Красная Армия против войск СС - Борис Соколов

Поначалу я не стрелял. Потом я услышал вскрик наводчика. Он простонал: «Мой глаз! Мой глаз!»

Шальной снаряд попал в башню точнехонько в небольшое отверстие для прицела наводчика. Снаряд не пробил броню, но все же вошел достаточно глубоко, чтобы со страшной силой вогнать прицел внутрь. Мой наводчик, смотревший в этот момент в прицел, получил тяжелое ранение в голову.

Наш танк больше не мог вести бой. Я решил выйти из боя и, переправившись по мосту через противотанковый ров, уйти в тыл. Там я мог попытаться собрать те танки роты, которым удалось вырваться из этого хаоса.

Мы двинулись в тыл. Я отвел танк за небольшое возвышение, где мы смогли вытащить наводчика и перевязать его раны.

В этот момент появился фельдфебель — техник моей ротЫ — с отремонтированным Т-4. Нашему экипажу нужно было лишь забраться в него и вернуться в бой с полным боекомплектом.

Экипажу этого танка (кроме наводчика, который был нам нужен) пришлось вылезти из машины и передать ее моему экипажу. Однако мне как командиру роты требовался опытный экипаж, учитывая, сколько дел приходится делать одновременно. Командир роты должен был поддерживать радиосвязь с батальоном, вести свою роту и управлять танком. Кроме того, нужно было указывать цели наводчику.

В новом танке мы двинулись по мосту. К этому времени натиск русского наступления ослаб. По всему полю были рассыпаны горящие Т-34. От одного из оперативных офицеров батальона, подошедшего к танку, я узнал, что командир батальона собирается нанести контрудар, чтобы отбить высоту.

Мы быстро двинулись вверх по склону, с которого совсем недавно съехали в окружении русских. Незадолго до полудня высота снова была в наших руках.

Потери моей роты оказались на удивление невысокими. Полностью были потеряны лишь те две машины, гибель которых я видел в самом начале боя. В двух остальных ротах полностью потерянных машин не было.

Артиллерийскому дивизиону и батальону Пайпера также удалось обойтись минимальными потерями.

Допросы пленных показали, что у противника была наготове третья волна танков, но она так и не была брошена в бой. В нашей полосе обороны было больше сотни подбитых русских танков (из них 14 уничтожил экипаж фон Риббентропа. — Б. С.).

Днем на поле боя прибыл командующий генерал Хауссер, чтобы лично убедиться в том, что доклады об этом ошеломляющем успехе верны. Позднее говорили, что он помечал подбитые танки мелом и собственноручно их пересчитывал.

Мы внесли свой вклад в этот успешный оборонительный бой, поскольку нас не застал врасплох внезапный удар массы русских танков. Мы сумели вступить в бой с противником с вершины холма и сразу же подбить несколько Т-34, внеся замешательство в ряды противника.

Более того, шум боя и пламя горящих вражеских (и, к сожалению, двух наших) танков послужили своевременным предупреждением для батальона Пайпера и артиллерийского дивизиона.

Отважные пехотинцы, сумев сохранить самообладание при виде массы вражеских танков, остановили и уничтожили наступающую пехоту противника.

Русские вели наступление очень массированно и невероятно упорно.

Очевидно, русское командование собиралось ликвидировать угрозу, которую представляли наши войска, исключительно за счет грубой силы. При лучшем руководстве и использовании элемента внезапности противник, намного превосходивший нас в численности, неминуемо сумел бы отбросить боевую группу Пайпера и, возможно, полностью ее уничтожить.

Русское командование должно было понимать, что наступлению помешает вырытый ими же самими противотанковый ров».

20 июля 1943 года Рудольф фон Риббентроп был награжден Рыцарским крестом. При этом он отмечал: «Каждый член моего экипажа заслужил эту награду. Я ношу ее от имени всего экипажа». А спустя восемь дней обергруппенфюрер Хауссер стал 261-м немецким военнослужащим, получившим Дубовые листья к Рыцарскому кресту. 1 августа 1943 года Рудольф фон Риббентроп был переведен для участия в формировании 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд».

Свидетельства Хауссера и Риббентропа доказывают, что атака армии Ротмистрова в целом оказалась неожиданной, хотя пехота в последний момент и заметила продвижение танков. Хауссер если и ожидал контрудара, то против дивизии «Райх», на Яковлево, что вывело бы советские танки в тыл корпуса СС. Наступление лейбштандарта на Прохоровку было отложено отнюдь не потому, что именно в этот день Хауссер ожидал советский контрудар. Просто он опасался за фланги далеко выдвинувшегося по направлению к Прохоровке лейбштандарта. Поэтому наступление этой дивизии и «Райха» было отложено до того, как на устойчивости советской обороны скажется наступление «Тотенкопфа» на плацдарме за Псёлом и будет устранена угроза лейбштандарту с левого фланга. Если Хауссер и опасался советского контрудара, то, повторю, только на фронте «Райха». Может быть, поэтому наступление этой дивизии 12 июля началось довольно поздно. Так что, если бы контрудар 5-й гвардейской танковой армии состоялся бы по первоначальному замыслу Ватутина с вводом основных сил на Яковлево, он бы закончился столь же катастрофически. Немцы этого удара ожидали, да и местность там была труднее для действий танков. Командование лейбштандарта все-таки решило провести местную атаку силами роты Риббентропа и батальона Пайпера для захвата советских передовых противотанковых позиций. Вероятно, о наличии таких позиций танкисты Ротмистрова даже не подозревали и не пытались наладить взаимодействие с занимавшими их пехотинцами и артиллеристами. Скорее всего, эта немецкая атака началась около 9.00 по московскому времени или даже немного раньше, поскольку Риббентроп перед атакой слышал сильную артиллерийскую стрельбу. Это была артподготовка перед наступлением армии Ротмистрова, которая была настолько слабой по своей интенсивности и результатам, что немцы приняли ее за обычный беспокоящий артналет. Затем, когда рота Риббентропа уже выдвигалась к линии атаки, ее попытались вернуть назад, за железнодорожную насыпь. По всей видимости, в этот момент командир лейбштандарта бригадефюрер Теодор Виш, которому год спустя в Нормандии суждено было потерять обе ноги и приобрести Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами, получив донесения, что пехота слышит шум советских танков, и решил отвести танковую роту Риббентропа обратно за насыпь, чтобы она могла встретить врага с закрытых позиций. Но, поскольку в этот момент батальон Пайпера, скорее всего, уже начал наступление и возвращать его было поздно, Риббентроп самостоятельно решил поддержать его огнем, вопреки приказу. Остальные танковые роты в это утро не наступали. Возможно, их собирались бросить в бой позже для развития успеха. Если бы два наступающих советских танковых корпуса столкнулись с наступающим танковым полком или хотя бы одним танковым батальоном лейбштандарта на открытой местности и в ближнем бою, результаты могли бы быть гораздо благоприятнее для советской стороны. Немцам вообще повезло, что 12 июля лейб-штандарт и «Райх» собирались начать наступление значительно позже, чем накануне. Рано утром начал наступать только «Тотенкопф», но против этой дивизии армия Ротмистрова вообще в тот день не действовала. Отметим, что время начала наступления в корпусе СС значительно разнилось по дням «Цитадели». Как свидетельствует бывший член Военного совета 1-й танковой армии Н.К. Попель, немцы «9 июля начали атаки в полдень, а 10-го — в четыре часа утра (8 июля, как сообщает Попель в другом месте своих мемуаров, немцы атаковали тоже рано утром, хотя и не в четыре утра, и сумели упредить готовившуюся контратаку бригад армии Катукова. — Б. С.). Их штаб был изворотлив и гибок. Части, не боясь потерь, стремились выполнять приказы. То здесь то там они врывались на наши рубежи, теснили наши боевые порядки. Но добиться осязаемых успехов им не удавалось: оборона наша для них была столь же труднопреодолимой, как и 5 июля. И хотя они несколько приблизились к Обояни, захват этого маленького городка оставался для них неосуществимой мечтой». Вместе с тем Николай Кириллович признает, что «именно 10 июля, в предпоследний день наступления на обоянском направлении, немцы нанесли наибольший урон двум нашим танковым бригадам». Кстати сказать, в этот день против 1-й танковой армии сражался именно II танковый корпус СС.

Можно предположить, атака роты Риббентропа и батальона Пайпера завершилась около 11.00, когда танки советских 18-го и 29-го танковых корпусов приблизились к немецким позициям. В результате в момент, когда советские танки оказались у самых советских позиций и пехотинцы послали сигналы тревоги, рота Риббентропа оказалась между насыпью и советскими атакующими корпусами. Ее командир решил не возвращаться за насыпь, а занять позицию на гребне близлежащего холма, и там почти в упор столкнулся с советскими танками, заставив их преждевременно принять бой и предупредив об опасности батальон Пайпера. Собственно, это столкновение одного немецкого танкового взвода из трех танков с массой советской бронетехники и стало единственным примером встречного танкового боя в Прохоровском сражении. А ведь Ротмистров, а вслед за ним многие советские историки многократно писали, что 5-я гвардейская танковая армия и 11 танковый корпус СС как раз вели друг с другом встречное сражение. Ромистров оставил красочное описание Прохоровского сражения в собственных мемуарах: «Смотрю в бинокль и вижу, как справа и слева выходят из укрытий и, набирая скорость, устремляются вперед наши славные «тридцатьчетверки». И тут же обнаруживаю массу танков противника. Оказалось, что немцы и мы одновременно перешли в наступление. Я удивился, насколько близко друг от друга скапливались наши и вражеские танки. Навстречу двигалисьдве громадные танковые лавины. Поднявшееся на востоке солнце слепило глаза немецких танкистов и ярко освещало нашим контуры фашистских танков.