Творения, том 2, книга 2 - Иоанн Златоуст

Узнай же прежний страх пред ней, чтобы, видя нынешнее презрение к ней, дивился ты виновнику этой перемены – Богу; узнай прежнюю ее силу, чтобы, убедившись в настоящем ее бессилии, ты благодарил Христа, Который сделал ее совершенно бессильной. Прежде, возлюбленный, не было ничего сильнее смерти и ничего слабее нас, а теперь нет ничего слабее ее и ничего сильнее нас. Видишь ли, какая превосходная произошла перемена, как Бог сделал сильное слабым, а слабое сильным, явив нам в том и другом свое могущество? Но чтобы сказанное не было только одним выражением личного мнения, я приведу и доказательство. И во-первых, если угодно, мы покажем, как прежде боялись смерти не только грешники, но и святые люди, имевшие великое дерзновение пред Богом, отличавшиеся доблестными делами и достигшие всякой добродетели. Впрочем я показываю это не для того, чтобы осуждать нам святых, но чтобы подивиться силе Божией. Итак, откуда видно, что лик смерти прежде был страшен и все ужасались ее и трепетали? Из примера первого патриарха. Авраам, патриарх, праведник, друг Божий, оставивший отечество, и дом, и родных, и друзей, и презревший все настоящее ради повеления Божия, так боялся и страшился смерти, что, намереваясь войти в Египет, сказал жене своей следующее: "я знаю, что ты женщина, прекрасная видом; и когда Египтяне увидят тебя, убьют меня, а тебя оставят[2]" Что же? "Скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя чрез тебя" (Быт.12:11-13). Что это, святой и патриарх? Ты пренебрегаешь бесчестием жены, оскорблением брачного ложа, разрушением брака? Так боишься ты, скажи мне, смерти? И не только пренебрегаешь этим, но и сплетаешь обман вместе с женой, разыгрываешь вместе с ней постыдную драму, и чтобы царь египетский, покушаясь на прелюбодеяние, не сделал этого явно, надеваешь ей маску сестры, снимая с нее имя жены? Впрочем я боюсь, чтобы стараясь ослабить силу смерти, нам не показаться осуждающими праведника; поэтому, я постараюсь сделать то и другое, и показать бессилие смерти и исхитить его от такого осуждения. Но прежде необходимо доказать, что он боялся смерти, и тогда избавить его от нареканий. Посмотрим же, какое страшное и невыносимое дело испытал он, – потому что видеть свою жену посрамляемой и смотреть, как с ней совершают прелюбодеяние, это невыносимее и тысяч смертей. Но что я говорю: как с ней совершают прелюбодеяние? Даже, если муж имеет в душе простую мысль подозрительную касательно ее, и тогда для него вся жизнь становится не в жизнь. Страсть ревности составляет для него огонь и пламень неукротимый, которого мучительную и непреодолимую силу выражая, некто сказал: "ревность – ярость мужа, и не пощадит он в день мщения, не примет никакого выкупа и не удовольствуется, сколько бы ты ни умножал даров" (Прит.6:34-35); и еще в другом месте: "люта, как преисподняя, ревность" (Песн.8:6). Как невозможно, говорит он, склонить ад деньгами, так и ревнивого успокоить и примирить. Многие часто отдали бы душу свою, чтобы найти прелюбодея, и охотно стали бы пить самую кровь человека, оскорбившего жену, и решились бы сделать и потерпеть все для этого; а праведник однако перенес эту невыносимую, мучительную и непреодолимую страсть с величайшим терпением и пренебрег оскорблением жены своей по страху смерти и кончины.

2. Итак, отсюда видно, что он боялся смерти; теперь же время избавить его от нареканий и обвинения за это, сказав наперед самое обвинение. Какое же это обвинение? Ему, говорят, должно было лучше умереть, нежели пренебречь оскорблением жены; за это и обвиняют его некоторые, что он решился лучше спасти свою жизнь, нежели целомудрие жены. Что говоришь ты? Ему должно было лучше умереть, нежели пренебречь оскорблением жены? Но какая была бы польза? Если бы он умирая мог исхитить этим жену от оскорбления, то вы говорите это прекрасно; но если умерши он не приносил никакой пользы жене для спасения от оскорбления, то для чего ему тщетно и напрасно жертвовать своей жизнью? А дабы тебе убедиться, что он и умерши не мог бы исхитить ее от прелюбодеяния, послушай, что говорит он: "когда Египтяне увидят тебя, тебя оставят, а меня убьют" (Быт.12:12). Таким образом имели произойти два преступления, прелюбодеяние и убийство; делом не малого благоразумия было из этих двух предотвратить по крайней мере одно. Если бы он (опять скажу то же), предав душу свою, спас жену от оскорбления, и египтяне, убив праведника, не коснулись бы Сарры, то ты обвиняешь справедливо; но если и по смерти его жена одинаково имела подвергнуться оскорблению, то для чего ты осуждаешь праведника за то, что когда имели случиться два преступления, прелюбодеяние и убийство, он своей мудростью предотвратил одно из

них, т. е. человекоубийство? За это, напротив, должно было хвалить его, что именно он сохранил руку прелюбодея чистой от крови. Ты не можешь сказать, что она самыми словами "я сестра его" увлекала египтянина к оскорблению, потому что, если бы она и сказала "я жена его", и в таком случае он не отстал бы. Это объяснил и сам Авраам, сказав: "когда увидят тебя, меня убьют , а тебя оставят". Так, если бы она сказала, что она была женою его, то совершилось бы и прелюбодеяние и убийство; но когда она сказала, что сестра, то убийство предотвращалось. Видишь, как из двух имевших совершиться преступлений, он своей мудростью устранил одно?

Хочешь ли узнать, как он, по возможности с своей стороны, уничтожил также и вину прелюбодеяния, так что не допустил египтянина сделаться и совершенным прелюбодеем? Выслушай опять внимательно самые слова его: "скажи", говорит, "что ты мне сестра". Что говорит он? Взявший сестру его не прелюбодей, потому что прелюбодей судится по намерению. Так и Иуда, вошедший к невестке своей Фамари, не считался прелюбодеем, потому что вошел к ней не как к невестке, но как к блуднице (Быт.38:15). Так и здесь египтянин, имевший взять ее не как жену Авраама, но как сестру, не стал бы считаться прелюбодеем. Но, скажут, как это относится к Аврааму, который знал, что отдавал жену свою, а не сестру? И в этом он не виновен. Если бы египтянин, услышав, что она жена Авраама, удержался бы от оскорбления, то ты справедливо осуждал бы праведника, а если имя жены нисколько не могло помочь Сарре в отражении оскорбления, как и сам он сказал: рекут, яко жена его есть сия, и снабдят тебе, то тем более надо хвалить праведника за то, что в таких затруднительных обстоятельствах он мог и сохранить египтянина чистым от крови и, по своей возможности, уменьшить вину оскорбления.

Обратим теперь слово и к внуку его – Иакову, и ты увидишь, что и он боялся и страшился смерти, человек с юного возраста показавший апостольское любомудрие. Как Павел дал закон ученикам, говоря: "имея пропитание и одежду, будем довольны тем" (1Тим.6:8), так и он просил у Бога следующего: "если даст мне" Господь "хлеб есть и одежду одеться", то довольно нам (Быт.28:20). Однако и он, не искавший ничего более необходимого, презревший дом свой, получивший благословения, повиновавшийся матери, друг Божий, мудростью пересиливший природу (так как он, будучи вторым по природе. стал первым по благословениям), он, имевший такую силу, бывший столь любомудрым, показавший такое благочестие, – после бесчисленных трудов, после бесчисленных состязаний, после бесчисленных подвигов и многих венцов, возвращаясь в отечество и готовясь встретиться с братом, как бы ожидая увидеть дикого зверя и боясь его злопамятства, припадает к Богу и взывает:"избавь меня от руки брата моего, ибо я боюсь его, чтобы он, придя, не убил меня и матери с детьми" (Быт.32:11). Видишь ли, как и он боялся смерти, как трепетал и взывал к Богу об этом? Хочешь ли, я покажу опять тебе и другого великого человека, испытавшего то же самое? Представь себе Илию, душу, достигавшую до небес и божественную. Тот, который заключил небо и опять отверз его, низвел огонь свыше, принес дивную жертву, ревновал по Боге, показал ангельскую жизнь в человеческом теле, не имел ничего, кроме милоти, был выше всего человеческого, – так трепетал и боялся смерти, что после всего этого, после неба и жертвоприношения, после милоти и пустыни, после такого любомудрия и дерзновения, убоялся слабой женщины и вследствие того обратился в бегство. Когда Иезавель сказала: "пусть то и то сделают мне боги, и еще больше сделают, если я завтра к этому времени не сделаю с твоею душею того, что [сделано] с душею каждого из них", то "убоялся[3] Илия", говорится в Писании, и бежал путь сорока дней[4] (3Цар.19:2-3).

3. Видишь, как страшна смерть? Прославим же Владыку, что страшное для пророков Он сделал презренным для жен. Илия убегал от смерти, жены прибежали на смерть; он отскочил от смерти, а они стремились к смерти. Видишь, какая вдруг совершилась перемена? Мужи, подобные Аврааму и Илие, боятся смерти, а жены попрали смерть, как грязь, своими ногами. Но не будем осуждать и тех святых; это не их вина, это была немощь природы, а не вина воли. Бог хотел, чтобы тогда смерть была страшна, дабы после открылось величие благодати; хотел, чтобы она была страшна, так как она была наказанием; потому не хотел Он, чтобы угроза наказания ослабела, дабы люди после того не сделались более безпечными. Пусть остается, говорил Он, этот приговор, устрашая и вразумляя их, будет, будет время, когда они освободятся и от этого страха, что действительно и случилось. А что Он освободил нас от этого страха, это показывают мученики, прежде же мучеников показывает Павел. Ты слышал, как в ветхом завете говорил Авраам: тебе снабдят, мене же убиют? Слышал, как говорил Иаков: "избавь меня", Господи, "от руки Исава брата моего, ибо я боюсь его"?