Корабль судьбы - Робин Хобб

– Уинтроу?

Этта. Она вернулась за ним. Она стояла на ступеньках трапа, глядя на него, стоявшего на баке на четвереньках.

– Иду, – отозвался Уинтроу. И кое-как поднялся.

– Еще вина? – спросила Этта.

Юноша молча помотал головой. Юноша или все-таки мальчик? Закутанный в свежую простыню, сдернутую с Кеннитовой постели, он выглядел сущим ребенком. Эту простыню Этта схватила в руки и предложила ему, когда они вместе кое-как ввалились в каюту. Кожа у него еще продолжала слезать, она ни в коем случае не перенесла бы прикосновений обыкновенной одежды. Теперь Уинтроу в неудобной и неловкой позе сидел за столом напротив капитана, и Этта отчетливо видела, что любая поза была для него неудобна, любое движение – мучительно. Он впихнул в себя какое-то количество еды, но лучше выглядеть не стал. Заживающие ожоги, оставленные змеиным ядом, покрывала блестящая прозрачно-красная пленка новорожденной кожи. В коротко остриженных волосах багровели плешины, как на чесоточной бродячей собаке. Но хуже всего, по мнению Этты, были его безжизненные глаза. В них отражалась лишь горестная утрата, не меньшая, чем у Кеннита.

Пират сидел здесь же – по-прежнему всклокоченный, в рубашке, застегнутой не на те пуговицы. И это Кеннит, всегда так тщательно заботившийся о своей внешности! Велико же было его потрясение, если он начисто обо всем позабыл. Этта едва могла заставить себя прямо взглянуть на любимого человека. За годы, прошедшие со времени их знакомства, он был сперва клиентом в «веселом доме», где она числилась шлюхой. Потом Кеннит стал человеком, которого она ждала. Когда же случилось так, что он увез ее из Делипая на своем корабле, это было счастье и радость, выше которой она ничего не могла себе вообразить. А та ночь, когда он сказал ей, что она ему небезразлична, и вовсе перевернула всю ее жизнь. У нее на глазах он из капитана одного-единственного судна стал владыкой целого пиратского флота. И даже больше – зря ли народ в открытую называл его королем Пиратских островов! Она думала, что навсегда потеряла его в тот штормовой день, когда он подчинил своей воле и бушующий океан, и даже морскую змею, ибо мыслимо ли было представить себя достойной подобного человека? Человека, избранного Са для великой миссии в этом мире? Теперь она со стыдом вспоминала о том, как горевала по поводу его вновь открывшегося величия. «Да, – думалось ей, – он воспарил. А я вздумала ревновать, вообразив, что новое величие похитит его у меня…»

Ее тогдашние переживания были очень нешуточными. Но могли ли они равняться с теперешними!

Теперь все было в тысячу раз хуже.

Ни битва, ни увечье, ни самый отчаянный шторм ни разу еще не лишали его мужества. Никогда прежде – до сего дня – она не видела Кеннита колеблющимся или растерянным. Даже и теперь он сидел за столом, держась очень прямо, расправив плечи, маленькими глотками потягивая свое бренди, и его рука, державшая бокал, не дрожала. И все же, все же… Что-то ушло из него, что-то самое главное. Ушло прямо у нее на глазах, умерло, улетело вместе с отлетевшей жизнью его корабля. Он казался таким же деревянным, как и замершая Проказница. Этта боялась лишний раз прикоснуться к нему: что, если его тело вправду стало косным и твердым, как палубные доски?

Кеннит слегка прокашлялся, собираясь говорить, и Уинтроу сразу посмотрел на него.

– Итак. – Короткое слово было резким, как взмах бритвы, готовой навеки что-то отсечь. – Итак, ты полагаешь, что Проказница умерла. Но как это произошло? Что убило ее?

Настал черед Уинтроу прочищать горло. Покашливание вышло сродни всхлипу.

– Это я ее убил. То есть ее убило то, что мне открылось, пока я лежал без сознания. Я не смог этого от нее утаить. Или не убило, но загнало так глубоко внутрь, что теперь она не может найти дорогу назад. – Уинтроу сглотнул, и Этта поняла, что он с трудом сдерживал подступавшие слезы. – Быть может, она поняла, что была мертва всегда, с самого начала. Быть может, ее в жизни удерживала лишь моя вера в то, что она вправду живая.

Кеннит со стуком опустил бокал на стол и зло приказал своему пророку:

– Говори толком!

– Прости, кэп. Я правда пытаюсь. – Уинтроу поднес неверную руку к глазам и потер веки. – Вот только все прямо так связно и коротко не объяснишь. Мои воспоминания так перемешаны с видениями… со снами… Причем половина – о том, что я всегда так или иначе подозревал. А когда я соприкоснулся со змеей, мои смутные подозрения очень уж здорово подошли к тому, что знала она. И это знание передалось мне. – Уинтроу поднял глаза и аж побледнел при виде слепой ярости, полыхавшей во взгляде Кеннита. Он заговорил быстрее: – Когда на острове Иных я обнаружил змею, запертую за решеткой, я решил – вот, посадили в клетку зверюшку, надо бы выпустить. И не более. Мне стало жалко ее, она выглядела такой несчастной там, в тесном пруду. Если бы там была не змея, а какое угодно другое создание, я бы тоже попробовал выпустить его на свободу. Жестоко так обращаться с созданием Са. Я стал расшатывать решетку, и постепенно мне стало казаться, что змея-то гораздо смышленей кошки там или медведя. Она отлично понимала, чем я был занят! Когда я вытащил достаточно прутьев, чтобы ей выползти, она полезла наружу. Но там было узко, я поневоле коснулся ее кожи, и меня обожгло. Но получился не просто ожог, в этот миг я постиг ее! Мы как будто мостик между собой навели… сделалась связь, почти такая, как у меня с кораблем. Я проник в ее мысли, а она – в мои.

Он тяжело перевел дух – разговор обходился ему недешево. Уинтроу наклонился вперед, глядя в лицо Кенниту с отчаянной надеждой заставить пирата поверить:

– Кеннит… морские змеи – на самом деле молодь драконов. Они каким-то образом застряли на этой стадии, не сумев достичь земель, где они закукливаются, линяют и преображаются в настоящих драконов. Я не сразу сумел понять. Я видел картины, образы, я мыслил ее мыслями. Но то, о чем она думала, очень трудно изложить человеческими понятиями. Тем не менее, когда я очнулся на борту «Проказницы», я уже знал, что живой корабль – это дракон, не ставший драконом. В чем конкретно там дело, лучше не спрашивай. Между змеей и драконом есть еще какая-то стадия… это самое закукливание, когда змея ткет кругом себя твердый кокон и проводит в нем определенное время. Вот что такое наше диводрево: никакое это не дерево, а скорлупа, из которой вылупляется дракон. Жители Дождевых чащоб взяли эту скорлупу и сделали из нее корабль. Разобрали на доски, начали строить. А личинку, будущего дракона, – убили.

Кеннит потянулся за бутылкой бренди и так стиснул горлышко, словно бутылка была врагом, которого он желал задушить.

– Не городи мне бессмыслицу! Не может такого быть, и все тут!

Бутылка оторвалась от стола, и в какой-то безумный миг Этте показалось, будто он вот-вот вышибет парнишке мозги. По лицу Уинтроу было видно, что и он испугался того же. Испугался – но не дернулся, не отпрянул, не заслонился руками. Просто сидел, молча ожидая удара, как если бы тот должен был принести ему желанное избавление. Кеннит не ударил. Поднес бутылку и плеснул себе в бокал. Толика вина перелилась наружу, замарав белую скатерть. Пират даже не посмотрел на пятно. Схватил бокал и одним глотком опорожнил его.

«Слишком велика его ярость, – неожиданно подумала Этта. – Неспроста это. Что-то тут кроется еще. Что-то даже более глубокое и болезненное, чем утрата Проказницы».

Уинтроу испустил судорожный вздох. И продолжал:

– Я могу рассказать тебе только о том, что мне самому представляется истинным, господин мой. А не будь это правдой святой, думается, и Проказница не смогла бы уверовать до того крепко, чтобы немедленно умереть. Еще я думаю, что где-то в самой глубине себя она всегда это знала. Драконица с самого начала спала в ней. И наша встреча со змеей просто разбудила ее. Увидев, во что ее превратили, драконица страшно разгневалась. Пока я лежал без сознания, она все время осаждала меня, требуя, чтобы я помог ей причаститься жизни корабля. Я… – Юноша помедлил и, кажется, оставил что-то недоговоренным. – Сегодня именно она привела меня в чувство. И тут же буквально швырнула мое сознание прямо в Проказницу. Я пытался удержать в себе свое новое знание… ну, о том, что она никогда не была живой по-настоящему. Что она – всего лишь мертвая скорлупа давно позабытого дракона, которого моя семья как-то вынудила служить своим целям.

Кеннит резко втянул воздух ноздрями. Откинулся в кресле и воздел перед собой раскрытую ладонь, оборвав Уинтроу на полуслове.

– Так вот, – фыркнул он, – в чем заключается тайна живых кораблей? И ты хочешь, чтобы я поверил в подобную чушь? Да тебя не будет слушать ни один разумный моряк из тех, кто хоть однажды имел дело с живым кораблем. Спящий дракон! Корабль, сделанный… из чего ты сказал? Из шкуры дракона? У тебя совсем мозги набекрень, парень. Должно быть, спеклись от змеиного яда!