Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович

- Это не важно, знаю.

- Ну хорошо, - вполголоса, пугливо проговорил он, услыхав шаги за дверью, и затем громко сказал вошедшей жене: - Сашенька, мы с Аллой выйдем погуляем.

- Ты б лучше с Ритулькой погулял, - недовольно отозвалась мачеха и попрекнула: - Совсем никакого внимания ребенку не уделяешь.

- Нам с дочкой надо поговорить, - оправдался отец и, когда они вышли на улицу, продолжал все еще растерянным тоном: - Видишь ли… Значит в Сосновке. Ну, там и остались все ее вещи.

- У дедушки Харитона?

- Да… А ты виделась с дедушкой? - в голосе отца послышался испуг.

- Нет еще.

Она хотела спросить: как же так, ты не оставил ни одной фотографии мамы? Ну хотя бы для меня! Но догадалась, что это мачеха ему не позволила, ей стало жаль отца, и она больше ни о чем его не спрашивала. Она захотела поехать в Сосновку к дедушке и сходить на могилку мамы. Отец не сумел ее понять и не советовал ехать, потому что будто бы дедушка ее, Харитон Степанович, не обрадуется ее неожиданному появлению, а главное, маме Саше это все будет неприятно. Мама Саша будет недовольна. Алла ни в чем не виновата, винить надо глупую бабу из Сосновки, но все же Алла не должна дома и вида подавать и быть более внимательной к маме Саше, воспитавшей и взраставшей ее.

Алла не спорила, не возражала, слушала отца молча, но для себя твердо решила, что не позже как завтра пойдет в Сосновку. И пошла. Пешком. Пятнадцатикилометровый путь показался долгим, но не утомительным. Еще не доходя до Сосновки - большого, пожалуй, такого же, как их районный центр, села с высокой колокольней на площади, Алла увидела за огородами старую березовую рощу. И поняла - там кладбище. Туда сразу и направилась Алла, потому что для нее было важнее всего побывать на маминой могилке. Она никогда здесь не была, но твердо верила, что могилу найдет безошибочно. Она медленно шла мимо деревянных и железных крестов над зелеными холмиками, бегло скользила глазами по редким дощечкам с надписями - на большинстве крестов никаких надписей не было - и все дальше, дальше, к левому уголку, где темнел куст старой сирени. Не куда-нибудь, а именно туда тянуло ее что-то и звало, и она шла, повинуясь этой славой и необъяснимой силе.

Наконец стремительный взгляд ее пробежал по холмикам и остановился на одном. Только теперь в ее сознании всплыло, что на могилке ее матери к кресту прикреплена фотография. Они попадались ей и раньше, но она шла мимо них прямо к этому кресту с фотографией, к этому холмику, неогороженному, поросшему, как и большинство других, невысокой густой травой. Фотография была испорчена дождями, морозами, солнцем и временем. Все стерлось, осталась лишь белая с рыжим заплывом бумажка в застекленной рамочке. Даже невозможно определить, кто похоронен здесь, мужчина или женщина, но Алла сразу уверилась, что это могила ее мамы.

Почему она вспомнила об этом сейчас - через десять с лишком лет, когда, отведав спелой малины, она неторопливо шла в сторону Белого пруда? Здесь совсем не грибное место. Но она идет туда, подчиняясь властному зову, которому она не в состоянии противиться. Вот так же было и тогда, на кладбище. И через полчаса, войдя в Сосновку и не зная никаких примет дедушкиного дома, она не стала никого спрашивать, где живет Харитон Рыбаков, а просто неторопливо шла по улице, пристально вглядываясь в дома, смотревшие на нее любопытно резными наличниками. Ни в какой другой дом не постучала, а направилась сразу в старую, уже ветхую избу Харитона Рыбакова, ровесницу самого хозяина, который в это время поправлял прогнившие ступени у крыльца. Был он очень стар и лыс, с кудлатой, пышной, но совсем неухоженной белой бородой. На девчонку, несмело переступившую порог калитки, посмотрел подслеповато и встревоженно.

- Здравствуйте, дедушка… Харитон, - ласково поздоровалась Алла.

- Здравствуй… внучка, - не очень решительно ответил старик. Так они с минуту глядели друг на друга изучающе. У старика перехватило дыхание и заколотилось сердце: в девочке он узнал свою покойную дочь и теперь не мог произнести слова. Стоял, смотрел и ждал.

- Вы меня не узнаете, дедушка? Вы Харитон Степанович? Рыбаков вы?

Алла не подумала, что дедушка в последний раз видел ее маленьким двухлетним ребенком. Как же он мог теперь узнать ее, четырнадцатилетнего подростка? А вот уже узнал, сердцем почувствовал - внучка, дочь Надежды.

Потом вдвоем сидели они в неуютной дедушкиной избе, и Алла, рассказывая старику про свое житье-бытье, все смотрела и не могла наглядеться на единственную фотографию мамы.

- Остальное все отец твой забрал, - говорил дедушка.

- Нет, он сказал, что здесь остались и письма, и вещи, - утверждала внучка.

- Напраслину говорит. Эх, Петька, Петька. - Старик вздохнул. - А все Санька. Она его оседлала и теперь едет.

Два дня гостила Алла у дедушки, познакомилась с маминой сестрой - сельской учительницей. Вместе с дедушкой и тетей ходила на могилку - на ту, которую безошибочно узнала сама. Сидели, роняя вполголоса скупые слова и слезы. А когда домой вернулась, поняла, что не будет ей житья в отцовском доме. Грозной тучей двигалась мачеха по дому и теперь уже не скрывала своей неприязни к падчерице. Эта неприязнь вскоре вылилась в открытую вражду, и в семье Петра Рыбакова началась война, которая и окончилась уходом старшей дочери Аллы в Сосновку. Осенью Алла поступила учиться в педучилище, на летние каникулы приезжала в Сосновку к дедушке и тете. Дедушка оказался совсем не таким, каким изображал его отец. И тетя, мамина сестра, не задумываясь предложила племяннице жить у себя.

В Сосновке Алла и познакомилась со студентом последнего курса лесного института Валентином Погорельцевым и в год окончания техникума стала его женой.

…Мимо солнечных полян, на которых уже не цвели цветы и жухла трава, мимо Белого пруда, в котором отцвели лилии, но по-прежнему в бездонной лазоревой глубине плавали вершины кедров и берез, она шла к дороге, по которой от шоссе скоро должен возвращаться домой Ярослав. Она встретит его на дороге, прильнет к нему и больше не вернется в дом Погорельцева, как не вернулась тогда, четырнадцатилетняя, в дом мачехи. Она испугалась этой неожиданной мысли, ее безрассудства и крайности. Так шла она неторопливо вдоль дороги, вспоминая прошлое, прожитое, и жадно мечтая о будущем, без охоты брала попадавшиеся грибы и клала их в уже почти полную корзину. Неожиданно под старой березой, окруженной молодыми елками, предстал перед ней во всем своем великолепии гигантский царь грибов боровик весом не меньше килограмма. Такого великана Алле никогда в жизни не приходилось видеть. Ей так хотелось показать этого богатыря Ярославу! Рядом с ним, чуть поодаль, рос его младший брат - поменьше размером, в темно-коричневой с сизым бархатистым отливом шляпке, мясистой и крепкой. Он стоял прочно и твердо на толстой серой ножке. А под елочками Алла нашла еще восемь боровиков среднего размера. Пришлось все содержимое корзины высыпать у дороги - авось кто-нибудь подберет - и освободить место для белых грибов. "Добрая примета. Подарок Ярославу. Будет отказываться, сама домой отнесу. И Афанасия Васильевича не постесняюсь".

Солнце давно перевалило за полдень, а Ярослава все не было, и Алла решила, что он прошел другим путем от лесничества. Определенно - заехал сначала в лесничество и оттуда домой.

Она пошла к дому Рожнова. И когда подошла к родниковому ручью, в котором Ярослав по утрам умывался, услыхала слабый рокот мотора и в тот же миг сквозь ветки кустов увидела, как промчалось такси.

Лель встретил машину свирепым лаем, но, увидав Ярослава, обрадовался, заскулил, бросился целоваться. На лай вышел Афанасий Васильевич. Расплатившись с шофером, Ярослав заметил пасущегося на поляне Байкала. Заметил и Байкал своего хозяина, радостно заржал, замахал хвостом и, прыгая на спутанных ногах, стал приближаться к дому.

- Видал, как все по тебе соскучились, и Лель и Байкал, а я больше всех, - весело сказал Афанасий Васильевич.