Во власти теней - Вера Эпингер

соблазнительную ключицу, а после лизнуть, замаливая прощение за свою грубость. Чтобы он видел, как я смеюсь ему в лицо, торжествуя от вседозволенности и всевластия. Чтобы видел, как этот смех сменяет замешательством и прикушенной со всхлипом губе, когда он возвращает меня на землю жёсткими толчками.

«Девочка, это ты принадлежишь мне, и играть со мной тебе позволяю я» — вижу я в его взгляде.

— Вся горишь… — его тихий самодовольный голос ласкает слух. — Моё пламя.

Быть может, он сам того не осознавал, а может это был им задуманный, издевательский план, — заставить меня поверить, что я лишь его. Чтобы эта мысль оказалась выжжена тавром на подкорке. Чтобы я и думать не могла о том, что кто-то, кроме него, может прикоснуться ко мне. Чтобы мысль о даже возможности такового вызывала мгновенное отвращение.

Думал ли он, что будет потом, когда мы вынужденно вернёмся в реальность. В реальность, где он — женатый безразличный ко мне адвокат, а я — свободная и не испытывающая к нему ничего, кроме уважения, студентка.

Был перерыв. Холодный освежающий душ. И продолжение. Чувствительность обострилась до катастрофической — и любое прикосновение могло причинить вполне осязаемую боль. Потому, когда я, обессиленная, утолившая свой голод досыта, вздрагивала даже от ощущения его дыхания на своей коже, Градов смилостивился.

Его яркий взрыв навечно отпечатался в моей памяти. Как я притягивала его к себе, вжимаясь в него всеми клеточками своего тела. Как его дрожь передавалась мне, а глухие стоны звучали так… невероятно. Как я запутывалась пальцами в его волосах на затылке.

После всего первым порывом мужчины было встать, но я нашла в себе силы его удержать, прося не оставлять меня одну. Градов одарил меня красноречивым неодобрительным взглядом, но… остался. Лишь потянулся, чтобы избавиться от использованного презерватива, и лёг обратно, позволяя мне положить голову на его грудь и выводить пальцами причудливые узоры на его влажной коже.

Сколько нежности было во мне в этот момент — одному богу известно, ибо даже я не могла осознать всю полноту чувств, бурлящих внутри.

— Я не смогу дать тебе больше, чем сейчас, — Градов озвучил то, что я ожидала, но всё равно не хотела слышать. — Рано или поздно ты захочешь большего.

— Нет, — после короткой паузы, на выдохе сказала я, убеждая прежде всего себя. — Не захочу.

Быть может, что-то бы и изменилось, знай я, как жестоко ошибусь, говоря эти слова. Но в тот момент мой голос не дрогнул. Я действительно верила, хотела верить, что выйду сухой из воды, несмотря на то, что нырнула с головой в неизведанную глубину.

Смешок Градова резанул по ушам: он-то в отличие от меня в жизни повидал гораздо больше. Я сглотнула ком обиды и первой поднялась с кровати. Ступая босыми ступнями по ламинату, дошла до ванной и потратила целую вечность на то, чтобы выдернуть себя из дымки удовольствия, до сих пор затмевающей мозг.

Мельком взглянула на себя в зеркало и, удовлетворившись отражением, обмотала вокруг тела белое полотенце, едва прикрывшее ягодицы. Вернулась в спальню, но Градова в ней не оказалось. С приподнятыми в удивлении бровями пришлось наблюдать, как он, нисколько не смущаясь своей наготы, шествовал из гостиной со стаканом в руке.

Поймав мой взгляд, он лишь хмыкнул и исчез в ванной.

Только сейчас я удосужилась взглянуть на время — страсть украла пару часов нашей жизни. Большие цифровые часы над барной стойкой показывали двадцать минут десятого. Панорамные окна кухонной лоджии выходили на оживлённый проспект: может быть, ночами вид открывался и красивый, когда вдоль дороги включали фонарные столбы со светодиодными «украшениями», оставшимися ещё после новогодних праздников, но вечером, кроме сотен и сотен автомобилей, ничего примечательного я не увидела.

Одеваться, как в прошлый раз, я не торопилась. Вместо этого села за барную стойку со стаканом прохладной воды и разблокировала экран телефона, на котором тут же вспыхнуло непросмотренное уведомление. Мама сообщением интересовалась, во сколько меня сегодня ждать дома. Направив неуверенный ответ с сомнением насчёт точного времени, открыла социальную сеть. Лениво листая ленту новостей и интересных событий, отметила, что читать-то особо и нечего. Везде одно и то же: скука и бред.

От прикосновения к шее, невольно вздрогнула и обернулась. Евгений Александрович, сверкая мокрыми после душа волосами и каплями воды на груди, стоял возле меня. Бёдра мужчины были обмотаны полотенцем.

— Ты сегодня не торопишься, — усмехнулся он, имея в виду мой внешний вид.

— Уже прогоняете? — колкость вырвалась раньше, чем я прикусила язык.

— Ну что ты, — он будто оскалился, — совсем нет. Сегодня у меня достаточно свободного времени. — И спустя короткую паузу добавил: — День выдался ни к чёрту.

Вместо рвущегося наружу «Почему?» я обронила «Бывает», словно была ни на грамм не заинтересована положением его дел. И надо же, но в ответ на свою фразу я удостоилась одобрительного смешка.

Градов повернулся спиной, потянулся к чёрной глянцевой дверце кухонного шкафчика, открывшейся от лёгкого нажатия на край, и извлёк на свет бутылку вина.

— Красное полусладкое. Тебе стоит попробовать. — Он ставил меня перед фактом, не спрашивал.

Открыв бутылку, наполнил бокал на высокой ножкой и пододвинул ко мне.

— Попробуй, тебе понравится, — под его пристально-ожидающим взглядом я чуть пригубила напиток. Что ж, Градов снова оказался прав: несмотря на то, что в винах я не разбиралась от слова «совсем», лёгкий вкус будто бы виноградного сока без грамма алкоголя, я оценила.

Выражение лица всё сказало за меня, произносить свой вердикт не потребовалось. Мгновением позже мужчина переставил из полки холодильника на стойку блюдо с нарезанным сыром. Взяв одну из свободных шпажек, наколола на неё маленький кусочек.

Нейтральный разговор завёлся сам собой. Начался с короткой заметки преподавателя об особенности итальянского полусладкого, которое мне удалось отведать, и потёк в другое русло. Я с каким-то затаённым восторгом поймала себя на мысли, что мы впервые разговариваем не об учебе, не об юриспруденции и не о нашей связи.

Какого же было моё удивление, когда Градов спросил о собеседовании. К тому времени Евгений Александрович неспешно потягивал виски (всё же напиток оказался именно им), охлаждая его камнями.

— Отлично, — пожала плечами в ответ. — Устроилась.

Он не расспрашивал ни о должности, ни об условиях — ни о чём больше, удовлетворившись моим «отлично». А вот я всё же произнесла то, что мне так хотелось узнать, правда завуалировав свою фразу под иной смысл:

— Вы тоже сегодня не торопитесь.

— Ты забавная, Кристина. И пока ещё совсем не умеешь юлить, — мгновенно раскусил он. — Скажем