Трибуле - Мишель Зевако
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я же сказала тебе, Маржантина, что верну твою дочь.
Безумная схватила герцогиню за руки и всмотрелась в нее:
– Кто вы? – спросила она.
– Кто я! Слушай меня внимательно: я женщина, страдающая точно так же, как когда-то страдала и ты…
– Значит, вы тоже потеряли своего ребенка? – спросила Маржантина.
Герцогиня утвердительно кивнула головой.
– Послушай… Постарайся понять меня… Ты помнишь Блуа?
– Блуа! – повторила Маржантина и вздрогнула. – О, не говорите мне о Блуа!.. Постоялый двор! Насмешки кавалеров! Страшная, ужасная ночь!.. Нет!.. Нет!.. Не хочу…
– Ты была счастливой, любимой, обожаемой… Или, по крайней мере, верила в это. Я знаю об этом, Маржантина, потому что в то время твоя любовь приносила мне страдания… Да… Ты была пылкой и искренней в своей страсти к Франсуа.
– Франсуа! – глухо прорычала безумная, и в этом ее рыке почувствовалась несказанная ненависть к королю.
– Да… Франсуа! Ты еще не знала, кем был тот человек, которого ты полюбила!.. Бедная девочка… Ты отдавала свою красоту бескорыстно… И ты верила, что эта любовь будет вечной… Припоминаешь?
Нервная дрожь охватила Маржантину.
– Не мучайте меня, – произнесла она тихим голосом.
– Видишь, я знала тебя, хотя ты-то меня не знала! Послушай еще, Маржантина. Однажды ты ожидала своего возлюбленного в маленьком домике возле Блуа, приютившем вашу любовь. Радостная и горделивая улыбка играла на твоих губах, потому что ты чувствовала шевеление ребенка в своем чреве. Ты, Маржантина, должна была стать матерью.
– Смилуйся! – прохрипела несчастная женщина, перед которой с неумолимой ясностью промелькнули картины былого.
– Перед тобой появилась женщина.
Герцогиня д’Этамп запнулась, остановилась и не осмелилась сказать: «Этой женщиной была я!»
– Женщина! – крикнула Маржантина. – Я! Я буду вспоминать ее всю жизнь. Ее улыбка до сих пор леденит мне сердце…
– Эта женщина, – продолжила герцогиня, – передала тебе письмо от твоего любовника… Он сообщал в нескольких строчках, что больше не любит тебя, и ты его больше никогда не увидишь.
– О! – прошептала несчастная женщина. – Что происходит в моей голове? Вот теперь я точно вспомнила! Ох, мысли мои! Их можно сравнить с мертвецами, встающими из могил!
– Когда женщина прочитала тебе письмо – ты ведь не знала грамоты, – ты словно обезумела… Ты бросилась бежать… ты кидалась во все стороны, где надеялась встретить его… Ты плакала жгучими слезами… И всё это время, когда ты испытывала жестокие приступы боли, в твоем чреве совершалась значимая, поспешная работа. Вечером, когда ты, обезумевшая, проходила мимо постоялого двора, ты упала в обморок… Злая женщина, шедшая за тобой по пятам, позвала хозяев харчевни и дала им денег… Тебя перенесли в одну из гостиничных комнат.
– Дочь моя! – простонала Маржантина, пряча лицо в ладонях, словно пыталась защититься от видения, нахлынувшего из прошлого.
– Маржантина, – продолжала безжалостная герцогиня, – тебя положили на кровать, и тогда началась твоя родильная Голгофа. А в те часы, когда ты извивалась от боли, когда твое тело билось в конвульсиях, когда разрывалась твоя утроба, ты слышала, как из соседней комнаты доносились перезвон бокалов, пьяное пение, взрывы смеха веселящихся гостей… Когда же наступил самый важный момент родов, когда ты, Маржантина, услышала первый крик своей дочурки, одновременно с ним… да, ты различила в раскатах доносившегося из-за стены хохота голос твоего любовника, голос Франсуа!
Маржантина пронзительно вскрикнула.
– О! – взмолилась она. – Замолчите! Замолчите!
– Бесчувственная! Разве ты не поняла, что я пытаюсь вернуть тебе разум?.. Слушай же! Слушай еще!.. Вся окровавленная, с малышкой на руках, в сверхъестественном приливе сил, ты вскочила со своего ложа… бросилась к двери… открыла ее… Ты увидела группу сидящих вокруг стола мужчин… И среди них был Франсуа!.. В руках он держал бокал с вином… А на коленях у него пристроилась женщина, та самая, что передала тебе письмо!.. Ты упала без чувств, как мертвая!.. Когда ты пришла в себя прошло много… очень много дней… После этого ты никогда не видела ни Франсуа, ни той женщины!..
– А моя дочь! – взвыла Маржантина, заламывая руки.
– Этот Франсуа… Ты все еще его любишь?
– Я его ненавижу!.. Ненавижу!
– А эту женщину? Она ведь более виновна, чем Франсуа…
– О! Я ее ненавижу! Всей своей душой ненавижу!..
– Очень хорошо, Маржантина… Ты хочешь отомстить за себя?
– Моя дочь! Я хочу дочь!
– Послушай! – нетерпеливо оборвала герцогиня. – У той женщины тоже есть дочь, взрослая и красивая девушка…
– Значит, счастливыми бывают только злые люди!
– Я приведу к тебе эту юную красавицу… Ты сделаешь с ней все, что хочешь…
Маржантина заскрежетала зубами.
– Я убью ее!.. Заставлю ее выстрадать столько же, сколько пришлось выстрадать мне!.. Я хочу, чтобы ее мать умерла, когда узнает о моем отмщении…
В глазах герцогини д’Этамп появились зловещие огоньки.
– Что касается твоей дочери, обещаю тебе, что ее найдут.
– Моя дочь мертва, – сказала Маржангина.
Потом, без всякого перехода, она продолжила:
– О, мадам! Вы такая добрая!.. Шестилетнего ребенка так легко узнать, мадам… У нее белокурые волосы и глаза ангела…
– Говорю тебе: ты ее увидишь!.. Ну, а другая… дочь той злой женщины…
– Я убью ее! – сказала Маржантина таким тоном, что герцогиня д’Этамп покрылась мурашками.
И Маржантина, не обращая больше внимания на гостью, забилась в свой угол, обхватила голову руками и вполголоса, тоном бесконечно печальным, запела балладу, под которую она когда-то укачивала свою дочь.
Герцогиня д’Этамп внимательно поглядела на нее и вернулась к своему эскорту… Через полчаса она беспрепятственно вернулась в Лувр. Никто ничего никогда не узнал о странном визите герцогини д’Этамп, кроме, разумеется, ее спутницы, Жарнака, Сен-Трайя и Лезиньяна. Они, естественно, не проронили ни слова.
XXVIII. Пастушеская мелодия
Хотя Трибуле и выпустили на свободу, но за ним установили тщательное наблюдение. Франциск I спасовал перед угрозой Жилет. Но своего шута он возненавидел еще больше.
Теперь в королевской душе теплилась страсть.
Он начинал сомневаться, что Жилет была его дочерью.
Прежде всего, какие были тому доказательства? Слово безумной женщины! Одно лишь слово, брошенное Маржантиной, так что даже невозможно было уточнить, о какой девушке идет речь. И король вызывал в памяти даты, совпадения. И если бы тщательно изученные даты и лица доказали ему, что Жилет – его дочь, он охотно бы убедился в обратном: Жилет не его дочь и не может ею быть.
