Все оттенки черного - Татьяна Степанова

— Хорошо. — Нина не отпускала ее руку. Как в детстве, водила по ладони пальцем: «Сорока-сорока, кашу варила, деток кормила…» Катя вспомнила: много лет назад они вот так же сидели на этом кресле, здесь, на террасе. Был такой же душный летний вечер. У Нины тогда были косы — бабка вплетала в них красные ленточки и укладывала сзади «корзиночкой». А Катю коротко стригли в парикмахерской, и она жутко гордилась своей модной «взрослой» стрижкой.

— Я в очереди слышала Колоброда этого. Он историю одну рассказывал. Дикую немножко, но забавную. Якобы давным-давно тут у вас ведьма жила. — Катя заглянула подруге в лицо. Нина в ответ слабо улыбнулась. И… лед был сломан. Они обе почувствовали это. Откуда вот только он появился в их отношениях? Это так и осталось загадкой. — А потом местные ее утопили в источнике под горой, представляешь? — Она живо пересказала Нине страшилку.

— Чего только не выдумают. Да врет он, наверное, спьяну. Я никогда этой истории не слыхала. — Нина сладко потянулась. — Странное какое ощущение, Кать. Легкость во всем теле и вместе с тем усталость адская. Словно целый день пахала как вол. Мне кажется, я сегодня спать буду как убитая и без этого хмеля в подушке. И даже несмотря на эту дрянь, — она ткнула в луну, заглядывающую на террасу.

— Ты хоть помнишь, что с тобой было? — осторожно спросила Катя.

— Ничегошеньки не помню. Костька кричит, звон у меня в ушах, тошнота, потом темнота. Очнулся — гипс, как говорится.

— И Кузнецова даже не помнишь?

— А при чем тут Шурка? — голос Нины дрогнул.

— Это он тебя к соседям доставил. На руках, чуть ли не бегом. Так романтично, я даже, грешным делом, позавидовала. — Катя подмигнула.

— Делать ему нечего. Я… я когда очнулась, он рядом сидел. Потом Юлия его вон выставила.

Катя хотела было сказать ей о… Ноне стала этого делать. О том, что Нина невольно сыграла роль Спящей красавицы, пробужденной страстным поцелуем некоего принца — надо ли ей сейчас это знать? Придет время, и тот, кто так пылко исцелял ее столь сладкими нетрадиционными методами по указке доморощенной экстрасенши, сам поведает ей об этом. «Непременно поведает, — подумала Катя. — Или я ничего не смыслю в мужчинах».

— А что с тобой Юлия Павловна делала? — спросила она с любопытством. — Она что, и правда как-то тебя лечила?

— Да нет вроде. Я очнулась — смотрю, она у меня пульс считает. Потом спину мне помассировала, шею — воротниковый массаж.

— А лист лопуха тогда зачем?

— Лопуха?

Катя рассказала, что ей удалось подглядеть из «нетрадиционки».

— Интересно, — Нина закусила губу. — Arctium lappa, по-латыни как громко звучит лопух-то, а? Сок его используют в медицине, отвары тоже, даже от зубной боли помогает — слыхала. Но про то, что ты говоришь… Да я потом у Юлии спрошу.

— Вряд ли она тебе скажет правду.

— Почему?

Катя молча смотрела в окно, потом произнесла:

— А ведь я действительно перепугалась. Причем так, как, наверное, никогда в жизни. Знаешь, что я подумала?

Нина кивнула.

— Сразу же подумала, понимаешь: кто же из них? Шурка или этот Владимир в тельняшке, кто же? Но ведь оба пришли к нам… как бы это поточнее сказать… Ни пузырька ведь, ни бутылочки… я ж все время, пока они за столам сидели, следила, чисто подсознательно, автоматически за ними следила! Смотрела за их руками — они не касались посуды, которой пользовались мы с тобой, — Кате показалось, что ей не хватает воздуха. — Вот до чего дошла! Отравители стали мерещиться. Надо уезжать из такого проклятого места, а, подружка? Все эти страхи, нервы… Ты права была: такой отпуск никому не…

— Никуда я не поеду, — Нина снова гибко потянулась. — Ну что в Москве? Сяду в четырех стенах, упрусь в телик. На каждый телефонный звонок бегать буду. А если он позвонит, то…

— Борька? Непременно позвонит! Не раз уже, наверное, звонил. Дурь соскочит с него, помиритесь вы обязательно, вот увидишь, и… — Катя осеклась. Она вдруг поняла: под словечком «он» Нина имеет в виду совсем не мужа, а совершенно другого человека.

— Значит, будем продолжать тут наши каникулы? — спросила Катя, помолчав.

— Твой Колосов, между прочим, нас о помощи просил. Было б подло бросить его, смалодушничать. Мы останемся, Катя. Да… ты и сама этого хочешь. И… по твоим глазам вижу, тебе не терпится что-то мне рассказать. Ну?

И Катя наконец-то дала себе волю. Поделилась душившими ее впечатлениями этого сумасшедшего дня.

— Да, любопытный человек этот Володя, — резюмировала Нина задумчиво. — Мало того, что красив, как Мистер Мир, так он еще и загадочен! Ба, Катька, да у него, оказывается, бездна всяких достоинств. Так редко сейчас встретишь в нынешних мужиках такое гремучее сочетание. Печально только, что мы по-прежнему ничего про него не знаем. Ни кто он такой, ни чем занимается, ни от чего у Юлии лечится.

—Ты полагаешь, что он таким вот экстравагантным способом лечится у нее? — спросила Катя с сомнением.

— Ну, и ежу ясно — она воображает себя целительницей, может, и на жизнь этим зарабатывает. Пожилые люди сейчас вообще падки на все это, а колдунов и экстрасенсов разных— море. — Нина усмехнулась. — Но что-то такое в Юлии действительно есть. И дело не в том, что я почувствовала это на собственной шкуре, а… Ачто он «бе говорил, ну-ка повтори?

Катя, насколько смогла, попыталась дословно воспроизвести слова Владимира в ходе их странной беседы.

— «И стал я как филин на развалинах. Интересно. Псалмопевец, это кто же по-твоему? — спросила Нина.

— Думаю, библейский Давид, — Катя пожала плечами. — Но что он имел в виду под всем этим, мне не ясно. Какое-то иносказание…

— Аллегория отчаяния, потери… — Нина плавно взмахнула рукой. — И стал я как филин на развалинах — то есть потерял все, что дорого, и вот опустошен, сломлен, пал духом, утратил надежду. Может быть, это он хотел сказать? Но если Владимир это имел в виду в отношении себя и если в его жизни существует какая-то трагедия или драма, про тебя он, выходит, решил, что и ты такая же, как он — отчаявшаяся, опустошенная?

— Ну да, с мильеном терзаний. Но у него в его иносказаниях и еще кто-то подразумевался, — напомнила Катя. — Тот, кто «возлюбил нас, сидящих во мраке и тени смертной». На Христа это как-то не похоже. А еще я не понимаю вот чего: какое все это имеет отношение — если действительно эта ерунда имеет хоть крупицу смысла — к отравлению Сорокиной?

— Но ты же сама призналась: когда мне стало плохо, первая, чисто инстинктивная твоя мысль была, что и меня тоже… отравили. — Нина произнесла последнее слово с запинкой. — Значит, подсознательно ты их всех подозреваешь.

— Но понятный, объяснимый мотив к убийству налицо пока только у одного из них — у Сорокина. Кстати, насчет этого скандалиста.

— А что такое?

— Он слишком зачастил к своим соседкам. Днюет у них и ночует. Я имею в виду Александру Модестовну.

— Костька просто ее давно знает, — Нина покраснела.

— А Кузнецов тебе про него ничего такого не говорил?

— Шурка только про одного себя говорит. Хвастун несчастный. — Нина отвернулась к окну. — Заладил, что я на испанку похожа.

— Кармен — заноза его сердца, — засмеялась Катя. — Что же он там в этой своей Испании не охмурил какую-нибудь Донну Розу Альвадорец? Кстати, он что, и женат не был, нет? А будь моей, не то «зарежу», как дон Хосе, еще не говорил?

— Прекрати, — Нина шлепнула ее по плечу. — Мы о серьезных вещах…

— Да уж, серьезней некуда. Ничего только в серьезностях этих не понимаем. Хоть и слушаем в оба уха, как завзятые шпики, хоть и смотрим в оба глаза, даже в четыре… А у кого четыре глаза, тот… — Катя вздохнула тяжко. — И посоветоваться-то не с кем! Вот жизнь. Правда, даже будь тут с нами Вадька-от него толку… Ну жизнь и по мужу-то соскучиться некогда, с этими дачными тайнами! Одно я знаю только, Нина, наверняка: что-то тут творится. И, кажется, весьма нехорошее и странное. Под этой вашей призрачной май-горской луной.

Нина ободряюще и залихватски махнула рукой:

— Поймем со временем, разгадаем все тайны, не дрейфь. Где наша не пропадала, а? Еще Колосов твой от удивления рот раскроет. И все его сыщики со стульев от зависти попадают.

На такой вот мажорной ноте их оперативное совещание завершилось, и они отправились спать. Катя, прежде чем провалиться в трясину сна, еще проворчала про себя: поймем, надо же! Нинка никогда не унывает, даже в самых безвыходных ситуациях. Ей было и невдомек, что скоро в Май-Горе произойдет нечто такое, после чего понять и разобраться во всем станет очень, очень трудно. Практически невозможно.

Глава 17

ПО КРОВАВОМУ СЛЕДУ

Флейта наигрывает простенькую фальшивую мелодию. Ей вторят крошечные барабанчики — тук-лук… Как дождик по крыше, как каблучки по асфальту, как пригоршня камешков, брошенных в стекло…

И приснится же такая ерунда! Катя с трудом разлепила глаза. Спать, как же хочется спать, головы не поднять с подушки! Мелодия, звучавшая в последние мгновения сна, оборвалась. Катя вспомнила: ее играл флейтист-попрошайка в переходе на Манежной. Мальчишка — щуплый, дохленький— казалось, что даже флейта-малютка тяжела для его пальцев с обгрызенными ногтями.