердо убежден, что уже здесь мы имеем дело с контрреволюционными силами, с влиянием которых на истинно революционное движение мы сталкиваемся на каждому шагу. И здесь я хотел бы упомянуть еще два эпизода.

В первые дни революции появилась листовка, которая, в частности, обращалась к заключенным и требовала немедленно открыть все тюрьмы и освободить всех их обитателей. Под листовкой стояло и имя моего брата. Разумеется, реакция на эту листовку была крайне негативной. Когда я разговаривал об этом с моим братом, он объяснил мне, что, разумеется, не собирался подписывать эту листовку; его фамилию использовали без его ведома; и он сожалеет об этом так же, как и я, но не может компрометировать своих товарищей. Разумеется, листовка была весомым оружием во время травли революционного движения в целом и моего брата в частности. Тогда еще не было известно, как работала контрреволюция и как глубоко внедрились ее провокаторы.

60. Когда Эйхгорн был начальником полиции, я пришел к нему в его кабинет. Во время моего визита появился сотрудник уголовной полиции и доложил, что на площади Потсдамерплац распространяют антиеврейские листовки, что делать? Эйхгорн сказал, что их следует конфисковать. На это сотрудник возразил ему: "Но ведь мы не можем этого сделать, господин начальник полиции, у нас ведь свобода печати!"

61. Через некоторое время после убийства моего брата Клемансо в своей речи (кажется, он произнес ее на похоронах) упомянул его в том смысле, что он (брат) в принципе хотел того же, что и его отец. Он стремился к демократизации, политической и социальной модернизации Германии. Клемансо был прав; в основном это было именно так.

62. Насколько я помню, в свое время с разоблачением о немецких военных заводах и летных школах в России выступил в рейхстаге депутат Кюнстлер.

63. На протяжении долгого времени у моего брата Курта в Берлине лечился человек, утверждавший, что он летчик. По его словам, ему постоянно приходилось летать между Берлином и Москвой, и он доставлял в Германию деньги для Коммунистической партии. При этом он несколько раз показывал большие денежные суммы. Этот человек приходил на протяжении довольно долгого периода времени, регулярно, особенно во время русско-польской войны. Я пока только отмечаю этот эпизод, но не делаю никаких выводов.

64. Следует обратить внимание еще на один эпизод. Однажды, когда конкретно, я точно сказать не могу, но это был день, когда по улицам Берлина вели слонов из цирка от здания генералитета в сторону уголовного суда, вероятно, это было в первой половине двадцатых годов, я, как обычно, после обеда ехал на трамвае к себе в бюро. За уголовным судом недалеко от моста нам навстречу попались слоны. В тот же момент сзади выехал открытый военный автомобиль. В нем сидело несколько солдат. На заднем сидении слева сидел солдат с мешком на голове. Это точно был солдат, потому что я увидел на нем солдатские брюки и сапоги. На мгновение автомобиль замедлил ход, чтобы пропустить шествие. Затем автомобиль так же быстро поехал дальше, а трамвай повернул на Инвалиденштрассе. За мостом, в направлении движения автомобиля, находился парк, где проводились выставки, с большими воротами в сторону дороги, по которой ехал автомобиль. Въехал ли автомобиль в ворота, я сказать не могу.

Позднее в выставочном парке обнаружили человеческие останки, хотя там никогда не было кладбища или какого-нибудь другого захоронения. Никто так и не смог объяснить, откуда там взялись человеческие останки. Судебный врач, медицинский советник Штраух, выступавший тогда в роли эксперта, заявил, что речь идет об останках, которые находятся там уже давно. Но Штраух был очень ненадежным человеком. В судебных кругах было известно, что он делал заключения экспертизы за деньги.

И еще в одном случае, где речь тоже шла о военном преступлении, он также дал странное заключение: один вахмистр, находившийся "для особых поручений" в замке Шретенбург Шарлоттенбург, был убит выстрелом в затылок. Согласно заключению судебного врача (кажется, это был медицинский советник Штрасман или, может быть, Штермер), здесь шла речь о выстреле, который сам убитый произвести ни в коем случае не мог. По его мнению, это без сомнения было убийство. К тому же убитый находился под подозрением. Он признался, что совершил предательство. А предатели, как известно, подлежат тайному суду. В убийстве обвинили человека, против которого имелись серьезные улики. По требованию защиты на судебное разбирательство вызвали также Штрауха, и Штраух как эксперт утверждал, что, учитывая тип раны, вероятность самоубийства все-таки исключить нельзя. Обвиняемый был оправдан за недостатком доказательств.

Как уже было сказано, это был типичный выстрел в затылок. Чтобы произвести такой выстрел самому, надо было быть чуть ли не акробатом. Все закулисные стороны мне известны, здесь мне не надо строить предположений. Но незадолго до убийства ко мне в бюро пришел один вахмистр. Он хотел сделать какое-то сообщение. Я тогда не смог его принять, потому что у меня как раз не было времени, и попросил его прийти в другой раз, но он больше не пришел. Был ли этот человек тем, которого позже убили, я не знаю. Я предполагаю, что когда он приходил ко мне в бюро, за ним следили. Может быть, он сказал кому-нибудь, что хочет сделать сообщение, и я думаю, что это убийство было одним из нередких в то время политических убийств.

65. Это было время, когда очень не хватало металлов, часто происходили кражи металлических предметов, воровали даже металлические дверные ручки. Производились конфискации благородных металлов и ценных вещей сотрудниками уголовной полиции или теми, кто за них себя выдавал. В связи с одним из таких неоконченных процессов по делу о конфискации самозваными сотрудниками уголовной полиции я имел в своем бюро беседу с одним сотрудником уголовной полиции. Во время этой беседы он сообщил мне, что один из замешенных в этом деле людей - полицейский агент, и он и есть тот человек, который привез моему брату во время собрания на Зигесаллее 7 января 1919 г. ложное известие о захвате рейхсканцелярии и который на фотографии, где мой брат выступает с речью на этом собрании, стоит рядом с ним с вытянутой вперед рукой.

66. Однажды в полдень, это было в начале 30-х годов, я ехал из своей квартиры в бюро. Непосредственно перед моей остановкой на Шоссештрассе (когда я собирался выходить), человек, который довольно долго стоял рядом со мной, вдруг сказал мне: "Знаете, когда вы в тот раз были в Москве, я тоже там был вместе с вами". Это был маршрут No 11. Он шел от Александерплатц, к управлению полиции. К сожалению, мне как раз нужно было выходить.

67. Это было время пропаганды создания так называемых партизанских групп в Германии. Имперский суд вынес смертный приговор русскому агенту высокого ранга (Соколову?). Однажды ко мне в бюро пришли три молодых человека. Это были известные студенты Киндерман и его товарищи. Они конфиденциально сообщили мне, что собираются поехать в Россию и спросили, не хочу ли я дать им какие-нибудь секретные поручения для русских. Разумеется, я вежливо отклонил это предложение. Это были те трое, которых позднее в России предали суду по обвинению в подготовке покушения, нелегальном ввозе возбудителей болезней и ядов для этого покушения. Позже их обменяли. Вот один из примеров игры, которую вели между собой Россия и Германия. Русские передавали "покушавшихся" в Германию, а немецкое правительство использовало их в пропагандистских целях. За это немецкое правительство передавало покушавшихся в Россию, и там их тоже использовали в целях пропаганды. Без сомнения, подавляющее большинство сенсационных процессов, попытки саботажа и тому подобное, было заранее спланировано. Германско-русское сотрудничество явно просматривается и в процессе, жертвой которого стал начальник Генерального штаба (Червинский?). Очевидно, он сломал себе шею из-за конфиденциальных сообщений офицерам германской секретной службы, которые затем эту информацию передавали дальше в Москву.