Золотой саркофаг - Ференц Мора

– Скажи, я обидел тебя чем-нибудь?

Она сразу стала серьезной: увидала в глазах юноши слезы. Приподняла кончиками пальцев его подбородок.

– Гранатовый Цветок? Это? Да?

Он молча опустил голову.

– Нет, я не забыла, – продолжала она тихо. – Я сказала, что буду звать тебя так наедине. А сейчас мы не одни. Слышишь?

Она кивнула в сторону читального зала. Квинтипор и до этого слышал доносящийся оттуда гогот, но не обращал на него внимания.

– Понимаешь, они завели какой-то длиннющий разговор, – шепотом объяснила она. – А я улизнула к тебе. Но ведь они в любую минуту могут спохватиться и примутся меня искать. Это Максентий и Генесий.

– Мим? – удивился Квинтипор.

Актер Генесий славился тем, что каждый день в году отводил какой-нибудь сенаторше, а те, для которых не осталось свободных дней, собирались ходатайствовать перед консулами о продлении года. В остальном он был хорошим семьянином – имел троих детей и очень любил свою жену, которую выкупил из Субуры. А иметь высокопоставленных любовниц было для него чем-то вроде служебной обязанности.

– Он самый, – подтвердила девушка теперь уже полным голосом. – Ты видел, как он играет?

– Нет.

– Говорят, такого актера еще не было в мире. Он не играет роли, а живет на сцене. Как-то раз, играя Атрея[112], он на самом деле заколол слугу… Впрочем, на той неделе ты сможешь его посмотреть.

– Император распустил всех государственных актеров, – усомнился Квинтипор.

Девушка с лукавой усмешкой показала ему фигу.

– Плохо же ты знаешь государственные тайны! Вчера по просьбе Максентия он свое распоряжение отменил. Теперь после конфискации имущества у богатых христиан есть чем поддержать искусство. Вот видишь, магистр, не такая уж я невежественная девчонка, как кажется… А теперь скорей! Начинай читать вслух! Они идут!

В самом деле, ржание Максентия приближалось. Титанилла спрыгнула со стола, Квинтипор поспешно схватил лист папируса. И слишком поздно заметил свою оплошность: разговор идущих можно уже было разобрать.

– Скорей, скорей! – торопила девушка.

Хотя перед глазами Квинтипора было больше огненных кругов, чем букв, он все-таки начал:

Все от богинь у тебя: чело от Паллады, от ГебыГубы, а стройные ноги, и бедра, и грудь от Киприды.Только глаза, несомненно, твои, и нет их прекрасней!Жаль, что они улыбаются каждому, кто ни посмотрит.

– Чьи это стихи? – побледнев даже сквозь румяна, спросила девушка.

Но не успела она повторить вопрос, как Максентий уже держал ее за талию.

– Пора обедать. Прошу закуски!

Девушка подставила щеку. Принцепс хотел поцеловать ее в губы, но не вышло, и он чмокнул в ухо. Она взвизгнула. Актер в шелковой тунике, с ястребиным лицом, опустился на колени и стал декламировать:

– Богиня с глазами Афродиты! Позволь мне, поскольку не без твоей воли стал я свидетелем твоих забав с божественным Марсом…

Нобилиссима, рассмеявшись, прервала его:

– Не презирай меня, Генесий, но только глаза у меня – мои собственные. Афродита же даровала мне совсем другое. Конец ты доскажешь на сцене, а я позабочусь о бурных аплодисментах.

Потом она обратилась к магистру.

– Тебе сказано: найти библиотекаря! Пусть отберет мне все новинки за прошлую неделю.

Квинтипор вышел. Максентий с нехорошей усмешкой посмотрел ему вслед.

– Спаситель нашего императора?

Нобилиссима, будто не слыша вопроса, спросила Генесия:

– Над чем это вы так весело потешались? Ваш хохот доносился даже сюда. Я тоже хочу посмеяться.

– Да вот у его божественности произошла история с его коллегой, – с улыбкой кивнув в сторону принцепса, ответил актер. – Приключение кончилось благополучно: он всюду одерживает победы и отовсюду возвращается с трофеями.

– Да! И вот трофей мой, богиня, у твоих ног! – снова заржал Максентий, доставая из-под тоги лохматый кошачий хвост.

В Канопе, проходя мимо одного трактира, он от нечего делать наступил на хвост развалившейся на припеке кошке. Трактирщик стал отчаянно ругаться. Тогда Максентий выхватил меч, отрубил кошке хвост – и хотел было пронзить и самого хозяина, но тот уже корчился на земле, стеная над жалобно мяукающим животным. Сбежалась вся улица: кто с камнем, кто с дубиной, кто с киркой; гололобые жрецы отчаянно вопили, взывая к небу, и, если бы не подоспел военный патруль, разъяренная толпа заставила бы искупить гибель кошачьего хвоста человеческой жизнью.

– Тут я узнал, что совершил героический поступок, – сказал Максентий. – Выяснилось, что сама Бубастида в образе кошки соблазняет здесь земных котов.

А Генесий узнал в приморском квартале, что в Египте даже в хлевах обитают боги. Посреди сада с золоченой изгородью он увидел куполообразное мраморное строение, на вершине которого сверкал золотой диск. Сначала он подумал, что набрел на жилище какого-нибудь бога, но, остановившись, чтобы сообразить, кому же из бессмертных посвящен этот храм, обнаружил, что оттуда высунулась голова коровы и уставилась на него большими удивленными глазами. Мастерски владея искусством подражать голосам животных, Генесий имитировал хрипловатое мычание быка, и доверчивое животное приплелось к самому забору. Корова была уже старая, с отяжелевшим телом и походкой вразвалку, тем не менее, она ответила на зов и ласково прижалась к забору головой. Актер рассмеялся и тростью почесал ей между рогами. Это явно понравилось простодушному животному, и в благодарность корова лизнула руку Генесия. Тут вдруг появился дряхлый старик – жрец Осириса[113] и поздравил актера с выпавшей на его долю великой честью. Он сообщил, что эта корова, оплодотворенная лунным светом, родила того самого черного быка Аписа, что живет теперь в мемфисском храме бога Пта[114] вместе со своим двором – обслуживающими его жрецами. Ради Аписа и корова, его родившая, тоже пользуется божественными почестями, правда более скромными: ясли у нее не золотые, а серебряные.

– Так что видишь, дружок, – потянул Максентий нобилиссиму к себе на колени, – в этой стране человек, который не родился быком, – просто осел.

Титанилла с нетерпением посматривала на дверь, начиная уже злиться на того, кто придумал переписку книг. В Александрии действовал закон, согласно которому всякий приехавший с книгами был обязан представить их в библиотеку для снятия копии, если это найдут нужным. А сейчас в городе было особенно много приезжих, и просмотр новинок требовал немало времени.

Наконец явился Квинтипор в сопровождении слуги с корзиной, полной книгами. Это произошло как раз, когда Титанилла удобно устроилась на коленях у принцепса. Юноша застыл на месте, потом, пропустив невольника, пошел прочь, пошатываясь, словно пришибленный.

19

Вот уже два часа, как хранитель музея и библиотеки Гептаглосс водил Биона с Лактанцием по паркам, разбитым вокруг императорского дворца, книгохранилища, музея и примыкающих к ним храмов и портиков. Все это вместе составляло обширнейшую запретную зону греческой части миллионного города, изобилующую историческими памятниками, художественными сокровищами, искусственными горами и водопадами, куда сами александрийцы допускались лишь в связи с приемом каких-нибудь высоких гостей, имевших разрешение на вход.

Хранитель библиотеки, почтенный муж огромного роста, венчающий себя лаврами не только для большего сходства с божественным Платоном, но и для того, чтобы скрыть изрядную лысину, уже ничем не напоминал того раба, приставленного к библиотеке, чтобы дробить чернильные орешки, которым он был когда-то. Теперь даже имя того невольника было забыто. Почитатели, поражаясь беспримерному усердию, с которым он толковал и комментировал более трех тысяч древних авторов, звали его «медноутробным». Официальное же прозванье его было Гептаглосс, так как он в совершенстве владел семью языками. Остановившись у привезенной из Мемфиса[115] гаторической колонны[116] с иероглифами, в которых некий придворный поэт фараона воспевал красоту и любовь, он прочел своим спутникам эти стихи так же бегло, как только что перед этим еврейские письмена на обломках колонны, подаренной Антонием[117] Клеопатре. А когда он принялся разбирать высеченный на мраморной доске персидский текст, грозивший людям, по поводу смерти Камбиза[118], страшным возмездием за непочтение к богам, Лактанций вытер пот со лба.

– Жарко? – спросил Гептаглосс, – Может быть, спустимся в гробницы, посмотрим саркофаг властителя мира Александра? Там прохладнее. А когда вернемся, и здесь полдневный зной спадет.

– А слуге моему можно с нами? – нерешительно спросил Лактанций.

– Почему бы нет? Цари, которых мы посетим сейчас, будут вести себя так же смиренно, как вчера. Кстати, вчера я водил к ним императора с его секретарем.