В двух километрах от Счастья - Илья Зверев

Я не знал.

«Вас обслуживает бригада, борющаяся…» — было написано золотом на красной табличке, обрамленной знаменами. Табличка была справа от зеркала, а ниже висел бледно отпечатанный прейскурант.

— А не знаете, может, на юге можно? — опросила Леля. — Мне один клиент говорил, некоторые гонят машины на юг. Там, говорят, сколько скажешь, столько дают за машину…

— Так ведь теперь всюду через комиссионные.

— Ой, неужели ж всюду? Люди ж как-то устраиваются.

Она горестно задумалась. Ножницы нависли над моей шевелюрой словно бы в раздумье: сколько отхватить?..

Лелина соседка крикнула:

— Очередь!

И сквозь унылый строй ожидающих промчался знакомый мне артист, мастер художественного чтения.

— Я из гостиницы, — сказал он бестрепетно.

Очередь покорно молчала, но парикмахерша на всякий случай поддакнула:

— Товарищ из нашей гостиницы.

Леля наконец остригла какой-то не так вьющийся локон и решилась:

— Вы произведение Веры Пановой «Четыре времени года» читали?

Я читал, хотя, конечно, оно называлось немного иначе.

— Там, значит, так, — продолжала Леля шепотом. — Там один торгаш (спекулянт он или кто) боится деньги свои показать, миллиёны. И он у мальчонки одного счастливый билет покупает, лотерейный. За пятьдесят тысяч. Будто, значит, «Москвича» он выиграл, а не мальчонка.

Она горячо задышала мне в ухо.

— Как думаете, с жизни это взято или из головы? Все-таки писатели теперь должны больше с жизни списывать. Правда? Может, отдельные торгаши как-то могут купить?

Я сказал, что это вполне вероятно, хотя и карается по закону.

— Ах, — вздохнула она. — Еще надо, чтобы такой открылся. Может, он клиент, в кресле вот в этом сидит, а не угадаешь! Я вам не первому рассказываю — и пока ничего.

Я с отвращением осмотрел себя: почему вдруг я вызвал такие мысли? Ничего этакого у меня как будто нет: вороватого блеска глаз, или там отталкивающей улыбочки, или каких-нибудь каратов на волосатых пальцах. Черт знает что! Что она во мне такого нашла?

— Да, — продолжала Леля. — Вот так зажали… Муж позапрошлое воскресенье на Бакунинскую ездил. Так даже очередь на машины распалась. Половина, кто записан, не берет. Может, мода прошла. Может, паразиты эти, тунеядцы, опасаться стали. Нигде машину как следует не продашь. А раньше, люди рассказывают, за «Москвича» паршивого сорок тыщ давали, за «Волгу», худо-бедно, — шестьдесят тыщ.

— А у вас какая машина?

Она удивленно посмотрела на меня:

— А, какая там машина! Сроду у нас никакой машины не было. Мы лотерейные билеты покупаем. Столько денег извели! Все надеемся. Верите, муж третий год обедать не ходит, а я пирожок схвачу или там что. И все нету и нету. Так, ерунду выигрываем: коврик машинной работы, набор парфюмерный за три с полтиной…

— Так что же тебе, дурочка, до этой самой продажи машин?

— Надо же мечту иметь, — сказала Леля. — Должна же быть мечта!

Я почему-то вынул полтинник и дал ей. Она, по-детски вздохнув, приняла.

А что я еще мог? Дать рубль?

1963

НЕПРИДУМАННАЯ ИСТОРИЯ

В грязной брезентовой спецовке она казалась особенно тоненькой и хрупкой, как рюмочка в грубой оберточной бумаге. Через плечо лихо перекинуты тяжелые цепи, талия схвачена широким поясом с большущими пряжками и кольцами.

Деревенские пионеры, пришедшие на экскурсию, все, как сговорившись, рыжие и веснушчатые, завороженно смотрели на эту великолепную дивчину, на ее пояс, на цепи.

Дав им немного полюбоваться собой, она подхватила свои сварщицкие доспехи и легким шагом направилась к ржавой лестнице, уходившей прямо в небо, перечеркнутое красными балками. Она ловко вскарабкалась на верхотуру, уселась на перекладину и, помахав рукой нижестоящим товарищам, опустила на лицо фибровое забрало. Над стыками вспыхнули синие искры.

— Варька, привяжись! — заорал откуда-то сбоку мастер. — В последний раз говорю.

Пионеры, открыв рты, смотрели наверх. Алла из конторы, которую всегда отряжают с экскурсантами, привычно частила:

— Мощность данного агрегата двести тысяч киловатт. Обратите внимание на конструкцию котла.

Но ребята не обращали внимания на конструкцию котла. Они следили за работой сварщицы — ведь это пьянящее, головокружительное было просто работой!

Я, наверное, тысячу раз видел сварщиков в деле. Но, может быть, из-за этих ребячьих глаз, с завистью и восхищением устремленных вверх, я вдруг снова увидел эту картину в первоначальной свежести и запомнил ее, словно обложку собственной книги: бледно-голубое небо, перечеркнутое балками, позолоченная солнцем фигурка сварщицы и синие огоньки.

А при следующей встрече я не узнал ее. На этот раз Варя Зеленко была в цветастом шелковом платье и красивых туфлях на высоченных тоненьких каблучках. Она робко ступала в этих принцессьих туфельках по волнам окаменевшей грязи. И, может быть, от этого казалась совсем не такой уверенной и свободной, как тогда на стройплощадке. Рядом по ровной тропинке катил на трехколесном велосипеде чистенький, ухоженный мальчик в синей матроске. Ему было года четыре. Он отчаянно кричал: «Динь-дилинь-дилинь».

— Не признали? — засмеялась Варя. — Я в спецовке другая?

Оказывается, мы жили с ней в одном доме. Я — на первом этаже, называвшемся гостиницей, она — на втором, именовавшемся общежитием. Ее окна как раз над моими.

День был выходной, спешить было некуда, мы разговорились.

Сперва о Варином сынишке: он в шестидневном детском саду, только в воскресенье дома. (Воскресенье — прямо праздник…) Потом о городке. (Ничего городок. Тем более — сами строим: если что, обижаться не на кого.) Но Варя уже пятый город строит, вернее, пятую электростанцию. И может сказать, что на Луганской зелени больше, а на Приднепровской лучше с бытом, а на Эсхаре хуже по всем статьям, даже платят меньше. Она может рассказать, если мне интересно, еще многое в этом роде. Но, честно говоря, для нее лично интереснее другое… Но это, конечно, долгий разговор. Как-нибудь в следующий раз.

В следующий раз — так в следующий раз. И Варя принялась расспрашивать меня о Москве. Как же москвичи в самом деле решают, где самое интересное, когда в городе, наверно, сто музеев, сто театров и еще Лужники и Всесоюзная строительная выставка? Что думают москвичи о книжке «Битва в пути»? Считают ли москвичи правильным…

Москвичи представлялись ей вполне однородным племенем, великодушным и высококультурным.

У Вари сросшиеся черные брови и светлые волосы. Юное округлое лицо с глубокой ямочкой на подбородке. На лбу белая звездочка, ничуть не портящая красоты. Отметина на память о недавнем падении с площадки. Падение было счастливое, она зацепилась. А то бы, конечно, все… На левой руке розовые шрамы: электрод попал в рукавицу, здорово обожгло. Но это ничего. Главное, она от боли не заметалась, не потеряла равновесия. А то бы на такой высотище… Вот так…

— Кто эта девица, с которой вы говорили? — ревниво спросил меня потом сосед, пожилой франтоватый инженер, страдающий одышкой. — Прямо Лолита Торрес в переводе на украинский!

Я видел Варю почти каждый день. По дороге к береговой насосной, где у меня были дела, я почему-то всегда задерживался на несколько минут у строящегося главного корпуса и искал глазами сварщицу: где там она? На самой верхней перекладине? Или на зыбкой площадочке, где-нибудь посередине, между небом и землей?

Однажды во время обеденного перерыва мы минут двадцать сидели рядом в прорабке. Но особенного разговора у нас не получилось. Было много народу, и все наперебой осуждали измену какого-то монтажника Вити, перешедшего трактористом в колхоз: «Парного молочка захотелось!», «Пахнет сеном над лугами, песни душу веселят», «А может, его трудоднями завлекли? Бывают же, говорят, колхозы-миллионеры».

Варя слушала, слушала и взвилась:

— А вдруг он это любит? Вдруг ему без этого жизнь не жизнь? Почему у вас такие мысли сволочные?

Уязвленные монтажники пожали плечами: Варвара всегда что-нибудь этакое скажет!

Потом я слышал, как старший прораб сказал о каком-то сложном стыке:

— Для Варвары работа. Тонкость!

Потом я увидел Варю у нашего дома. Она стояла с симпатичным лобастым богатырем, втиснутым в подростковый вельветовый костюмчик, и рассказывала что-то смешное. Богатырь заливался, хлопал себя по могучим бедрам и стонал: «Ой, не можу».

— Муж? — спросил я знакомую бригадиршу, с которой мы в тот момент вели разговор о кирпиче и железобетоне.

Она скривила губы:

— Нет! Никого у нее нет! А мужа она выгнала. Хороший парень у нее муж. — И бригадирша поискала подходящие теплые слова. — Лучший производственник и активный комсомолец.

Мне как-то расхотелось говорить с бригадиршей, даже о железобетоне, в котором она знала толк. Я распрощался и ушел.