Двойник Декстера - Джеффри Линдсей

— Все не слишком-то убедительно. По крайней мере детектив Худ со мной не согласен.

— Этот дебил даже пол двумя ногами не нащупает, — огрызнулась Дебора. — Что ты узнал?

— Кожа жертвы повреждена в двух местах. Поэтому на месте преступления есть кровь. Э... и тело оказалось уло­жено немного по-другому.

Сестра ждала, и я продолжил:

— Следы ударов тоже другие.

—В каком смысле? — спросила она.

— Удары нанесены другим орудием, — объяснил я. — Не молотком.

—А чем? Клюшкой для гольфа? Бампером «бьюика»? Чем?

— Не знаю... — помедлил я. — Каким-то предметом с выпуклой поверхностью. Может быть... — Я на секунду замолчал. Произнести это вслух было все равно что распи­саться в собственной паранойе. Но Деб смотрела на меня с выражением готовности на грани раздражения, поэтому я договорил: — Может быть, бейсбольной битой.

—    Так, — протянула она, сохраняя прежнее выражение.

— Э... и тело лежало не совсем так, как раньше, — по­вторил я.

Дебора продолжала гипнотизировать меня взглядом. Когда я замолчал, она нахмурилась.

— И все? — спросила она.

— Почти, — ответил я. — Придется подождать вскры­тия, чтобы удостовериться. Но одна из ран — на голове, и я думаю, Камилла была без сознания или даже мертва, когда ей ломали кости.

— Это ничего не значит, — возразила сестра.

—    Дебора, на остальных вообще не было крови. В пер­вых двух случаях убийца очень старался не лишать жертву сознания до самого конца. Он ни разу не прорвал кожу.

—Ты не втолкуешь это капитану, — заявила она. — Весь департамент требует моей головы. Если я не докажу, что отправила за решетку нужного человека, Худ выдаст меня на расправу.

—Я ничего не могу доказать, — сказал я. — Но я знаю, что прав.

Сестра недоуменно склонила голову набок.

— Это говорит... один из твоих голосов? — осторожно спросила Дебора. — А он не может объяснить поподроб­нее?

Когда Дебора наконец узнала, какова моя истинная суть, я попытался объяснить ей про Темного Пассажира. Я сказал, что всякий раз, когда на меня снисходит «про­зрение» насчет убийцы, на самом деле я получаю подсказ­ку от темного духа, обитающего в моей душе. Видимо, я говорил слишком путано, поскольку Дебора до сих пор полагала, будто я впадаю в некое подобие транса и обща­юсь по удаленной связи с кем-то, сидящим за Неведомой Гранью.

—Я не ясновидец, — напомнил я.

— Мне плевать, даже если придется гадать по чайным листьям, — заметила Дебора. — Пусть твой дух расскажет нам что-нибудь полезное.

Но прежде чем я успел открыть рот и произнести яз­вительную фразу, которая так и просилась у меня с языка, в дверях затопали здоровенные ноги, и огромная темная тень поглотила остатки приятного утра. Я обернулся и увидел перед собой во плоти Смерть Радости.

Детектив Худ, привалившись к косяку, одарил нас фир­менной злобной усмешкой.

—Вы посмотрите, — сказал он, — два неудачника.

—Вы посмотрите, — огрызнулась Дебора, — говорящая жопа.

Худ, казалось, даже не обиделся.

—Допустим, но я теперь главный, детка. И я буду ис­кать настоящего убийцу вместо того, чтобы махать ручкой по телевизору.

Дебора покраснела. Удар был подлый, но он достиг цели. Надо отдать сестре должное, она немедленно дала сдачи.

—Ты даже свой член не найдешь без поисковой группы.

—Причем большой группы не понадобится, — радост­но подхватил я. Родственники должны стоять горой друг задруга.

Худ злобно взглянул на меня, и его улыбка сделалась еще шире и отвратительнее.

— А ты теперь вообще не участвуешь в расследова­нии, — заявил он. — Как и твоя голливудская сестричка.

— Правда? — спросил я. — Поскольку я могу доказать, что ты ошибаешься?

—Нет, — ответил он. — Потому что... — Худ помедлил, наслаждаясь, а затем медленно и с очевидным смаком выговорил: — Потому что ты теперь под вопросом.

Я собирался ответить очередной остроумной и язви­тельной репликой, вне зависимости от сказанного им, но слова Худа застали меня врасплох. «Под вопросом» на языке полицейских значит: «Мы считаем, ты виновен, и докажем это». В немом ужасе глядя на детектива, я ока­зался не в силах подобрать остроумный ответ на фразу, которая намекала, будто меня подозревают в убийстве. Особенно если ты его еще даже не совершил. Я несколько раз открыл и закрыл рот, и со стороны, наверное, это вы­глядело как неплохое подражание вынутому из воды оку­ню, но не издал ни звука. К счастью, вступилась Дебора.

— Какого хрена ты тут гонишь, Ричард? — поинтере­совалась она. — Нельзя отстранять Декстера только за то, что он знает, какой ты урод.

—Ну, об этом не беспокойся, — ответил Худ. — У меня есть веская причина.

Детектив произнес это тоном счастливейшего челове­ка на свете... но вы бы видели того, кто вошел в мой каби­нет в следующую секунду.

Он словно всю жизнь ждал нужной реплики, предве­щающей его появление на сцене. Я услышал ритмическое постукивание в коридоре, когда последние слова Худа еще не отзвучали в воздухе, и передо мной предстал по-насто­ящему счастливый человек.

Я сказал «человек», хотя на самом деле увидел лишь три четверти homo sapiens. Странное постукивание на хо­ду свидетельствовало об отсутствии ног, а вместо рук по­блескивали одинаковые металлические клешни. Но зубы были чисто человеческие, и все они обнажились в улыбке, когда сержант Доукс, войдя, протянул Худу огромный ко­ричневый конверт.

— Спасибо, — поблагодарил Худ. Сержант Доукс кив­нул, не сводя с меня глаз. Его неестественно счастливая улыбка растянулась до ушей, и я исполнился ужаса.

— Это что такое? — спросила Дебора, но Худ просто покачал головой и открыл конверт. Он вытащил глянцевую фотографию, примерно восемь дюймов на десять, и швыр­нул на стол.

—    Лучше ты мне скажи, что это такое, — предложил он.

Я взял снимок. Сначала я не узнал изображенного на

нем человека, потом на мгновение решил, что сошел с ума, так как подумал: «Да этот мужик похож на меня!» Я сделал вдох, чтобы успокоиться, посмотрел еще раз и утвердился во мнении: «Это я». Впрочем, картина не стала яснее.

На фотографии действительно оказался я. Декстер, полуголый, вполоборота к камере, в двух шагах от распро­стертого на тротуаре трупа. Я немедленно подумал: «Не помню, чтобы я оставлял там тело...» Конечно, это не де­лает мне чести, но, разглядывая свой обнаженный торс, я решил, что неплохо выгляжу. Прекрасный загар, пресс в отличной форме, никаких признаков жировых отложений, которые в последнее время начали возникать на талии. Значит, снимок сделали год или два назад, но, впрочем, я так и не понял, отчего Доукс так радовался.

Я пресек самолюбование и попытался сосредоточить­ся на самой фотографии, которая, несомненно, представ­ляла для меня угрозу. Я не обнаружил никаких намеков на то, где и когда ее сделали, и посмотрел на Худа.

— Откуда она у тебя? — поинтересовался я.

—Узнаешь? — спросил тот.

—Никогда раньше не видел. Но, думаю, это я.

Доукс издал бульканье — должно быть, смех, — и Худ

кивнул, точно в его непрошибаемом черепе возникла ка­кая-то мысль.

—Ты так думаешь, — повторил он.

—Да, — сказал я. — Думать — это не больно, можешь и сам попробовать.

Худ вытащил из конверта еще одну фотографию и бро­сил на стол.

—    А как насчет вот этого? Что ты думаешь теперь?

Я посмотрел на снимок. То же место действия, что и на предыдущем, но теперь я стоял чуть дальше от тела и натягивал рубашку. В объектив попал какой-то посторон­ний объект, и после недолгого изучения я догадался, что это затылок Эйнджела Батисты. Он наклонялся над лежа­щим на земле трупом. И тут наконец у меня в голове за­жегся свет.

— А! — с облегчением вздохнул я. На фотографии был не Декстер в момент бегства от чьей-то бренной оболочки, а Декстер, выполняющий свой долг, обычные будничные пустяки. Я с легкостью мог объяснить и даже доказать происходящее. Крючок сорвался. — Я помню. Два года назад, убийство в Либерти-Сити. Стреляли из автомобиля, на ходу, три трупа, было очень грязно. Я запачкал кровью рубашку.