Медвежьи сны - Светлана Смолина

Она долго смотрела в его отсутствующие глаза, но, в конце концов, не дождалась и подергала мужчину за рукав.

– Дим, мы идем?

– Пока ты соберешься – вечность пройдет! – вернулся на грешную землю Дмитрий Алексеевич, еще раз обернулся на разочарованную кровать, погрозил пальцем собравшемуся на улицу Фильке и вывел ее из квартиры.

Константин остановил машину на небольшой площадке перед лесом, и Маруся ужаснулась количеству чужих людей, которых в ближайшие несколько часов ей придется считать своей семьей. Она жалобно смотрела на своего спутника, который, делая вид, что не понимает причин ее растерянности и несчастного вида, шагал по плотно утоптанной дорожке между деревьями. Сзади пыхтел охранник, впереди светился огонек далекого костра.

– Может, не надо? – без особой надежды спросила она за несколько метров до поляны, но он, ни слова не говоря, вытолкнул ее к людям.

И сразу вокруг них заволновалась, зашумела толпа. Хрипело невидимое радио, раскрасневшиеся у огня женщины что-то варили в большом котле. Самодельный стол ломился от бутылок и разной снеди.

– Дмитрий Алексеевич, отец родной! Давайте быстренько-быстренько проводим!

К ним протолкался директор супермаркета с коньяком и рюмками, и Маруся, поморщившись, выпила положенные граммы и закусила толстым куском сыра. Дмитрий Алексеевич закусывать не стал, потребовал себе еще рюмку и, внимательно посмотрев на Марусю, будто оставив наказ быть хорошей девочкой и слушаться папу, пошел по кругу, пожимая руки и похлопывая по плечам старых знакомых.

На другом конце стола Маруся ясно разглядела Люську, закутанную с головы до ног в норковую шубу и широкий белый шарф. Она не ответила на вежливый Марусин кивок и отвернулась, зато Любаня бросилась к Марусе, смеясь и пытаясь перекричать соседей.

– Я уж думала, ты не придешь! Ну, что так долго-то? Мы и не знали, что подумать!

– Да ладно, – вздохнула Маруся, вспомнив диалог двух дамочек в кабинете, – отлично вы знаете, что подумать, если нас нет.

Любаня заговорщицки огляделась и с пониманием во взгляде закивала.

– Так у тебя с ним было?

– Ничего не было! – твердо отреклась примадонна и взяла еще кусок сыра. – Ровным счетом ничего. И не будет. Так что, можешь успокоить эту Венеру в мехах.

– Ты не зарекайся! – пророчески произнесла Любаня, сделав большие глаза. – Он из тех, кто всегда получает то, что хочет. Вчера, когда вы вместе опоздали…

– А ты откуда знаешь, что мы вместе опоздали? – прищурилась она. – Тебя же не было в ресторане.

– Да сегодня это новость номер один! Даже по местному радио намекали, что в личной жизни известного джентльмена готовится серьезное событие, которое повлияет на культурную жизнь города. Мужики ставки делают, бросишь ты петь или нет.

– Да взбесились вы все, что ли! – чуть не расплакалась оскорбленная Маруся и потянулась за бутылкой коньяка. – Какое кому дело до моей личной жизни?

– Маш, ну что ты, ну не реви. – Любаня шершавой варежкой по-матерински вытерла предательскую слезу с ее щеки. – На него все бабы в городе западают. Ты сама посуди, столько свободных миллионов было до твоего приезда. И тут откуда ни возьмись, ты взошла, как звезда на небосклоне, а у наших девушек не осталось даже шанса.

– Я его не держу! С кем он и как, меня не волнует.

– Не волнует, потому что он с тобой. А уж как, где и когда – над этим весь город голову сломал. Тут важен принцип: такими богатыми мужиками надо делиться. Попользовалась, дай другим.

– Я попользовалась? – взвилась Маруся. – Я хоть что-то просила для себя? Мне от него ничего не надо!

– Надо или не надо – это дело темное. Только раньше он был щедрый… Его девочки всегда были в шоколаде. Вот народ и говорит, что ты жадная, заграбастала себе мужика и не делишься.

Любаня всегда искренне озвучивала общественное мнение, уверенная, что любая правда идет на пользу человечеству. На этот раз общественное мнение было исключительно предвзятым, потому что предметом исследования была неприступная певичка, от чьей юбки хозяин враз отвадил неудачливых поклонников.

– Неужели Люська делилась? – едко заметила оскорбленная Маруся. – Она ведь, как я понимаю, замуж за него хочет. Как только окольцует – плакали его денежки для записных красавиц.

– У Люськи приоритет, – уважительно сказала Любаня, и обе собеседницы посмотрели в сторону театрально-одинокой женской фигуры в мехах. – Она давно под него клинья подбивает, это раз. И она своя, это два.

– Отлично! – сказала Маруся и опрокинула в себя полную рюмку. – Пусть забирает. Прямо сейчас. Передай, что это мой новогодний подарок.

– Ты понимаешь, от чего отказываешься?

Любаня отступила на шаг и неодобрительно покачала головой, а Маруся вздернула подбородок и улыбнулась недоумевающей сопернице.

– Скажи ей, – снова потребовала она и налила себе третью рюмку. – Мне чужого не надо. У меня муж в сто раз круче, чем эти ваши мелкие буржуа. Уж поверь, Люба, в сто миллионов раз.

– У тебя давно нет мужа! – с сочувствием напомнила та. – И тебе нужен покровитель.

– Никто мне не нужен. И муж у меня есть. Самый лучший муж на свете!

– Ну ты как маленькая! – вздохнула Любаня, отобрала у нее бутылку и ушла к Люське с невероятной новостью.

Маруся горько рассмеялась собственным мыслям и поискала, на чем задержать внимание, чтобы не расплакаться и не сбежать от шумной компании в лес наугад. И тут увидела елку.

На поляне росла здоровенная ель, и понять, как на ее вершине оказалась блестящая мишура, Маруся была не в силах. Запрокинув голову, она шла по кругу, натыкаясь на людей, трогала пружинистые ветки, которые позвякивали переливающимися в свете костра шарами, искрились яркими звездами из легкой фольги и прогибались под тяжестью апельсинов в сеточках и полосатых носков с конфетами и печеньем.

«Господи ты Боже, елка!» – шептала она одними губами. Самая настоящая, колючая, пахнущая хвоей и морозом, каких в ее доме не было уже давно.

Каждый год домработница наряжала шикарную искусственную ель, и у свекрови были только искусственные, и все знакомые предпочитали ставить пластмассовые суррогаты вместо натурального дерева. Это у них называлось «спасением леса» или что-то в этом роде. Как движение за искусственные шубы или за освобождение лабораторных мышей. Она аполитично подписывала обращения к президенту, которые ей подсовывала свекровь или очередная его кузина, а потом покупала себе новую шубку и вздыхала о судьбе несчастных мышек, разбежавшихся куда глаза глядят по подмосковным лесам. Что будут делать на воле зимой зверьки, с рождения получавшие корм и воду от людей в белых халатах, и сколько их доживет до апреля, она даже думать боялась. Но подписать очередную бумажку было проще, чем доказывать, что садизм – это не только испытание препаратов на животных, но и бездумное отношение к ним, и она ставила свою фамилию в конце списка и выслушивала гневные нотации, кутаясь в меха. «А мне нравится, когда она в шубе! – вступался за нее муж. – Есть в этом что-то первобытное…» И Маруся счастливо улыбалась и сияла благодарными глазами, пока фурии переводили огневую мощь своих орудий на ее несознательного мужа.

Откуда в первый раз в их доме появилась искусственная ель, она не знала. Подозревала, что это происки свекрови, но всегда забывала спросить. Маруся каждый год тосковала по еловому запаху, сопровождающему единственный достойный в году праздник, не считая Димочкиного дня рождения.

Раньше они ставили елку сами. Он тащил ее с другого конца города, как будто в их районе нельзя было купить, ругался, прилаживая ее на крышу машины. Показывал жене исколотые ладони и извлекал горсть иголок из-за пазухи. А потом мастерил треногу, потому что прошлогоднюю они всегда куда-то умудрялись засунуть и потерять безвозвратно. Он обожал гирлянды и, сидя рядом с ним на полу, она распутывала провода и боязливо отдергивала руки, когда он включал вилку в сеть и бормотал «где-то перегорела», потому что гирлянда оставалась мертвой. А когда он находил разрыв в цепи и гирлянда становилась короче на одну лампочку, Маруся не уставала повторять, что никогда бы без него не справилась, и ее обязательно бы убило током. Они доставали из коробок старые шары и стеклянные игрушки, оставшиеся ей в наследство из далекого детства, и целовались в предвкушении праздника. И все было просто чудесно, так чудесно, что и подумать было нельзя, что когда-то все изменится и она останется одна в лесу посреди вытоптанной поляны с мерзнущими руками и ногами и опьяневшей головой. Совершенно одна, не считая нескольких десятков человек, кричащих, обнимающихся, запускающих в темное небо петарды, пьющих и смеющихся в ожидании лучшего праздника, который неотвратимо приближался к заснеженному лесу.

– Шампанское, давайте разливать шампанское! – разом закричали несколько голосов, и Маруся в очередной раз ушла от далекого и почти нереального мужа в реальный мир.

В тот же миг елка вспыхнула сотнями огней и женский голос надменно произнес за спиной: