Хендерсон — король дождя - Сол Беллоу

— Ну и что это за штука?

Это была голова львицы-ведьмы. Она ушла в джунгли и спаривалась там со львами. Она околдовывала людей, подливала им яду. Помощник Бунама поймал львицу. Ее подвергли испытанию «судом Божьим» и задушили. Но она вернулась в другом теле. Это была та самая львица, которую Дафу привел домой. Атти.

— Ame de lion, — сказал Хорко. — En bas[18].

— Откуда такая уверенность? — спросил я.

Я не мог оторвать глаз от ссохшегося баклажана, от этого безжизненного взгляда. Он многое говорил мне, как говорил и тот исполинский осьминог в аквариуме после того, как я посадил Лили на поезд. И я снова подумал то же, что и тогда: «Вот он, конец!»

В ту ночь Ромилей молился усерднее, чем обычно. Выпятив губы, он издавал стонущие звуки, идущие из самых глубин его существа. «Правильно, Ромилей, — сказал я. — Излей душу. Вложи в молитву самого себя». И все же мне показалось, что он не выказывает рвения, достойного истинно верующего. Поэтому, к вящему его удивлению, я вылез из постели и стал рядом на колени, чтобы помолиться.

Если хотите знать, не первый раз за последние годы я обратился к Богу. Ромилей взглянул на меня из-под нависших на его низкий лоб волос и облегченно вздохнул. Жалкий вид бедной королевы тронул меня, и я начал молиться. Молиться истово, ревностно. «Ты есть, ибо без Тебя не было бы ничего. Помоги мне исполнить волю Твою. Прости мне глупые грехи мои, вольные и невольные. Отец небесный, к Тебе обращаюсь я. Оборони меня от призраков и привидений, ото всего, чего не должно быть на белом свете. Ты избавил меня от свиней и не дай мне погибнуть из-за львов. И прости мне дурацкие поступки мои. Позволь мне возвратиться к Лили и детям».

Сложив ладони, я продолжал молча, безмолвно просить. Тяжелое тело тянуло меня к земле. Я отчетливо понимал, что оказался меж двух огней: между партией короля и партией Бунама.

Король был настроен продолжить свой эксперимент. Уверял, что даже взрослый сформировавшийся человек может меняться. В качестве примера приводил меня, того, кто должен перенять от его львицы качества животного.

Наутро после прихода Ясры, Бунама и Хорко я попросил о встрече с королем. Меня направили в его личный сад, разбитый по всем правилам искусства. Во всех четырех углах росли карликовые апельсиновые деревья. По стенам протянулась цветущая лоза. Король сидел на скамье, выложенной подушками, под раскрытым зонтом в своей широкополой бархатной шляпе, украшенной цепочкой из человеческих зубов. Жены вытирали ему лицо лоскутами цветного шелка. Потом они раскурили его трубку и подали ему крепкий напиток, предварительно задернув занавес. Возле одного апельсинового дерева сидел старик, игравший на струнном инструменте, похожем на виолончель. Он водил по струнам смычком со струнами из конского волоса, издавая скрипучие звуки. Старик был костлявый, с продолговатой головой и рядами морщин на впалых щеках. На затылке колыхалась паутинка волосков.

— А, Хендерсон-Санчо. Хорошо, что вы пришли.

— Ваше величество, мне нужно поговорить с вами.

— Обязательно поговорим. Но сначала посмотрим танцы.

— Я должен кое-что вам сказать.

— Разумеется. Но сначала посмотрим, как танцуют мои женщины.

«Женщины…» — подумал я, оглядев голых дам. Дафу упоминал, что, когда он не сможет исполнять супружеские обязанности, его задушат. После того разговора мне смотреть не хотелось на лиц противоположного пола, но некоторые были хороши. Особенно высокие, которые ступали грациозно, как жирафы. Груди и покачивающиеся бедра отлично заменяли самые красивые наряды. Лица у них крупные, но черты тонкие, ноздри почти прозрачные, глаза влажные. У некоторых золотые серьги величиной с добрый грецкий орех достигали колен. Другие украшали себя коралловыми бусами и птичьими перьями. На танцовщицах были цветные шарфы, которые развевались, когда они под скрипучие звуки самодельной виолончели выделывали замысловатые па.

— Я должен кое-что сказать вам, ваше величество…

— Я так и думал, Хендерсон-Санчо. Но прежде полюбуемся танцами. Обратите внимание на Мупи. Она великолепна.

Музыкант терзал струны инструмента. Виолончель взвизгивала, стонала, рыдала. Мупи покачивалась в такт музыке, потом подняла выпрямленную в колене ногу и медленно опустила, словно бы ощупывая пальцами землю. Качания постепенно учащались, и скоро я увидел нечто, похожее на наш рок-н-ролл. Золотые раковины на ней стучали, как крошечные барабанчики.

Вдруг Мупи остановилась, взяла из рук короля трубку и выбила ее о бедро, обжигая пальцы. На глазах у нее заблестели слезы, но она не отводила взгляда от короля.

— Хорошая девушка Мупи. Очень хорошая, — шепнул мне Дафу.

— И вдобавок без ума от вас.

Опять заскрипела двухструнная виолончель. Танец возобновился.

— Ваше величество, надо срочно поговорить…

Король повернул ко мне голову. На широкополой шляпе звякнули бусы из человеческих зубов. Поля затеняли его лицо, но оно казалось живее обычного, особенно прямой нос и большие губы.

— Ваше величество…

— Вы, однако, настойчивы. Ну что ж, если дело неотложное, пойдемте туда, где сможем поговорить без помех.

Он встал с места. Женщины всполошились. Бренча украшениями, они с криками прыгали взад-вперед. Некоторые плакали от огорчения, что король уходит. Некоторые набросились на меня: «Суиду лебая!» «Лебая» — я уже знал это слово. На языке варири оно означало «лев».

Женщины просили короля не ходить к Атти, обвиняли его в слабоволии. Но он, смеясь, помахал им. Этим жестом он как бы говорил: «Не переживайте, я вас не брошу».

Женщины оказались правы. Он повел меня не в свои покои, а в подземелье, к львице.

— Погодите минуточку, ваше величество! Давайте обсудим…

— Мне очень жаль, Хендерсон-Санчо. Я выслушаю вас внизу.

— Простите, ваше величество, однако вы человек упрямый… Вы знаете, что вам угрожает?

— Черт с ними! Я знаю, что они плетут.

— Они показали мне голову человека, который, по их словам, был таким же, как Атти, в одном из прежних существований.

На галерее нас поджидала Тату.

— Это известный прием — запугивание, — сказал Дафу. — Но мы не пойдем на попятную. Неприятно, ничего не возразишь, но мы выстоим. Они взялись за вас, старина. Поскольку знают, как я привязался к вам.

Король потрепал меня по плечу. Я едва не расплакался от прилива чувств.

— Послушайте, я готов сделать почти все, что вы скажете. Жизнь частенько била меня, но я солдат, ваше величество. Все мои предки были солдатами. Они защищали хлебопашцев и ходили в походы против магометан. Был у меня один предок по материнской линии. Генерал Улисс Грант без него даже не начинал сражения. Спрашивал: «Билли Уотерс здесь?» — «Здесь, сэр!» — «Отлично. Тогда в бой». Есть во мне военная жилка, есть, черт побери! Но от штукенций с львиной подоплекой — я наотрез отказываюсь. И подумайте о своей матушке.

— Неужели вы думаете, что земной шар — это яйцо, которое мы высиживаем? Вначале было дело. Дело превыше всего. Я толкую о научных фактах, а он мне о матушке. Ее тоже запугали. Наверняка. Матушка пережила папашу Гмило на пять лет… Проходите, проходите. Тату закроет за нами дверь.

Я не шелохнулся.

— Ну проходите же. Что я сказал! — крикнул Дафу.

Я переступил через порог. Тату засунула полено в скобы двери. Стало темно. Дафу быстрыми шагами спускался по лестнице. Я последовал за ним. Сквозь решетчатый потолок завиднелся желтоватый свет.

— Что у вас с лицом? На нем какое-то потерянное выражение.

— Король, мне кажется, я потерял самого себя. Говорил же я вам, что я мистик. Нутром беду чую.

— Беду рукой разведу. Я поймаю Гмило. Тогда никто не оспорит мои права. Мои разведчики целыми днями рыскают в джунглях. Доносят, что где-то видели Гмило. Уверяю, скоро он будет в моих руках.

Я выразил надежду, что это произойдет. Тогда не нужно будет беспокоиться об этих душегубах, Бунаме и его прихвостне. Тогда они перестанут досаждать его матушке.

Я вторично упомянул королеву-мать, и Дафу не на шутку рассердился. Первый раз он посмотрел на меня хмуро и пошел вниз. Потрясенный, я последовал за ним.

«Ну и ну, — размышлял я, — этот черный король прямо-таки гений, под стать Паскалю, который двенадцатилетним мальчишкой доказал какую-то теорему Евклида.

Да, но зачем он возится со львами?

Затем, мистер Хендерсон, — ответил я себе, — что вы не понимаете смысл истинной любви, если думаете, что можно полюбить по сознательному выбору. Люди просто любят, и все. Непреодолимая любовь — это закон природы. Он влюбился в свою львицу с первого взгляда. Coup de foudre[19]».

Занятый диалогом с самим собой, я не заметил, как по поросшим травой ступеням спустился вниз.

Мы подошли к логову. Вокруг меня поплыло удушливое облачко страха. Услышав нас, львица зарычала. Дафу посмотрел сквозь решетку.