Белые ночи, черная месть - Алина Егорова

«Что у них есть на этого парня? – размышлял завсектором, - Не грамоту  же вручить, его вызывали». Авдеенко все ждал, когда следователь спросит про незнакомца, но Мостовой на эту тему упорно молчал. Как будто никакого домушника и в помине не было. Или теперь все грехи повесят на него и дело с концом? На это Игорь Михайлович был не согласен. Он решил сам завести разговор о незнакомце.

Только Атаманов собрался в кафе перекусить, как раздался телефонный звонок.

- Андрей, кого ты вызывал четырнадцатого числа, около одиннадцати? – поинтересовался Мостовой.

- Одну минуту, - майор стал листать журнал. – Четырнадцатого июня? Ну, Авдеенко приходил. Ты ведь по его душу справляешься?

- А еще кто? Из молодежи кто-нибудь был?

- Какого пола тебе надо?

- Парня смотри, лет двадцати.

- Из молодых только Виктор Мараклиев, восемнадцать лет. Подойдет?

- Вполне. Вот что. Скажи своим ребятам, пусть занесут мне его фото.

Игорь Михайлович даже просветлел лицом, когда следователь предъявил ему для опознания фотографию внука убитого архитектора.

- Точно. Это он в квартиру Мараклиева заходил, - уверенно сказал Авдеенко. – Вы его задержали?

Вопрос остался без ответа.

- Между прочим, вы тоже были в квартире Кирилла Андреевича и никак этот факт не сподобились объяснить, - заметил Мостовой. – Еще раз расскажите, пожалуйста, где и при каких обстоятельствах вы видели этого человека.

Авдеенко рассказал. В последнее время он много думал об этой встрече в парадной. Игорь Михайлович вспомнил столько мелких подробностей, что сам себе удивлялся – он никогда не думал, что в его памяти будут храниться подобные мелочи.

- Виктор Мараклиев? – переспросил Андрей, когда Мостовой рассказал ему о допросе Авдеенко. – Ты считаешь, что парень приложил руку к гибели старика?

- Я пока ничего не считаю, но проверить нужно. Если я правильно понял, Виктор говорил, что был в доме деда не весть как давно. Авдеенко же утверждает, что тот заходил к архитектору за три дня до убийства. В данном случае, Авдеенко трудно заподозрить во лжи – он внука Кирилла Андреевича знать не мог.

- Зато мог ткнуть пальцем в первого встречного, которого увидел в коридоре перед моим кабинетом и на него все свалить.

- Сколько к тебе контингента  каждый день ходит по разным делам? Чтобы так с первого раза назвать нужного человека, это вряд ли. И потом, я не понял, ты что, защищаешь внучка?

- Я не защищаю. Просто он мне не кажется перспективным в плане кандидата в душегубы.

Тем более, что против Авдеенко столько фактов: слежка эта непонятная, отпечатки пальцев везде, где только мыслимо наследить, в конце концов, яд в его квартире. Ребята землю рыли, без выходных пахали, пока доказательства по этому делу собирали, а ты хочешь, чтобы все по новому кругу пошло?

Валентин прекрасно понимал негодование Атаманова. В поимке преступника, прежде всего, заинтересован уголовный розыск – это с них спросят, если показатели раскрываемости не дотянут до нормы, а не со следователя. Следователь – процессуальное лицо, а не сыскарь. Его дело вести дознание и анализировать добытые операми материалы. В том, что материалов оказалось не достаточно для передачи подозреваемого под суд, следователь не виноват.

- Я не в коем случае не собираюсь умалять причастность Авдеенко к убийству, но все же ясность по поводу визита Виктора к деду внести надо.

***

Беседа с Виктором Мараклиевым проходила нелегко. Молодой человек, похоже, не допонимал, где он находится – на вопросы отвечал уклончиво, с потугами выдать какой-нибудь каламбур. Даже уравновешенный Шубин терял терпение.

- Не понимаю, о чем вы? – сделал удивленное лицо Витя. – Я у деда был сто лет назад, когда еще в начальных классах учился.

- У нас есть свидетель, который видел, как вы второго июня заходили в квартиру Кирилла Андреевича.

- Ваш свидетель может ошибаться, - беспечно ответил парень. – Я там не был.

- Не думаю. Он достаточно точно вас описал. Хотите, чтобы мы провели опознание? Проведем. Только это не в ваших интересах.

- Да хоть десять опознаний. Я все равно ни в чем не признаюсь. Не было меня там. Понятно?

- Как вам угодно, - равнодушно сказал Шубин. – При положительном исходе опознания, вашего  признания не понадобится.

Виктор был не пробиваем. Он решил с упорством африканского мула стоять на своем.

Анатолию это порядком надоело, он давно чувствовал приступы голода и мечтал о тушеном мясе, что подают в кафе через площадь. Шубин взял трубку и набрал внутренний номер.

- Тоха, зайди, - попросил он.

Через две минуты на пороге появился Юрасов. Шубин вызвал дежурного и выставил Виктора за дверь.

- Не беспокойся, Толян, иди в свой кабак, я с этим разберусь.

- Только ты аккуратней. Все же потерпевший в некотором роде.

- Ага, - кивнул Антон, прикидывая, сразу дать по сопатке потерпевшему или потом.

Виктор вразвалочку зашел в кабинет и по-хозяйски уселся на свое прежнее место, вытянув ноги в начищенных до блеска щегольских туфлях. «Ну?» - выражал весь его нахальный вид.

- Какого черта ты делал в квартире ученого? – заорал Юрасов. – Отвечать, быстро!

Молодой человек хотел выдать в ответ какое-нибудь хамство, но поостерегся – сердитый взгляд Антона не предвещал ничего хорошего.

- Я и так знаю, что ты там делал – завещание искал. Нашел и поспешил от деда избавиться, чтобы тот заново не написал. Только прогадал ты – старик в двух экземплярах завещание составил, знал, какие у него родственнички.

- Я искал завещание?! Да чего его искать? Он его в банковской ячейке хранил, а ключ от ячейки в фарфоровой вазе держал.

- А говорил, что в квартире не был.

Виктор запнулся. Он попал в глупую ситуацию: с одной стороны, хотелось похвастаться своей дедукцией – вот он какой, про завещание вычислил, - а с другой, получалось, что сам себя выдал.

- Откуда тебе стало известно о том, что завещание хранилось в банковской ячейке? Это тайна следствия и никто ее не разглашал.

- Стереотип поведения, - парень решил, что продолжать гнуть прежнюю линию бессмысленно, и стал рассказывать о своих умозаключениях. – Вам, наверно, известно такое понятие психологии, как принцип кальки. – Виктор выдержал паузу и, убедившись, что капитан разбирается в психологических терминах не лучше, чем выпускница балетного училища в столярном деле, самодовольно продолжил. – Так вот, я провел исследование: мой отец и тетка, которые долгое время жили с дедом и могли наблюдать его поведение, и что, важно они его наблюдали в том возрасте, когда психика наиболее подвижна и человек склонен перенимать привычки, использовали вазы в качестве хранилища. Отец и сейчас кладет туда…

- Ближе к делу, - прервал его Юрасов. – Ты пробрался в квартиру деда, когда того не было дома, и стал шарить по вазам?

-   Нет. В вазу я заглянул автоматически - там лежал ключ.

- Почему ты решил, что ключ от банковской ячейки?

- Вы же не дали мне договорить, - обижено сказал Витя, - Поскольку отец хранит в вазе запасной брелок от машины – вещь ценная, но не нужная для каждого дня, а тетка…

- У меня не так много времени, поэтому не растекайся мозгом по дереву.

- Мыслью по древу, - машинально поправил молодой человек.

- Слушай, ботан, я сегодня целый день на ногах, поэтому лучше не испытывай мое терпение, иначе растечешься мозгами и мне будет не важно по дереву или по древу. – Антон рассердился не на шутку. Он уже неделю работал в напряженном режиме – не выспаться, не поесть нормально – устал, как собака. А тут сидит сопливый пацан, не обремененный даже самой легкой работой -  как сыр в масле катается под родительской опекой, от безделья возомнивший себя гигантом мысли, и читает ему лекции.

- С какой целью ты влез в квартиру Мараклиева? – вскипел Юрасов. – Отвечай на поставленный вопрос быстро, коротко и четко. Ну!

Витя Мараклиев рос очень восприимчивым мальчиком. Единственный ребенок в семье, он привык быть всеми любимым и обожаемым. В раннем детстве так и было: вся родня восхищалась чудесным малышом, задаривала подарками и ревностно спорила, с кем тот пойдет на прогулку. Потом между Мараклиевыми, словно кошка пробежала -  прекратилось взаимное общение, в их доме перестали бывать гости и они сами больше ни к кому не ходили. Много работающим родителям было некогда заниматься ребенком, и они пригласили гувернантку. Приходящая няня к своим обязанностям относилась ответственно: играла, кормила, гуляла с Витей, но не более. Ей были безразличны успехи чужого малыша, и мальчик это скоро понял. Это было его первым разочарованием: как так, он построил из песка башню, а это никого не интересует? Постепенно Витя стал замыкаться: перестал бурно выражать эмоции, все больше молчал и имел задумчивый вид. Ребенок страдал – привыкший быть центром внимания, он чувствовал себя никому не нужным: взрослые живут в своем мире, из окошка которого ему бросают игрушки вместо любви.